Когда все высокой страстью дышит.
Пишет сын стихи своей любимой,
Только писем
Он тебе не пишет.
Не писать же в них,
Что не на шутку,
Как отец кулачный бой и пьянку,
Полюбил он вопреки рассудку
Легкую, как ветер,
Москвитянку.
Вся она
Сплошное заблужденье.
Нужно — до чего невероятно! —
Возвратиться с ней
К ее рожденью,
А потом
Вести ее обратно.
Верю я,
Что люди очень скоро
Подобреют в мудрости глубокой,
Но любовь, как яблоко раздора,
Навсегда останется
Жестокой.
Ты прости,
Совсем небоязливым
Прикоснулся я
К такому стану
И такому сердцу,
Что счастливым
Никогда, наверно,
Я не стану.
"Когда в печи большого дома…"
Когда в печи
Большого дома
В рождественские холода
Горит ячменная солома,
А не дрова горят,
Тогда
Истопникам
Не счесть терзаний.
Чтоб стало в доме том теплей,
Вгоняют в мыло лошадей,
Рвут хомуты,
Ломают сани.
Все чаще, милая,
Все чаще
Прошу тепла,
Прошу огня…
Так, может быть,
Не настоящей
Любовью греешь ты меня?
"Лучше сразу бы сказала злое…"
Лучше сразу бы сказала злое,
Чем расстраивать обиняком.
Я тебя ловлю на каждом слове
И на каждом вздохе о другом.
Глупые,
Смешные подозренья!
Но когда сомнение не спит,
Каждое твое разуверенье
Только лишний повод для обид.
И когда
Всем сердцем негодую
И от боли чуть ли не кричу,
Все же ты не думай,
Что ревную…
Просто я тебя, мою родную,
В жалком свете
Видеть не хочу.
"Немало я видел красавиц бедовых…"
Немало я видел
Красавиц бедовых.
Что ж гонит меня
В переулки Садовых
По свежему снегу,
По белому насту?..
Такое со мною
Бывает нечасто.
Не поздно ли?
Поздно.
В любовные сети
Не надо запутывать
Добрых соседей.
Не лучше ли тихо,
Сторожко-сторожко,
Условною дробью
Пройтись по окошку.
Крадусь пустырями,
А сердце все ноет:
Откроет ли поздно?
Откроет!
Откроет!
Когда бы спешил,
Не увидел бы мету,
Что шел я к окну
По готовому следу.
Тогда б не услышал,
Сойдясь со стеною.
Что весело милой
С другим,
Как со мною.
Не надо стучаться.
Не надо стучаться.
Не надо встречаться.
Не надо встречаться.
С любовью такою
Теперь не ужиться.
Пойду за метелью
Свистеть и кружиться.
Насмешкой
Над нежностью
Чувств непочатых
Пятнает мне сердце
Следов отпечаток,
Пылает обида
Ночного размена.
Кричу всему свету:
Измена!
Измена!
Сегодня метель
Для неверной подмога,
Она заметает
Следы до порога,
А снег,
Что в открытую душу
Влетает,
Все тает,
Все тает,
Коснется — и тает…
"Я видел: еще до рассвета…"
Я видел:
Еще до рассвета
Он шел от тебя, точно вор…
Как только увидел я это,
Тебя ненавижу с тех пор.
О, как ненавижу!
Ну, кто ты?!
И так, ненавидя, люблю,
Что вымажу дегтем ворота
И окна тебе разобью.
В подъезде забесятся львицы,
Твою сторожившие честь.
Плевать мне на то,
Что в столице
Смешна деревенская месть.
"Все равно нам с тобою не слиться…"
Все равно
Нам с тобою не слиться,
Как сливаются вольные реки.
Ревновать буду часто и злиться,
Как ревнуют и злятся
Калеки.
Дорогая,
Волной серебристой
Мы, сойдясь, не покатимся оба.
Даже в речке, большой.
Но не быстрой,
Ты осталась бы речкой особой,
Беспокойной,
Всегда серебристой.
Но и тихие реки весною,
До краев наполняя излуки,
По долинам,
Дразня белизною,
Тянут к милым
Разливные руки…
Без тебя мне
И больно и грустно.
Навсегда расставаясь с тобою.
