Наступили в Бессарабии странные, пахнущие порохом дни, призывавшие к бою и освобождению. Зашумели, заволновались села, выплеснули молодежь из-под соломенных крыш, и покатилась по глухим хуторам, по лесам и балкам оборванная, обшарпанная голота, вооруженная ружьями и ненавистью к господам.
Расстрелянные дни, разорванные взрывами пушек неслись на села, подхватывали сотни плугурулов и влекли их сюда, в рыжие степи, в тихие Кодры на борьбу с боярским гнетом.
Сигуранце нелегко было найти Степана. Зато другие, те, кто пылал ненавистью к боярам, находили Степана очень быстро. Плугурульской бедноте адрес повстанцев была известен точно так же, как сигуранце известны адреса предателей, которые согласны за небольшую плату предать даже своих отцов и матерей. К Степану лились все новые потоки, пополняя его отряды новыми и новыми воинами.
Однажды вечером из Кишинева в отряд прибыл рабочий Галипан. Он долго советовался с Македоном.
— Дела у нас обстоят так, — сказал Галипан, — как только мы узнаем о начале выступления, сразу же поднимаем в городе бучу. Да, могу тебя порадовать — на случай выступления мы сформировали рабочие дружины и даже подготовили план. Немедленно на телеграф, на станцию, на телефоны и все остальное, а напротив казарм — пулеметы. Заварим такую кашу, что боярам на весь век достанется… А на той неделе одному офицеру из жандармов прокламацию на спину наклеили. Смеху было. Ну, как у тебя, друг мой, готово или нет?
— Да вот понемногу готовимся…
— А как с выступлением?
— Да нам-то что, мы все готовы.
— Так вот вы нажимайте тут — пусть войска перебрасывают сюда, а мы их там… Они назад, а у нас уже выбраны Советы — пожалуйста, милости просим… Они сюда, вы их в гриву, они в город, мы их в хвост. Вот видишь, как хорошо получается.
Степан улыбнулся:
— Твоими бы устами да мед пить.
Галипан тревожно спросил:
— А что… разве у вас что-то не в порядке?
Степан встал и, хлопнув Галипана по плечу, весело произнес:
— Все в порядке, дружище… Все в порядке. Ну, а в городе скажешь… скажешь…
— Что?
— Скажешь — пусть ждут, когда мы подадим знак. Когда услышат, что мы взяли Плотерешты, пусть поднимаются. А главное, насчет железнодорожников, чтобы они на будущей неделе ни одного поезда не пускали в Яссы. Главное — остановить на неделю движение войска сюда.
— А когда на Плотерешты?
— Да вот на днях… А пока что силы собираем.
Галипан почесал затылок и виновато улыбнулся:
— А знаешь, друг, что я у тебя хотел спросить?
— Ну?
— Да чтобы остаться у тебя… Ты не бойся, я не навсегда. Я, дружище, сходил бы только на Плотерешты, да и только…
— Не чуди… А кто же обратно пойдет? Кто же там в городе будет орудовать?
Галипан сплюнул на землю и заговорил:
— Э, друг… Не в том механика — там, может, и не дождешься такого случая, чтобы в бой пойти. А тут — сколько влезет. Да не чеши в затылке. Остаюсь и более ничего, там, в городе, и без меня людей хватит!
Пришлось согласиться.
Галипан остался у Степана, а в город послали жену Степана — Стеху. Галипан согласился.
— Она баба — и никаких подозрений не будет… Бабе наплевать, и больше ничего.
Вечером в штаб дивизии, расположенный в Плотерештах, пришло сообщение:
В Кодрах отмечается подготовка — со всех сторон собираются все новые и новые отряды. Банда, очевидно, к чему-то готовится.
Начальник штаба подошел к окну и, распахнув его, взглянул туда. Вдали, в вечернем сумраке, виднелись далекие Кодры, а над Кодрами в разных местах были видны дымы костров.
Повстанцы уже не прятались — они с презрением относились к румынской дивизии, словно вызвали ее на поединок. Начальник штаба прекрасно это понимал. Через полчаса провода и телефоны запели тоскливыми звонками, от штаба во все стороны помчались мотоциклы, чтобы передать приказ по частям.
К утру все части, входящие в состав дивизии особого назначения, должны быть стянуты к городу Плотерешты…
Предательство Иуды
Хороши долины в Кодрах — цветущие, налитые сладкой тишиной и тихим бормотанием ручьев, бегущих из-под рыжего мха. Тихо в долинах в полдень, тихо, как в старом монастыре.
Но вряд ли двое оборванцев, одетых в плугурульскую одежду, склонны были любоваться красотой этих долин. Они осторожно пробирались через гущу зеленых Кодр. Эти люди испуганно дрожали на каждом шагу, в страхе останавливались, пристально вглядываясь вперед и оглядываясь по сторонам.
Спотыкаясь и осыпая свои следы бранью, двое людей дошли до опушки молчаливого леса, с его настороженной тишиной и шумом тихих ветвей. Остановившись, они принялись советоваться:
— Черт его знает, куда тут идти, но надо сворачивать в лес. Видимо, где-то здесь. Ты не помнишь, как он говорил?
Разговаривая так, они не замечали двух внимательных глаз, смотревших на них. И вот откуда-то сверху послышалось:
— Эй, что за люди?
