Кажется, утром шел снег, только все небоскребы были открыты и студенты слушали время в кривые магнитные трубы.
Приблизительно в это время над городом появился лев и перчатка, затем умывальник, алхимик, череп Адама и морская анемона.
Из прошлого подуло сирокко мертвых газет и прошлогодних программ.
Нищие качали головами, они кололи алмазы деревянными молотками и презрительно посыпали ими улицы, чтобы время не скользило, а медленно поднималось на обсерваторию и оттуда, с крыши, разом, огромным парашютом, взрывом сотни ракет падало в вечность, унося с собою боль пустых воскресений, дешевизну мороженого и огромные корабельные скрипы граммофонных симфоний.
Конечно, старое было неповторимо. Умывальник был полон кровью Пилата.
Алхимик гордо смеялся над золотом.
Череп Адама и перчатка относились к иным временам.
Что касается морских анемон, то они прекрасно росли и даже изменились в цвете, но трубы их были обращены в грядущие годы и дивный запах их был слышен на расстоянии тысячи лет.
Было отчего нищим прийти в отчаяние или к водопаду, но всё же они не решались остановить двигатель или водопад.
И их бесконечно выросшие руки только таяли в воздухе, в синеве, как праздничный фейерверк.
По поводу грандиозного открытия,
Которое всё же было отложено
До будущей жизни…
Эллипсоидальное море цветов вращалось направо.
Было светло от воздушных шаров, где были заморожены птицы. (Тот, кто долго смотрел в их сторону, заболевал ясновиденьем.) Левая сторона была вертикальна, она вращательно восходила к иным способам существования, может быть, к иным временам.
Красивые медные двигатели, изобретенные Спинозой, издавали повторные волны звуков, тональность коих, замирая, поднималась на баснословную высоту.
Казалось, золотое насекомое неутомимо билось в стекло, за которым была синева, синева, си-не-ва.
А в ней, бесконечно отдаляясь и уменьшаясь, безостановочно восходил маленький человек, освобождаясь от земного притяжения.
Это и был он…
Араукария пела в Мексике: как далеко, как далеко до цивилизованного мира.
Атлетический пастор молился на границе вечного снега, а кинематографические звезды слушали из-за ширмы и смеялись от жалости.
Огромный муравей стоял за его спиной.
Всё было так же, как и до открытия Америки. На скалистых перевалах бандиты читали Спинозу, развалясь в тени своего ружья.
В болотистых дебрях радиостанции, окутанные змеями, декламировали стихи неизвестного поэта, а трансатлантический летчик решил вообще не возвращаться на землю, он был прав: атмосферические условия этого не дозволяли, ибо на солнце было достаточно облаков и на истине – пятен.
Изнутри, вовне – всё дышало жаром сна, а когда гидроаэроплан начал падать, он так и остался в воздухе со странно поднятой рукой и медленно таял, относимый литературным течением.
К иным временам.
Спят недели, времена не дышат, будет лето долгие года. Паровоз, что на дороге дремлет, медленно во сне врастает в землю. Превращаясь, падают года… Дышит вселенная. Жизнь глубока. Тихая тленная доля легка… Знамя лазури плывет высоко.
Душа пуста, часы идут назад. С земли на небо серый снег несется. Огромные смежаются глаза. Неведомо откуда смех берется.
Всё будет так, как хочется зиме. Больная птица крыльями закрылась. Песок в зубах, песок в цветах холодных. Сухие корешки цветов голодных. Всё будет так, как хочется зиме. Душа пуста, часы идут назад. Атлас в томленье нестерпимой лени склоняется на грязные колени.
Как тяжек мир, как тяжело дышать. Как долго ждать.
Серые цари сели у окна. Смотрят вдаль. Улица блестит, холодный блеск дождя. Медленно сияет газ на сталь.
Серые цари случайно вдруг проснулись, вдруг раскрыли миллионы снов. Было хмуро в комнате, шел дождь в закатах улиц. Не было ни сил, ни денег, ни слов.
Серые цари на землю посмотрели. Удивились тишине. Отвернулись к стенам, постарели. Тенью черною повисли на стене… А когда зажгли в тумане свет, поняли, что их давно уж нет.
Колёса всё медленней, всё неохотней вращались… Тяжесть вселенной. Где-то за завесом медленно карты сдавались. Одна за другой пролетали тяжелые доски… Играйте… Ну хоть карты свои посмотрите… Зачем?.. Мы мечтаем о будущих днях… Тихо под снегом, легко под смертью. Спящий бессмертен… Неустрашим.
Вечный воздух ночей говорит о тебе. Будь спокоен, как ночь. Будь покорен судьбе. В совершенном согласье с полетом камней, с золотым погасаньем дней… Будь спокоен в своей мольбе…
Беззащитный сон глубины отразился в руках судьбы. Бледно-серою нитью зари привязаны руки царей… Всё готово на небесах… Ждите… тише… он настает, тот внезапный трепет в часах, тот ошибочный странный звон. Ну, крепитесь, он пал… замрите… Сбылся сон ледяной о вас.
На границе иных миров, на границе иных стихов. При рожденье уже не стихов – облаков иных атмосфер.
