Мы играли с ним в очень интересную игру. Когда в вагон садился новый пассажир, каждый из нас старался угадать профессию этого пассажира, возраст, занятие. Мы обменивались наблюдениями, потом он садился к пассажиру, заговаривал с ним и приходил ко мне с ответом.
Так дама с накрашенными губами, но с ногтями без следа лака была нами определена как медицинский работник, а леопардовая шубка, в которую дама была одета, явно искусственная, поддельная шубка, говорила, что ее обладатель скорее медицинская сестра или фельдшер, но не врач. Врач не носил бы искусственную шубку. О нейлоне, синтетике тогда еще не слыхивали. Заключение наше оказалось верным.
Время от времени мимо нашего купе пробегал откуда-то изнутри вагона двухлетний ребенок на кривых ножках, грязный, оборванный, голубоглазый. Бледные щечки его были покрыты какими-то лишаями. Через минуту-две вслед за ним шагал уверенно и твердо молодой отец — в телогрейке, с тяжелыми, крепкими, рабочими темными пальцами. Он ловил мальчика. Малыш смеялся, улыбался отцу, и отец улыбался мальчику и в радостном восторге возвращал малыша на место — в одно из купе нашего вагона. Я узнал их историю. Обычную колымскую историю. Отец — бытовик какой-то, только что освободился, уезжал на материк. Мать ребенка не захотела возвращаться, и отец ехал с сыном, твердо решив вырвать ребенка, а может быть, и себя, из цепких объятий Колымы. Почему не поехала мать? Может быть, это была обычная история.
Нашла другого, полюбила колымскую вольную жизнь — она уже была вольняшкой и не хотела попадать на материк в положение человека второго сорта... А может быть, молодость отцветала. Или любовь, колымская любовь, кончилась, мало ли что? А может быть, и еще страшнее. Мать отбывала по пятьдесят восьмой статье — самой бытовой из всех бытовых — и знала, чем ей грозит возвращение на Большую землю. Новым сроком, новыми мученьями. На Колыме тоже нет гарантий от срока, но — ее не будут ловить, как ловили всех на материке.
Я ничего не узнал и ничего не хотел узнавать. Благородство, порядочность, любовь к своему ребенку, которого отец и видел-то, наверно, немного, ведь ребенок был в яслях, в детском саду.
Неумелые руки отца, расстегивающие детские штанишки, огромные разноцветные пуговицы, пришитые грубыми, неумелыми, но добрыми руками. Счастье отца и счастье мальчика. Этот двухлетний малыш не знал слова «мама». Он кричал: «Папа, папа!» И он, и темнокожий слесарь играли друг с другом, с трудом находя место среди пьяных, среди картежников, среди спекулянтских корзин и тюков. Эти-то два человека в нашем вагоне были, конечно, счастливы.
Пассажиру, который спал вторые сутки от Иркутска, который проснулся лишь затем, чтобы выпить, проглотить новую бутылку водки, или коньяка, или настойки, дальше спать не пришлось. Поезд тряхнуло. Спящий пьяный пассажир рухнул на пол и застонал, застонал. Вызванная проводниками медицинская помощь определила, что у пассажира перелом плеча. Его уволокли на носилках, и он исчез из моей жизни.
Внезапно в вагоне возникла фигура моего спасителя, или сказать «спаситель» будет слишком громко, дело ведь тогда не дошло до чего-нибудь важного, кровавого. Знакомый мой сидел, меня не узнавая и как бы не желая узнавать. Все же мы переглянулись с ним, и я подошел к нему. «Хочу хоть до дому доехать, посмотреть родных», — вот последние слова этого блатаря, которые я слышал.
Вот это все: и резкий свет лампы на Иркутском вокзале, и спекулянт, везущий с собой чужие фотографии для камуфляжа, и блевотина, которую извергала на мою полку глотка молодого лейтенанта, и грустная проститука на третьей полке купе проводников, и двухлетний грязный ребенок, счастливо кричащий «папа! папа!» — вот это все и запомнилось мне как первое счастье, непрерывное счастье воли.
Ярославский вокзал. Шум, городской прибой Москвы — города, который был мне роднее всех городов мира. Остановившийся вагон. Родное лицо жены, встречающей меня — так же, как и раньше, когда я возвращался из многочисленных своих поездок. На этот раз командировка была длительной — почти семнадцать лет. А самое главное — я возвращался не из командировки. Я возвращался из ада.
1964
Комментарии
«Колымские рассказы», главный труд Варлама Тихоновича Шаламова, написаны им в 1954–1973 гг. и составляют шесть сборников: «Колымские рассказы», «Левый берег», «Артист лопаты», «Очерки преступного мира», «Воскрешение лиственницы», «Перчатка, или КР-2», все они включены в семитомное собрание сочинений.
Еще не реабилитированный, бесправный, лишенный возможности жить в Москве, Шаламов работал агентом по снабжению на торфоразработках в поселке Туркмен близ станции Решетниково (тогда Калининской области). А вечерами в бараке для рабочих одержимо писал — стихи и рассказы. В его письме к Б. Пастернаку от 24 октября 1954 г. читаем: «Рассказы, которые я начал писать, достаются мне с большим трудом — там ведь ход совсем другой».
В 1973 г. Шаламовым дописываются последние рассказы из сборника «Перчатка, или КР-2», рукописи которых были заключены в отдельную папку с надписью: «Проза 1973 года». Но сборник остался незавершенным.