Они подняли головы вверх и тут же присели от ужаса на землю. Сверху, из густой листвы дерева, прямо в грудь им тускло смотрело узкое дуло ружья, а над дулом виднелись чьи-то прищуренные карие глаза под желтой соломенной шляпой. Голос сверху снова угрожающе повторил свой вопрос.
Люди испуганно зашептали, что они свои, с ужасом глядя на дуло карабина.
— Кто свои?.. Откуда?
Запинаясь, испуганно растягивая слова, сказали, что они рабочие, сбежавшие из-под стражи, что они ищут Степана Македона. Они хотят отдать свою жизнь борьбе против бояр. Потому что уже не хватает сил терпеть издевательства господ. Ах, как они хотят бороться против боярина!
— Эй, Коля!..
— Здесь, здесь… — весело откликнулся молодой голос, и вдруг почти у ног двух рабочих, сбежавших из-под стражи, поднялась вверх куча хвороста, открыв черную пасть ямы и стройную фигуру повстанца с ружьем за плечом и с длинным маузером в руках. Молодой повстанец отряхнулся и захохотал:
— Что, испугались?
Ошалевшие рабочие стояли несколько минут, разинув рты от удивления.
— Ну, веди их.
…Повстанец из охраны привел к Степану двух парней, которых он поймал на опушке. Степан пристально посмотрел в их лица, спросил, откуда они и где работали. Те сказали, что из Кишинева, но последнее время работали в шахтах.
— А ну-ка, покажите ваши руки… Да не так… поверните ладонями вверх.
Рабочие, не понимая, что это значит, повернули ладонями вверх и с вопросом посмотрели на Степана. Тот мрачно поднял глаза.
— По рукам видно — давно уже не работаете… Верно?
— Да, да, давно уже не работаем — по тюрьмам таскаемся.
У Степана разгладились морщины, и он уже веселее спросил, хотят ли они к нему. Они радостно задрожали, демонстрируя самое искреннее согласие. Степан позвал Попеску и передал ему двух новых повстанцев.
Новые повстанцы, пряча довольные улыбки на мерзких губах, незаметно пожали друг другу руки и пошли в курень старого Попеску — заведующего хозяйством.
В тот же день Гердян и Овереску получили оружие и указания, как с ним следует обращаться. Хотя в последнем «новые повстанцы» вряд ли нуждались.
За свободную Молдавию!
Повстанцы готовились к решительному сражению. Утром на поляне было открыто военное совещание. Море голов, лес ружей и зубцы вил колыхались возле деревянной избушки, на крыше которой расположился весь повстанческий штаб. Плугурулы были одеты в самую разнообразную одежду. Серые, черные и белые рубашки смешивались с цветными нарядами жандармов, с синими мундирами румынских солдат и с офицерскими мундирами.
Говорил Степан, высоко подняв руку и сверкая из-под густых бровей тяжелыми глазами. Степан сообщил повстанцам о плане выступления. Больше не следует терять время. Если продолжать ждать, то бояре подвезут больше войска, тогда как сейчас силы почти одинаковы. Беда лишь в том, что у врагов есть пушки и в десять раз больше пулеметов.
В Кодрах загудело, что и так будет хорошо.
— Не боимся никаких пушек!
— Руками передушим!
Степан подождал, пока стихли голоса, и продолжил говорить о своем плане, против которого румыны вряд ли смогут выстоять. План следующий: ночью человек пятьдесят пройдут поодиночке в Плотерешты, разумеется, с оружием — с револьверами и бомбами. Там они спрячутся в сараях и садах, а как только начнет светать, пусть готовятся. Услышав первые выстрелы со стороны Кодр, они тоже должны начать стрельбу… Стрелять вверх, чтобы напугать румын. Стрелять до тех пор, пока не расстреляют все патроны.
Повстанцы радостно загудели. Послышался сначала легкий смех, а затем разнесся раскатистым хохотом:
— Ну и ловко!..
— Вот так придумал!
Действительно, план был прекрасно разработан. Надо было лишь начать беспорядочную стрельбу, чтобы среди румынской армии началась невероятная паника. Стрельба намекала, будто в Плотерештах уже полно повстанцев и вокруг идет бой.
Повстанцы ревели от смеха. Эти бородатые дети хватались за животы, сквозь смех прорывались их восклицания, полные удивления и удовольствия.
— Ну, хватит, хватит, — остановил Македон, — нам сейчас надо назначить пятьдесят человек и немедленно отправить их в Плотерешты, потому что сегодня им придется пройти двадцать верст. Эй, Загареску!
Загареску крикнул сквозь смех:
— Здесь!
— Отбирай пятьдесят…
— Ну, становись, кто хочет?..
Но желающих оказалось слишком много, пришлось отбирать.
— Ой, возьмите и нас… Просим вас, возьмите… — с мольбой обратились к Загареску Герлян и Овереску.
Тот спросил:
— А Плотерешты знаете?
— Да боже ж наш, чтобы нам и не знать Плотерешт. Как свои пять пальцев, как свои карманы знаем.
— Бунэ! Раз знаете, становитесь.
Замирая от радости, Герлян и Овереску присоединились к группе тех, кто шел в Плотерешти.
В Плотерештах ночь.
Но вот, как только повстанцы осторожно пробрались и расползлись по городку, по садам, по сараям, к штабу подошли два человека и попросили есаула, чтобы он сообщил о них начальнику штаба. Тот спросил, брезгливо оглядывая их одежду: