Миру — мир! — Этот клич не умрет.
Хорошо, что из нашего сада
Двадцать лет, как зенитка не бьет.
* * *
Л. Зыкиной
За подмосковным пригородом — поле.
И ласковый июньский небосвод.
Там, как певцы, как хор на сцене — стоя,
Чуть слышно молодая рожь поет.
У запевалы нежный голос лета
По-девичьи прозрачен и высок.
Как не запеть, когда земля согрета,
Замечен солнцем каждый колосок!
Свиданье с этим полем и простором
Уверенность моей душе дарит.
Твой голос мне, наверно, тем и дорог,
Что он, как я, с поющим полем слит!
Магнит-гора
Борису Ручьеву
Магнит-гора, Магнит-гора,
Стою перед тобой без кепки.
Не ты ли матерью была
Для домен первой пятилетки?
Их огнедышащие рты
Рудой прикармливала ты!
Гора-магнит, гора-магнит,
Степной, стальной, железный терем,
И что меня с тобой роднит?
Все то же, что роднит с Антеем.
Приземиста, невысока
И по-уральски коренаста,
Ты, как могучая река,
Могуществом не любишь хвастать.
Ты скромно средь степей стоишь,
Обозревая берег правый,
Но в сундуке своем хранишь
Приданое для всей державы.
Какой корабль не щегольнет
Твоим нарядом в океане?
Какая гайка подведет
Тебя в космическом тумане?
Какой целинник, сев к рулю
И тронув трактор от калитки,
Не крикнет громко ковылю:
— Старик, сдавайся! Я — с Магнитки! —
О, не забыл, наверно, Крупп
Стальных, магнитогорских круп,
Которые приправой были,
Когда фашистов били!
Свое победное «Ура!»
Ты слышала, Магнит-гора.
Так стой во тьме степных ночей
Непобедимой сталью тыла,
Вся улица твоих печей
Работает во славу мира!
Два недоросля
Жил я у Марьи Ниловны
В маленькой комнатушке.
Окон в ней вовсе не было,
А я распевал частушки.
Не в том была моя трудность,
Что двести платил целковых.
А в том была моя трудность —
Два сына у ней бестолковых.
Два недоросля, два ужасных,
Толкавшихся средь москвичей,
Два обладателя ясных,
Бессмысленно-ясных очей.
Они ко мне шли за книгами,
Страницы листали, читали,
Ногами с дивана дрыгали,
Над строчками хохотали.
Фета читали, как Зощенко,
Тютчева, как Аверченко.
Потом заключали: — А в общем-то
Интересней послушать Лещенко!
Они молоко накрывали
Поэтами всех веков.
Под патефон напевали
Бессмысленный дуэт дураков.
Сладкая каторга
Евг. Винокурову
Милая, сладкая каторга слова,
Ты обязательней календаря.
Ты превращаешь меня в зверолова,
В дальневосточного краболова,
В калининградского рыбаря.
Ты догоняешь меня в самолете,
В тучах, где молнии нянчит гроза,
Или в каком-нибудь ржавом болоте
Возле кочкарника, на повороте,
Словно лягушка таращишь глаза.
Ты меня мучаешь денно и нощно,
В гусли, в гудки мне гудишь:
— Гражданин!
Ну, потрудись-ка часок неурочно, —
И заключаешь меня одиночно
В свой Петропавловский равелин.
Водишь азартно меня по базару:
— Кушай антоновку! Кушай апорт! —
В рыночной, тысячеустой Рязани
Я, как легенда, как быль и сказанье,
В шумном народе локтями затерт.
Мучай и радуй меня, мое слово,
И, как стрельца, вдохновеньем казни.
И превращай меня то в зверолова,
То в сталевара, а то в часового,
Зорко глядящего из-под брони!
Памяти матери
Что ты, шмель, все гудишь, все гудишь
И мохнатыми лапами шаришь?
Ты кому это так грубишь?
И какому соцветью мешаешь?
Приумолкни! Послушай, как в грунт
Лезет гроб, задевая коренья.
О, навеки умолкшая грудь,
Не рассчитывай на вызволенье.
Первый раз тебя так, поэт,
Горечь горя за горло хватает.
Самой лучшей из женщин — нет,
Самой, самой святой — не хватает!
Ни одна мне не скажет:
— Сынок! —
Ни одна не заплачет при встрече.
Я стою — одинок, одинок,
Горе горькое давит на плечи.
Давит, душит, как черная рысь,
Непролазными чащами водит.
Кто-то юн, кто-то тянется ввысь,
А кому-то итоги подводят.
Навсегда затворились уста,
Плачут иволги в сотни жалеек.
Вся природа кричит:
— Сирота!
Подойди, мы тебя пожалеем,
Вам печали моей не унять
Ни огнем, ни вином, ни гулянкой.
Мать-земля! Береги мою мать,
Ты теперь ее главная нянька!
О смерти не хотела слышать!
О, как она хотела жить!
— А полотенце надо вышить!
— А кур-то надо покормить!
— Отец! А крыша-то худая,
Ей нужен кровельщик скорей! —
Мать русская! Ты, и страдая,
Не гасишь света и лучей.
В иную уходя обитель,
Где все молчит и все во мгле,
Ты все ведешь себя, как житель,
Который ходит по земле!
Сговор
Я сегодня утром вылез
Из глухого куреня.
Все на свете сговорились
Останавливать меня!
Останавливают люди,
Просят: — Выслушай, утешь! —
Огурцы кричат на блюде:
— Брось ты их, садись и ешь!
Преградила путь крапива
У высокого плетня.
Что крапива — в кружке пиво:
— Стой, — кричит, — и пей меня!
Останавливают ветви,
Останавливают дети,
Реки, быстрые броды,
Яблони меня цепляют,
Откровенно зазывают:
— Заходи! Срывай плоды!
Останавливают брови,
Преграждают путь дороги,
Не пускает Млечный Путь!
А судьба мой обруч катит,
И меня на всех не хватит,
Помогите кто-нибудь!
У поля, у моря, у рек
Работа
Сначала спины темнеют от пота,
Потом они белеют от соли,
Потом они тупеют от боли,
И все это вместе зовется: работа!
Мне скажут, что время бурлачье минуло,
Что спины эпоха моя разогнула,
Меня обвинят, что я век наш ракетный
Хочу поменять на старинный каретный.
А я не согласен. Любой академик
Руками — рабочий. И это спасенье.
Когда он рубанок берет в воскресенье,
И доски строгает и гвозди вбивает,
И всю математику враз забывает,
Как после ему, академику, спится,
Какая счастливая боль в пояснице!
Лесная дорога
Лесная дорога!
Лесная дорога!
Ты видела, слышала,
Думала много.
Тебя донимали
Военные ветры,
Стальные изюбри,
Железные вепри.
Ты тяжко стонала,
Ты охала глухо,
Твой голос тревожил
Солдатское ухо:
— Мне руки бы дать,
Я фашиста б связала,
Сама бы его, подлеца,
Наказала.
Ты помнишь, как люди
Бросались под танки,
Как плакали
Девушки-санитарки?
Они из огня
На руках выносили
Своих женихов,
Честь и славу России.
Была ты, дорога,
Опасной и минной,
Теперь заросла ты