Я свое помелевшее русло
Берегами крутыми прикрою.
"В своей скитальческой судьбе…"
В своей
Скитальческой судьбе
Я много думал о тебе.
Словами строгими,
Как в гимне,
Не помышляя о тепле,
Я думал:
Все пути легки мне,
Пока ты ходишь по земле.
Я думал,
Думаю и ныне,
Что справлюсь
С трудностью любой,
Пока мой разум не покинет
Надежда встретиться с тобой.
Я думаю:
Ничтожны муки,
И сколько ни пришло бы их, —
Пока приветливые руки
Касаться будут рук моих.
Но в эту ночь по Барабе
Такие ветры завывали,
Что даже мысли о тебе
Меня уже не согревали.
Застыли ивы в декабре…
И я под вой пурги истошный
Припал лицом
К рябой коре
Холодной ивы придорожной.
О, если бы она дала
В тот час утратившему силы
Хоть толику того тепла,
Которое в себе таила!..
В жестоком
Снежном мятеже,
Когда зарыться в снег охота,
Я замерзал — и глаз уже
Коснулась смертная дремота.
И ты пришла…
И в полусне
Ты все-таки пришла ко мне.
Сквозь непроглядную метель
Идти меня поторопила,
Сказав, что постлала постель
И печку в доме затопила.
И голос твой
Меня увлек…
Разгоряченного от бега
Ты привела на огонек
И растворилась
В хлопьях снега.
Словами строгими,
Как в гимне,
Не помышляя о тепле,
Я говорю:
Пути легки мне,
Пока ты ходишь по земле.
"Под крышей чужого закута…"
Под крышей
Чужого закута,
Внося в мою жизнь разнобой,
Мне снилась такая минута,
Когда я был счастлив с тобой.
Приснился мне берег Катуни,
Бегущей в алтайских горах:
Мне снился тот берег в июне,
И был этот берег в цветах.
С тобой мы пошли за цветами,
И, словно в охотничий рог,
Шофер призывными гудками
Нас звал
И дозваться не мог…
Мой сон
Был на правду похожим,
И в нем,
Не могу передать,
Мечтал я о чем-то хорошем,
Но так и не смог домечтать.
ПОГОНЯ
Вперед!
Призывая
В долины и горы,
Мне жизнь обещала
Отраду земную.
Лети же, мой поезд,
Лети же, мой скорый,
Лети же вперед,
Полустанки минуя!
Пускай же в разбеге,
Пускай же в разгоне
Колесная тяжесть
Земли не коснется.
Пускай же в сердцах
О летучем драконе
Забытая всеми
Легенда проснется.
Как старцы
Красавицу
Долго скрывали,
Скрывая, сулили ей
Ласк неопасных.
Как вместо нее
Хитрецы выдавали
Влюбленному чуду
Старух безобразных.
Меня не обманут!
Увижу ль воочью,
Как в синем тумане
Следы твои канут,
Развею туманы…
Но даже и ночью
Тебя не подменят,
Меня не обманут!
Сорву с великанов
Таежные скальпы
И, если они
Не засветят при этом,
Вершину Белухи
И Чуйские альпы
Заставлю гореть
Фосфорическим светом.
Куда б ни ушла ты,
Моя молодая,
Везде я сумею
Пройти и прорыться.
Тебе и в горах
Голубого Алтая
Нигде
Никогда
От меня
Не укрыться!
"Я тебя представляю…"
Я тебя представляю
Поспешно шагающей к дому и
На поклоны отзывчивой.
Голову часто клоня,
Ты кому-то киваешь.
Я знаю, твои все знакомые
Посмелели с тех пор,
Как в столице
Не стало меня.
Я тебя представляю
И дома,
Неслышно ступающей,
Представляю за книгой,
Под лампою — в светлом кругу.
Я тебя представляю
Немножко-немножко скучающей,
Но влюбленной в меня
Я представить тебя
Не могу.
"Я целовал твое письмо…"
Я целовал твое письмо,
Не унимая нервной дрожи.
В нем наказание само,
В нем отречение — и все же
Я целовал твое письмо.
Могло бы быть совсем иначе.
Не плачу я и не корю.
Но, и не плача, говорю: