В глазах пестрит кора рябая,
И меж стволов бежит заря,
Румяная и молодая!
* * *
В купе по утрам вот уж скоро неделю
Влюбленная девушка песни поет.
Быть может, она, я в догадках робею,
При помощи песен меня узнает?
— Откуда вы? — не утерпел.
— Из Иркутска.
— А как вы в Иркутск?
— Он мой город родной.
Пою, потому что без песен мне грустно,
Что главная песня моя — не со мной.
Запела мою, что я выносил в поле,
Во ржи, где колосья склонялись к плечу,
Где я с перепелкою вечером спорил,
Что я не иду, как она, а лечу!
Так вот моя слава! Она не в курганах,
Не в тощих книжонках, не в пыльных томах,
Не в толстых и модных московских журналах,
Солидность которых еще не талант!
Спасибо, спасибо тебе, иркутянка,
Твой голос вселился в меня навсегда!
Я новую песню сложу спозаранку,
Такую, что ты в ней узнаешь себя!
Дедушка
Сняты фартуки, вымыты руки.
Время трапезы, хлеба, воды.
На колени взбираются внуки
Под широкий навес бороды.
— Милый дедушка, сказку бы, что ли…
— Про медведя с лисицей? — А то!
— Будет время, услышите в школе
От учителя — я не Барто!
Вот вам сказка: отец ваш в могиле,
Он фашистом убит у крыльца.
Только деда зачем-то забыли,
Пожалели, должно быть, свинца!
И молчанье в дому, и заминка,
И слезу утирает сноха.
А свекровь на печи, как лучинка,
Как разжожка, суха и плоха.
— Ничего! Как-нибудь подрастете!
Дед поднялся, топор на плечо,
И с порога, на полобороте:
— Не замай! Дать им хлеба еще!
Вот уж он подымает стропила,
Топором выбирает пазы.
А внучата идут по крапиве
В направленье июльской грозы!
Танкист
Надбровье смотровое
Нахмурило броню.
Жара на поле боя
Железному коню!
Осколки бьют под ребра,
Стучат, как звезды, в люк.
На рычагах подробно
Надулись жилы рук.
А гусеницы стонут,
По гравию визжат.
В тиски, в железный омут
Танкист войной зажат.
В заслугах, в шлеме, в шрамах,
Чинен-перечинен,
Но свой железный замок
Не вправе бросить он.
Земля родная плачет
На пепелищах дня.
Зовет!.. А это значит:
Иди в огонь, броня!
Веди прямой, прицельный
По скопищам врага,
Мети свинец метельный
На вражьи города.
О, видели б троянцы
Кромешный этот ад!
Какие постояльцы
Святую землю злят!
В каких конях мы едем,
Чтобы ее спасти,
В какое пекло лезем
Врагу башку снести!
Чтобы рассвет дымился
Не в смотровую щель,
Чтоб спать танкист ложился
В домашнюю постель.
Храпят стальные кони,
Из башен бьют в упор,
Мы вражью силу кормим
Железною крупой.
Чисты глаза танкиста,
Как в роднике вода.
Бей, бей, кроши фашиста,
Все зло в нем, вся беда!
* * *
Достучаться,
Дозваться,
Дотронуться
До руки, до плеча,
До волос,
Чтоб до зорьки,
До самого солнца
Ни тебе, ни звезде
Не спалось!
Чтобы кровь
Твоя
Южная пела
И алела
3apeй на устах,
Чтобы сердце
По ветру летело
На моих голубых
Парусах!
Подсолнухи
Шли подсолнухи полем,
Держа золотые решета,
Подпирая друг друга
Зеленым плечом.
Их с утра
Собирал на собрание кто-то,
По графину стуча
Директивным лучом.
Шли и встали,
Услышав с трибуны:
— Вниманье!
Время жаркое даром терять
Нам нельзя.
Прекратите шуметь,
Открываю собранье,
Объявляю повестку,
Кто против? Кто за?
Шелест листьев умолк.
Лепестки присмирели,
Государством вдруг стал
Весь зеленый народ.
Веча не было в поле
Четыре недели,
А без этого можно ли
Двигать вперед?!
Долговязый, высокий подсолнух
Взял слово,
Начал сразу,
Забыв про конспекты свои:
— Я прошу мне на помощь
Придать часового,
Одолели меня одного
Воробьи.
«Дать!»
«Не дать!»
И пошло!
Зашумели, как дети,
Кто-то даже словцом,
Как пощечиной:
— Лжет!
Чей-то пришлый вмешался:
— У нас в сельсовете
Старичок
И сады и поля стережет!
Председатель настаивал:
— Про урожайность!
Не мельчите на частность,
Крупнее масштаб! —
Отвечали тотчас ему:
— Не обижай нас,
Не мешай объясниться
Душой на раскат!
Ох, и было!
Как будто земля
Бунтовала,
По краям, по середке,
На метр в глубину.
Кто-то в грудь себя бил:
— Не допустим провала,
Не позволим
Остаться без масла
Блину!
Как ни спорили,
Главный вопрос разрешился,
Резолюцию
Сразу послали в райком.
Председатель собранья
За лес закатился,
А подсолнухи
Так и уснули стойком!
* * *
Хорошо локтям
На застолье дубовом
Прикоснуться к ломтям
К караваям подовым.
Хорошо душе
Плыть от берега слова
В семизвездном ковше.
Разговора людского.
Хорошо ногам,
Сбросив тяжесть подметки,
Изучать по слогам
И дороги и тропки.
Хорошо плечом
Лечь на сено сухое
Под большим хомутом
С ароматом супони.
Не от грубости груб,
Не от заданной фальши.
Я в словесный свой сруб
Прячу нежность подальше.
Я ее — на замок,
На суровую фразу,
А иначе уйдет,
Избалуется сразу!
Далекие архипелаги
Далекие архипелаги!
Я видел вас лишь на бумаге!
На карте, на ученической парте!
Между Таиландом, Австралией, Бирмой
Сели в воде вы, как лебеди, мирно.
Налево — Борнео, правее — Гвинея,
Поблизости, рядом — Суматра и Ява.
Я не был у вас, но если бы случай
Принес меня семенем легким, летучим,
Я сразу сдружился б со смуглым гвинейцем
И верю, что стал бы он искренним ленинцем.
Я песни бы им по-загорски, по-вятски,
А с песни пошел бы на оторопь пляски.
Я им бы преподал, что Русь — это сердце,
Экватор, где можно душою погреться,
Присесть на большую, большую скамью
В единую, крепкую нашу семью!
* * *
Ты сказала, что я охладел,
В чувствах сделался вдруг осторожней.
Я в окошко с утра поглядел:
Выпал снег. Это холод сторонний.
Это к нам подходила зима,
Под полою метели скрывая,
И незвано стучалась в дома,
Наши лилии грубо срывая.
Не печалься! Пусть будет метель
Гнать снега по февральскому кругу,
Мы не пустим на нашу постель
Ни измену, ни стужу, ни вьюгу.
Я к тебе все нежней и нежней,
Вкруг тебя я, как хмель вкруг тычины.
Ты слепое сомненье развей
И не мучай себя без причины.
* * *
Для пас запели скрипки в зале,
Когда велел им дирижер.
Они два наших сердца взяли
И унесли в ущелье гор.
И голос твой грудной стал чище,