Двадцать лет жизни писателя прошли в ледяном аду Вишеры (1929–1932) и Колымы (1937–1953).
Двадцать лет отдал он созданию колымской эпопеи. Трудно найти подходящие слова, чтобы оценить этот подвиг человека и писателя.
Источниками текстов «Колымских рассказов» являются рукописи В. Шаламова, переданные им в 1966–1979 гг. в Центральный государственный архив литературы и искусства (ныне Российский государственный архив литературы и искусства).
Тексты в основном имеют незначительную вариантность: автограф, машинопись с правкой, беловая машинопись. Лишь поздние рассказы из сборника «Перчатка, или КР-2» не имеют набело перепечатанных текстов.
В. Шаламов редко датировал свои рассказы. Поэтому даты многих из них определены по косвенным признакам и даются в угловых скобках. Очень помог при датировке перечень рассказов, который вел писатель по мере их создания. При сопоставлении точно датированных автором рассказов с этим перечнем определялись возможные хронологические рамки написания многих рассказов.
Кроме того, до 1967 г. В. Шаламов записывал свои рассказы в школьные тетрадки, которые имели типографскую отметку о годе и квартале их изготовления. Это обстоятельство также помогало определить дату создания рассказа.
Таким образом, источниками датировки произведений были: авторская датировка рукописи; список прозаических работ, регулярно заполнявшийся писателем; типографская отметка о времени изготовления тетради; соответствующие упоминания в текстах рукописей, письмах, записях и т. п.; почерк автора, имевший свои особенности в 50-х, 60-х, 70-х гг.; бумага — носитель текста, и др.
Сведения о первых публикациях рассказов указываются по отечественным изданиям.
Впервые многие «Колымские рассказы», исключая произведения из сборника «Перчатка, или КР-2», были опубликованы американским русскоязычным «Новым журналом» в 1966–1976 гг. Публикации разрозненных рассказов В. Шаламов считал разрушающими художественную ткань колымской эпопеи и недопустимым нарушением авторской воли.
Произведения, вошедшие в первый том собрания сочинений, печатаются по изд.: Шаламов В. Избранное в двух томах. М.: Русская книга, 1992.
Как организовали помощь рабочим в полном освоении норм; производственно-техническая зарядка на ф-ке им. Баумана. 24 стр. 1 уч.-изд. лист. Брошюра. Москва, 1933.
Освободимся от импортной зависимости (подпись — В. Ш.). Статья. Журнал «За ударничество». Москва, 1932, № 2, с. 22.
Старые рабочие, воспитывайте молодежь (подпись — В. Ш.). Статья. Там же, № 3, с. 24.
Добро пожаловать, товарищи колхозники. Статья. Там же, № 5–6, с. 35.
Версты второй пятилетки печати. Статья. Там же, № 7, с. 7.
Кормят хорошо (подпись — В. Ш.). Статья. Там же, № 10–11, с. 34.
Ш. Владимиров. Комсомольский конвейер. Статья. Там же, № 12, с. 18.
Матросов идет в Швейцарию. Статья. Там же, № 13, с. 27.
Еще раз на Электростали. Статья. Там же, № 15, с. 9.
Ал. Вестен. «Даем мясо». Статья. Там же, № 15, с. 26.
Наш Горький (редакционная статья без подписи). Статья. Там же, № 15, с. 2.
На правильной дороге. Статья. Там же, № 16, с. 7.
Ал. Вестен. Клуб должен быть образцовым. Статья. Там же, № 16, с. 13.
Невидимый цех. Очерк. Там же, № 19–20, с. 18.
Повесть о ЗРК Авиаприбора. Статья. Там же, № 21, с. 20.
А. Вестен. Тысяча двести заявлений. Фельетон. Там же, № 21, с. 11.
Ал. Вестен. Это вовсе не мелочи, а решающие сейчас вопросы. Статья. Там же, № 24, с. 8.
Ал. Вестен. Борьба за верное время. Очерк. Там же, № 2–3, с. 20.
Ал. Вестен. Три письма. Фельетон. Там же, № 4, с. 14.
Ал. Вестен. Сделано мало. Статья. Там же, № 5–6, с. 34.
Ш. Владимиров. О самолюбии, о подготовке к севу. Фельетон. Там же, № 5–6, с. 45.
Наследство, от которого надо быстрее отделаться. Статья. Там же, № 7–8, с. 5.
Ал. Вестен. Дело Минаева. Фельетон. Там же, № 7–8, с. 29.
Ткачи социалистических фабрик. Очерк. Там же, № 11, с. 22.
Ал. Вестен. Передать опыт, научить работать (з-д «Каучук») (в соавторстве с П. Кулаковым; подпись Ал. Вестен). Очерк. Там же, № 11, с. 25.
Владимиров. Ткачи фабрики им. Маркова требуют лучшего культобслуживания. Очерк. Там же, № 11, с. 27.
Ал. Вестен. «Позарастали стежки-дорожки». Фельетон. Там же, № 12, с. 17.
Ал. Вестен. «Азиатские горы» неполадок. Фельетон. Там же, № 13, с. 16.
Ю. Владимиров. Нарпит еще не перестроился. Статья. Там же, № 13, с. 26.
Ал. Вестен. О посевах резолюций, дачниках, Ливадии, барьерах, Иване Изотове и многом другом. Статья. Там же, № 14, с. 16.