Путь совершенно прост. Будь наподобье звезд… Раскаленных, тихих, еле заметных. Отвечай им огнем ответным. Будь молчалив и чудовищно горд. За сияньем пустынь, за пределом снегов книги твои лежат. Там твой призрак, твой знак, твой прекрасный траурный флаг, там чайки кричат о твоих делах.
Будь огромен и страшен, в золотые цепи закован, как сегодняшний день. Тих и дивен, как дальние годы… Еще не кончился день… Ты не можешь еще уйти на свободу.
Случалось девушкам играть в законы птиц. Случалось фабрикам работать без рабочих. Лицом в песок, сходило солнце вниз. За сценой кто-то видел все воочию… Пусть кажется смертелен снег бумаги, на нем цветы ползучие лишь спят.
Над краями розовой шляпы было небо, как чаша Пилата, где все ангелы вымыли руки, истратив на это все звуки… Там над желтым цветком анемоны в синеве возносились балки. Деревянные ныли колеса. Что-то строили там колоссы. Над краями розовой жизни, за железом дорог белесых тихо в поле пели колосья, васильки наклоняли шляпы, а лягушки сосали лапы… Синева была так страшна, что хотелось ужасно спать.
Города… вывески переулков и костюмированных магазинов. На рынках свирепствует Синяя Борода. В подземелье, где блещут лучи керосина, где машины свистят, в подземельях Мессины, где скелеты рабочих, свои завернув апельсины, ждут года и года… Не откроют ли им, не заплатят ли им.
Ты спустился под землю. Ты в свинцовой одежде во сне утонул, победитель надежды, весь в звездах… Ты качнулся над миром, как царь, ты спустился ко дну… Кто поднимет свинцовую гору со дна океана. Кто посмеет железную руку к себе потянуть. Так утонет храбрец, и в него, как в бутылку стеклянную, сумрак ночи духовной вольется, затмив вышину.
Над Колоссом Родосским века кораблей проходили, и матросы смотрели в зеленую темную воду. О печаль глубины, тяжесть лучших таинственных жизней, одиночество снежных закатов грядущих миров…
С этим спящим на дне спят грядущие годы и звуки. Спит восток и надежда с своим победителем черным. В башне гордый алхимик роняет огромные руки. Будет ждать воскресенья в своей лаборатории горной…
Солнце, проснись… Встань от сна… Только дыши… Только пиши.
Отшельник пел под хлороформом. Пред ним вращались стеклянные книги. Он был прикован золотою цепью ко дну Вселенной… Было далеко от жизни, но еще не совсем смерть… Это было предчувствием страшного звука, полусон, сквозь который бредит рассвет… Холод, сонливость, предрассветная мука… А на дне Вселенной качались деревья и дождь проходил в бледно-сером пальто.
Будь бесстрашен и страшен… Огромен, лишен очертаний… В золотые цепи закован… Тихой флейтой…
Комментарии
ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
ВВИВ – Поплавский Б. В венке из воска. – Париж, 1938.
«Дадафония» – Поплавский Б. Дадафония: Неизвестные стихотворения 1924–1927 / Сост., подгот. текста, коммент. И. Желваковой и С. Кудрявцева; предисл. Д. Пименова; общ. ред. С. Кудрявцева. – М.: Гилея, 1999.
ДНН-27, I – Поплавский Б, Дирижабль неизвестного направления. 1927. Типографские гранки с авторской правкой.
ДНН-27, II – Поплавский Б. Дирижабль неизвестного направления. 1927. Верстка неосуществленного издания.
ДНН-65 – Поплавский Б. Дирижабль неизвестного направления / Сост. и предисл. Н. Д. Татищева. – Париж, 1965.
«Неизданное» – Поплавский Б. Неизданное: Дневники. Статьи. Стихи. Письма / Сост. и коммент. А. Богословского и Е. Менегальдо. – М.: Христианское изд-во, 1996.
НС – Поплавский Б. Неизданные стихи / Сост., предисл., коммент. Е.Менегальдо. – М.: Терра – Книжный клуб, 2003.
ПСНС – Поплавский Б. Покушение с негодными средствами: Неизвестные стихотворения и письма к И. М. Зданевичу / Сост. и предисл. Р. Гейро. – Москва: Гилея; Дюссельдорф: Голубой всадник, 1997.
«Флаги» – Поплавский Б. Флаги. – Париж: Числа, 1931.
В издании сохранены авторские орфография и пунктуация в тех случаях, где они носят принципиальный для Б. Поплавского характер.
Весной 1998 г. были обнаружены рукописи и черновики, считавшиеся до тех пор утерянными или уничтоженными самим Б. Поплавским: все его юношеские стихи начиная с четырнадцатилетнего возраста, футуристические поэмы, константинопольские сонеты, о которых знали только из дневника 1921 года, всплыл сам дневник; в тоненькой полуистлевшей черной обложке лежал также полный текст «Дирижабля неизвестного направления» 1927 года – это единственный экземпляр сборника, который был набран, сверстан, но так и не вышел в свет, потому что его издатель Сергей Ромов, по словам