Раза три так принималась. Это-то меня и спасло. Шарахнулся в лодку. На бате — лица нет. Оттолкнулись от берега, глядим — кабаниха остановилась. В нашу сторону рыло повернула, а в воду не идет. Тощая, грязная, щетина взъерошенная, в трех саженях от лодки стоит. Опомнился я, вижу в рукавице один кабаненок остался. «Ну, раз такое дело, — моргаю отцу, — будем эксперимент делать».
В эти минуты грезится ему, наверное, теплое лесное болото.
Хозяйка у меня тоже обрадовалась:
- Не надо, — говорит, — поросеночка покупать…
Теперь она уже локти кусает. Прорву добра вогнали в Захарку, а корысть какая для хозяйства? Килограммов двадцать весу, не больше.
Обычный поросенок теперь был бы раза в два тяжелее. Однако против лесных братьев наш Захарка раза в два больше ростом, да и весом, пожалуй. Кормили кабана сначала молоком, потом хлебом, овсянкой, зелень всякую сейчас лопает. Бегать страсть как любит и купаться — медом не корми. Да пойдемте-ка, взглянем…»
На дворе стояло корыто с водой. Захарка будто и не заметил нас. Он дремал, стоя в корыте.
В эту минуту ему, наверное, грезилось теплое болото в ольшанике или берег с густым камышом, где резвятся на воле его дикие братья и сестры.
Лесные кинозвезды
Сейчас бросится… Ноги, как пружины. Как две антенны, пучки волос на ушах, два глаза злобно глядят прямо в объектив.
- Ради бога, скорее назад, — тянет меня за хлястик директор кинобазы Борис Кузьмич.
Но все обошлось благополучно. Не делая резких движений, я спрятал аппарат и, пятясь, вышел из большой клетки. Рысь, будто обыкновенная кошка, начала языком чистить шубу.
Рыська Звездочет — артистка. Если вы видели фильм «Звероловы», то наверняка помните драматическую сцену: на таежного охотника с дерева бросается зверь. В этой сцене играла рысь, которую вы видите на снимке.
Лесная кошка, рысь, никому не дает пощады. Всякий, с кем она может справиться, будет для нее желанной добычей. Даже на лосей, оленей и кабанов, случается, нападает лесная хищница.
Рыська Звездочет не похожа на свою кровожадную мать, погибшую от пули таежного следопыта. Охотник принес ее из леса котенком.
Рысь поили молоком, ласкали — и вот злобный, почти не поддающийся приручению зверь позволяет войти в клетку незнакомому человеку.
Ручная рысь — настоящая находка для кинематографистов. Она великолепно «играет» в фильмах, рассказывающих о жизни леса. Молодую кошку прозвали Звездочетом, наверное, за ночные бдения.
Коротать ночи ей помогает Филька, большая ушастая сова, живущая рядом. Филька — тоже артист. Роли в кинофильмах у него маленькие, но в «творческие командировки» ему приходится ездить очень часто. Я не оговорился: лесные кинозвезды действительно ездят и даже летают в командировки. Снимается фильм, скажем, в Саянах, а постоянная прописка у лесных артистов — поселок Петушки Владимирской области.
Вот и приходится ездить и летать. Для Фильки это дело привычное. И волчица Машка, игравшая уже в двадцати фильмах, тоже немало путешествовала. А вот тигр Тайфун из Ленинградского зоопарка оплошал. Струсил в самолете.
Страх был так велик, что тигр облысел. Да, за несколько часов полета полосатая тигриная шкура осыпалась…
Перед тем как сдать эту заметку в набор, я позвонил в Петушки:
- Что нового готовит студия для любителей природы?
- Готовимся к съемке нового фильма «Дерсу Узала». С наступлением зимы начнем снимать также новую картину «Человек и волк». Скоро выйдет на экраны и несколько короткометражных фильмов с участием лесных артистов.
Два глаза злобно глядят прямо в объектив.
Фото автора. 27 сентября 1959 г.
Осень в Вешках
Вечер на переправе
Вешки. Так по-свойски коротко и ласково называют казаки свою станицу. Стоит она над самым Доном. По утрам казачки прямо в воду сгоняют с база белых уток. Вдоль берега вереница лодок, песчаная отмель усеяна птичьими перьями и листьями лозняка. Если глянуть с другого берега, то кажется: шли по степи толпою белые домики, а у реки остановились, рассыпались цепью и вот стоят завороженные, глядят и не наглядятся на тихую воду.
Сейчас осень. Вода потемнела, погустела, кажется, от первых холодов. Октябрь жжет костры по берегам, будто хочет согреть озябшую воду.
Желтым и красным огнем полыхают вязы и клены в пойме, столетние вербы сыплют в реку желтые листья.
Осень. Ухают на красной заре выстрелы в пойменных чащах, торопливыми и беспокойными табунами мечутся перед дальней дорогой скворцы, прощально и трогательно кричит пароход на перекате, в предчувствии морозов зябко дрожит зеленый огонек бакена…
На переправе вереница автомобилей. Незлобиво поругиваются из-за очереди шоферы.
Одна-единственная телега среди машин. Нельзя не улыбнуться, глядя, как шоферы, не сговариваясь, пропустили лошадь на переправу. Давно ли тут, на отмели, поили коней казачьи сотни, а сейчас — одна лошадь. Вежливо, как старухе, машины уступают ей дорогу.
- Откуда такая прорва автомобилей? — кричит какой-то нетерпеливый казачина.
