И ты под ней увидишь море.
Виднелись села за рекою.
Вдали брело за стадом стадо…
Я берег закрывал рукою,
И выходило все как надо.
Летели годы —
Речка уже,
А мир все шире…
Нам с тобою
В метельной и буранной стуже
Порой был слышен шум прибоя.
Нас жизнь
Носила и хлестала
Пять лет —
От горя и до горя,
Да так, как будто суша стала
Намного беспокойней моря.
И, наконец,
При тихом ветре,
Преодолев каменьев груды,
Глядели мы с высот Ай-Петри
На вечное земное чудо.
Ты привела меня, как прежде,
К живому шуму синей лавы…
На Черноморском побережье
Я вспомнил детские забавы.
Вот море —
Буйное такое,
Ладонью мысленно приглажу…
И, горизонт закрыв рукою,
Хочу увидеть; речку нашу.
МАСТЕР
Три года живу я в столице,
Люблю я столицу…
И вот
Когда она вся озарится,
То чем-то напомнит завод.
Припомнится город сибирский,
И тут же привидится мне:
Летят автогенные брызги,
Скользя по кирпичной стене,
И вдруг ни с чего затоскую,
Да так, что сдержаться нет сил,
И вспомню тогда мастерскую
И цех, где я мастером был.
Представлю на миг лишь единый
Пролеты больших корпусов,
Бульдозеров гнутые спины
И вздохи чугунных прессов…
Рабочих
За именем имя
Проходит минутой такой…
И станет завидно, что с ними
Работает мастер другой.
И может быть, так,
Между прочим,
Хорошую память храня,
Какой-нибудь старый рабочий
Ему говорит про меня:
Москва, мол, кому не приснится!
И он-де, упрямый такой,
Уехал за песней в столицу,
А песня живет в мастерской.
И скажет еще,
Что теперь я
Решил подучиться и сам,
Охотно уйдя в подмастерье
К московским большим мастерам.
Тогда неуемным желаньем
И верой наполнится грудь,
Что я свое прежнее званье
Сумею обратно вернуть.
СЕСТРЕ
Опять, как перед зеркалом, стою.
За худенькие плечи обнимая,
В глазах сестры читаю жизнь свою,
Забытые черты припоминая.
Все круче лоб,
Все реже рыжий чуб,
Темней глаза, прямолинейней брови,
И линии когда-то добрых губ
Становятся точнее и суровей.
Мишенью
Для ходячих остряков
Не станет ли седое благородство?
Все чаще я гляжу на стариков,
Уже предвидя будущее сходство.
Но, изменяясь,
Сохранить бы рад
Изо всего, чем наделен в излишке,
Все тот же тихий,
Любопытный взгляд
Простого деревенского мальчишки.
РЫЖУХА
Очень часто,
Всем сердцем гордый
За места, где я жил и рос,
Вместо отдыха, на курортах,
Взявши отпуск,
Я шел в колхоз.
Вот дорога слегка пылится.
По дороге навстречу мне
Мчится рыжая кобылица
С русым мальчиком на спине.
Он сидел,
Боевой, глазастый:,
Стиснув тонкие повода.
Поравнялись.
— Рыжуха, здравствуй! —
Крикнул весело я тогда.
— Здравствуй, старая!.. —
Левым ухом,
Правым рыжая повела…
— Что вы, дяденька…
Та Рыжуха
Позапрошлый год умерла.
Это дочка,
"Весна" по кличке.
Трактор пашет вон там, где лес,
Ну, а мы с Весной рапортички
Возим в ближнюю МТС.
Мальчик долго не трогал с места,
Разговаривал все бойчей…
Узнавая в нем чье-то детство,
Я спросил его:
— Сам-то чей?
Пригляделся —
И вспомнил друга,
Что погиб на чужой земле…
— Ну, пошла! —
И малец упруго
Приподнялся вдруг на седле.
Как бы тело ни уставало,
Все бы шел я вперед и шел,
Потому что на сердце стало
И печально и хорошо…
СЛЕДЫ
Вспоминается:
В книге я встретил
Очень горькие строки о том,
Будто в семьях лишь первые дети
Обладают богатым умом.
Говорил я с обидой ребятам:
— Вот настанут большие дела,
Разве я виноват, что девятым
Мать на поле меня родила.
Не скажите,
Что был я нескромен
Тем, что грань разнолетья стирал, —
Братья были
Строители домен,
Удивительных дел мастера.
Для обиды
Есть разные поводы:
Я догнал бы, но, как на беду,
Начались торопливые проводы…
В сорок первом году.
Никогда,
Никогда не забуду:
Мать глядела и мяла платок…
Разорвать наши взгляды с минуту
Даже поезд, казалось, не мог…
Никакие меня неудачи
Не сумели пригнуть и сломать.
Стал я первым в семье,
Но иначе…
Вспоминая потерянных, плачет,
Моя старая тихая мать.
Даже если и слезы бывают,
Их не видит никто.
Поутру
Слишком быстро они высыхают
На холодном сибирском ветру.
Даже больше —
Весенними днями,
Когда жизнь проступает во всем,
Их смывает косыми дождями
На горячий крутой чернозем.
Помню путь
К материнскому дому:
Проходя за пределом предел,
По-иному, совсем по-иному,
Не по-детски на мир я глядел.
Отдохнув на траве придорожной,
После стольких
Стремительных лет
Я шагал по земле осторожно,
Сапогами печатая след.
Было грустно.
Скажу откровенней:
Наклоняясь над теплой пыльцой,
Я как будто ослаб на мгновенье
И присел на родное крыльцо.
Вечерами
Здесь братья сидели
И делились заботами дня…
Все, что сделать они не успели
В этой жизни,
Легло на меня.
Чтоб сказать
О потерях негрубо,
Вспоминая братанов своих,
Целовал материнские губы
Много раз —
За себя и за них.
"Любовью, гневом сердце мая…"
Любовью,
Гневом
Сердце мая,
Людей привык я разделять
На тех, которых я не знаю,
И тех, которых смог узнать.
И этих,
Что узнал поближе,
Я, приглядевшись,
Так делю:
Одних до радости люблю,
Других до боли ненавижу.
СКУЛЬПТОР
Он так говорил:
— Что хочу — облюбую,
А что не хочу — недостойно погони. —
Казалось, не глину он мнет голубую,
А душу живую берет он в ладони.
Ваятель,
Влюбленный в свой труд до предела,
Подобен слепому:
Он пальцами ищет
Для светлой души совершенное тело,
Чтоб дать ей навеки живое жилище.
Не сразу,
Не сразу почувствовать смог он,
Не сразу увидеть пришедшие властно:
И девичий профиль,
И девичий локон,
Капризную грудь,
Задышавшую часто…
Но тщетно!
И, верен привычке старинной,
Он поднял над нею дробительный молот
За то, что в душе ее — глина и глина…
За то, что в лице ее — холод и холод…
Нам жизнь благодарна
Не славой охранной,
А мукой исканий, открытьем секрета…
Однажды,
На мрамор взглянув многогранный,
Ваятель увидел в нем девушку эту.
Невольно тиха
И невольно послушна,
Она, полоненная, крикнуть хотела:
"Скорее, скорее!
Мне больно, мне душно,
Мне страшно!
И мрамор сковал мое тело".
— Не будешь,
Не будешь,
Не будешь томиться,
Ты видишь, как рад твоему я приходу! —
Схватил он резец,
Словно ключ от темницы,
И к ней поспешил,
Чтобы дать ей свободу.
Заспорил он с камнем,
Как с недругом ярым…
И, споря с тем камнем,
Боялся невольно,
Чтоб пряди не спутать,
Чтоб резким ударом
Лицо не задеть
И не сделать ей больно.
Из белого камня она вырывалась,
Уже ободренная первым успехом,
С таким нетерпеньем,
Что мрамор, казалось,
Спадал с ее плеч горностаевым мехом.
С тех пор,
Равнодушная к пестрым нарядам,
Легко отряхнувшись
От мраморных стружек,
Глядит она тихим,
Задумчивым взглядом
На мимо идущих веселых подружек.
На жизнь трудовую,
Чтоб здесь не стоять ей,
Она променяла бы долю такую.
Стоит и не знает она, что ваятель,
Блуждая по городу,
Ищет другую.
МАТЕРИ
Есть такой порыв неодолимый,