Не однажды ко мне на плечо.
В бой звала и в колхозные борозды,
Чтобы мирным колосьям цвести.
И любые невзгоды и горести
Помогала с дороги смести.
Сколько зерен на хлеб перемолото!
Сколько поднято новых знамен!
Если я и сберег в себе золото,
Как беречь, мне подсказывал он!
Ленин!
Слово весеннее, юное,
С очистительным пламенем гроз.
С полной верой в него,
За Коммуною,
Распрямляясь,
Иду в полный рост!
Ребята, есть работа!
Ребята, есть работа!
Нелегкая притом.
Охота, неохота —
Вы скажете потом.
В глухой тайге, в Сибири,
В горах, за пихтачом,
Такой ларец открыли,
Что сказка ни при чем!
Теперь ребенок скажет,
Что чудо-чудеса
Ушли из старых сказок
В Сибирь, на Томуса.
Там уголь вышел наверх,
Залег глубоко вниз.
Его нам хватит навек,
На нас, на коммунизм.
Там руки крепнут крепью,
Там всюду комсомол,
Там все дела конкретны,
Там не слова, а тол.
Там по три смены эхо
Дрожит взрывной волной.
Желаете поехать?
Поедемте со мной!
Не бойтесь, не вербовщик,
Ни в чем не обману.
Я от стиха рабочий
И строю всю страну.
Оставьте дом и кухню,
Галдеж и примуса.
Нам ветр споет попутный:
— Вперед, на Томуса!
Ребята, есть работа:
Двухсотметровый пласт,
И ждет он не кого-то,
А нас — и только нас!
Север
Край наш — лес, да вода,
Да морошка.
Да висят невода
У окошка.
Да носами ладьи
В берег тычут,
Да тоскливо вдали
Чайки кличут.
Пахнет хвойным, лесным,
Черемшою
Да брезентом речным
С чешуею.
У реки, у весла,
У мережей
Из травы поднялся
Край медвежий.
Синева у осок
Гуще меда,
Так и льет на песок
С небосвода.
Где блеснет серебро —
Это рыбы.
— Эй, за сеть, за весло,
Неулыбы!
Край наш! Руки в смоле
И в рябинах!
Хлеб на нашем столе
Рос в глубинах!
В чайной
Осенью
Первоначально
Тянет
В закусочную и в чайную,
Не на вино и квасы —
На созерцанье красы.
Там,
Среди этикеток с наклейками
И бурлящего в горлышках зелья,
Ходит, как по лесу солнышко летнее,
Молодая, тридцатилетняя
Геля.
Геля?
Русская?
Даже крестили?
Это сверх пониманья!
Сколько имен появилось в России,
Кроме Ивана и Марьи!
Геля.
Гелиос.
Роза в простенке.
Русский
Равнинно-лесной самоцвет.
Она, как светило, сияет в райцентре,
Потому что электричества нет!
Вы напрасно ей улыбаетесь,
Тешитесь тайною мыслью: «А может?»
Нет! Она не из тех,
Ошибаетесь,
Сердце свое кому зря
Не предложит.
Писали ей письма, объяснялись на слове,
Сватали, даже грозили убить,
А она глядела глазами прекрасными
И говорила: — Мне двух не любить!
Кто же он?
Балалаечник тихий,
Святой чудачок, виртуоз на струне.
И звать-то его по-чудному — Епифий,
И ходит-то он не в пальто — в зипуне.
— За что ты его полюбила? — пытают
Районные дуры, глядя в ридикюль.—
Зачем ты с ним ночи свои коротаешь?
Что значит он, твой балалаечник?
Нуль!
Она заступаться не думает даже,
Слова бережет в узелке своих уст,
Лишь скажет им робко: — А мне он гораже,
Больнее, чем погнутый бурею куст!
Торговля скомпрометирована дельцами,
Кто ее не пробовал клясть!
Но разве можно с такими глазами
Красть?
Стою у стойки, не пьющий спиртного,
Не знающий водочной азбуки,
Хотя переулками мира блатного
Водила судьба меня за руки.
Веселье из горлышка льется,
Кричат со столов во весь рот:
— Кто это возле буфетчицы вьется?
Скажите: пустой номерок!
Она как не слышит:
— Огурчик в рассоле.
Хотите семги? Кусочек сига?
Халва, холодец, колбаса, патиссоны! —
Все продает она, кроме себя!
* * *
Изо всех текучих рек России
Воду пил я и поил коня.
На крыльцо хлеб-соль мне выносили
И встречали песнями меня.
И сажали в угол под иконы,
И несли с капустою пирог,
И глядел сурово мой знакомый,
Древний, окривевший с горя бог.
Пристани, разводья, полустанки,
Лапти, лыки, валенки и хром,
Молнии, прибои и раскаты —
Все срослось навек во мне самом.
Вся моя душа — пехтень и короб,
Песен в ней — что осенью опят,
Все они, как бабы у задворок,
Радуются, плачут и вопят.
Я стою, как мастер корабельный,
Паруса чиню всю ночь в порту.
И звенит восторг мой беспредельный,
И слова колотятся во рту.
* * *
Лесное волхование
Само собой творится,
Здесь нет согласования —
Природа не боится!
Захочет — закукует,
В зобу ручьем забьет.
Захочет — затокует.
И кровью бровь нальет.
Захочет — онемеет,
Все закует во льды.
Напрасны, современник,
Тогда твои мольбы!
То опрокинет спектры
Над чащей голубой,
То горстью бросит ветры
Вдоль заводи рябой.
А ты пошто робеешь
В своих ветвях, поэт?
Или не умеешь?
Иль силенки нет?
Ударь крылом апреля,
Встань громом на дыбы,
Пусти такие трели,
Чтоб ветер гнул дубы.
Чтобы дождем в ладони
Твой звук ловил народ
И думал: «Ах, разбойник,
Как хорошо поет!»
Возница
Под санями — снег,
От полозьев — скрип.
Под снегами — хлеб
Хорошо укрыт.
Россыпь гривы,
Звон хвоста,
Что коню
Одна верста!
Шаг — и поле,
Два — и лес.
— Прокатите!
— Нету мест!
И возница —
Озорница
Хлесь вожжами —
Наутек!
Обернулась,
Улыбнулась:
— Догоняй меня, браток!
Не догнать мне
Двадцать лет,
К ним возврата
Больше нет!
Спой, Прокопьевна!
Спой мне, Прокопьевна, песню протяжную,
Спой мне вечорошную, спой мне беседную,
Спой мне сибирскую, спой мне бродяжную,
Спой мне слезовую, спой милосердную.
Спой мне!
Твой голос сквозь годы прорежется,
Как очевидец былого и старого,
Правда твоя в потаю не удержится,
Выйдет у зла свою долю оспаривать.
Вот и запела.
В углу богородица
Плачет, плачет, плачет, болезная,
В песне, как в сказке, остроги городятся,
Крепятся крепи и тыны железные.
Вот и запела — и вышли колодники,
И загремели железы постылые,
Возле седатых и хмурых — молоденький.
Это за что вас, сердешные, милые?
Хватит, Прокопьевна, кончи кандальные,
Спой мне веселые, свадебно-светлые,
Глянь за окошко на россыпи дальние.
Снежно-алмазные, радуго-цветные.
Сани трактом идут тюкалинским