- Ты что, с луны свалился, аль не слыхал, что ярмарка завтра?!
Морозным снегом скрипит капуста в кузовах, сдержанно переговариваются запертые в решетчатых ящиках гуси. Из соседнего кузова чубатый парень протягивает холодный, как лед, ломоть арбуза. Едим, далеко в воду швыряя тугие корки.
- Неужели из самой Москвы к нам? — спрашивает парень, разглядывая зеленые и красные крути на воде. — А когда Никита Сергеевич гостил, тоже были?
Получив утвердительный ответ, парень отложил арбуз.
- А правда, будто товарищ Хрущев сказал, что отдыхать теперь только к нам будет ездить?
Хорошо ведь в Вешках, а? А как американцы насчет мира? По-разному?..
Парень на минуту умолк. Потом вдруг выпростал из кармана пиджака пустой рукав:
- Пороху не нюхали, вот и «по-разному»…
Осколком бомбы садануло, когда еще мальчишкой был. У нас тут на Дону земля с небом мешалась. Вешки в угольях лежали… Да что говорить, одной бы рукой задушил всех, кто шебуршит насчет войны. Правильно им там Никита Сергеевич сказал: давайте, говорит, утопим бомбы… Умом, видно, отошли люди, если кто против этих слов идет…
С шумом над самой водой пронеслась утиная стая, сонно плеснула рыба у моста, хрупкой льдиной показался над темными вербами месяц.
- А что, там у них виден сейчас месяц? — помолчав, спросил парень.
- Пошел, пошел, не задерживай, — закричали с переправы.
Наша машина, вздрагивая на зыбком понтонном мосту, двинулась к вешенским огням.
Главная новость
Алюминиевый репродуктор на вешенской площади отсчитывает гулкие удары полночных часов, но в райкоме еще горит свет.
- Какими судьбами? — вышел навстречу знакомый секретарь.
- Какие новости? — спросил я в свою очередь.
- Новости? — Петр Васильевич провел рукой по усталому лицу, улыбнулся. — Свежему глазу видней. Походи по станице, посмотри: казаки — люди говорливые, а потом заходи.
«Сельские новости», — записал я в блокнот. — «Прожить в станице два дня, рассказать все, что увидел». С этим и уснул, попросив старую казачку в Доме колхозника разбудить на рассвете…
Туман. Горланят петухи. На соседнем с гостиницей базу звонко поет ведерко под молочными струями. Вешенские домики еще спят, укутавшись с крышами желтеющей шалью кленов. Иду к реке. Впереди в тумане маячит мужская фигура. Слышно, как громко хлопают тяжелые сапоги по лужам. Знакомимся. Молодой милиционер Афанасий Мельников явно смущен вопросом:
- Новости? Гм…Да ведь кому что. Дружок мой сказал, что в пойме вальдшнепы объявились, и убил будто восемь штук зараз. Иду вот с ружьишком проверить, не брешет ли? Новостями я и сам интересуюсь. Заглянем-ка к рыбакам.
В километре от Вешек у придонских озер.
- Дед Дмитрий, а ну покажь…
Продубленный водой и солнцем рыбак с явным удовольствием толкнул тяжелую корзину ногой. На мокрую от тумана траву серебряными лопатами скользнули еще живые лещи.
- Пошел, значит, чебак?
- Пошел, — ответил дед Дмитрий и стал кидать в корзину серебряные лопаты.
К пристани одна за другой подходили лодки. Не спавшие ночь рыбаки присаживались на поваленную у самого берега вербу, смахивали с жесткой одежи снежинки чешуи. Молча курили, наблюдая, как уносят тяжелые корзинки с рыбой. В этом сдержанном молчании была особая торжественность, которую не хотелось нарушать расспросами.
Подошел председатель рыбколхоза Степан Мельников. Тоже помолчал, потом взвесил на ладони одну рыбину:
- Пошел, значит…
- Пошел.
Было видно, что этого слова ждали на берегу… На завтрак в чайной уже подавали свежую рыбу.
Сельская чайная — перекресток дорог и новостей. Я оказался за столом с тремя очень занятыми людьми. Отодвинув в сторону остывающие щи, они развернули изрисованную значками карту.
- Садоводы?
- Да, — принялись за щи трое озабоченных людей. — Мы из Ростова. Снитко, Бережной, Богдан. Из сельскохозяйственного института…
«Дорогие казаки… У вас маловато садов», — вспомнил я слова Н. С. Хрущева, сказанные на площади, которая виднелась сейчас из окна чайной.
- Реагируете на критику?
- А как же? — улыбнулись трое. — Садов в этих местах ведь действительно очень мало. Загляните сегодня на ярмарку — ни одного яблочка. Война повыкорчевала донские сады…Ничего, новые сады будут. Вот взгляните на карту. Этой осенью в Вешках полтысячи гектаров колхозы закладывают. А за семилетку — в четыре раза больше. Представляете, а!.. Да, работа уже вовсю…
В полдень я снова заглянул в райком.
- Добирался вчера как, на машине? — спросил секретарь. — Долгая от нас дорога к станции, грязная, непроходимая… Вот новость, если хотите: получил бумагу. Новую дорогу будем строить, каменную, а может быть, даже и асфальтом прикроем. Еще новости? Изволь. Вызывают вот на совещание в Ростов. Большую электростанцию будем закладывать. Да, специально для Вешек, для окрестных хуторов…Ну как? Да, еще: звонил сейчас человек, просился зайти, только что из Франции. Сорок лет не был в Вешках.