Каждая семья бродячих Люти старалась хоть раз в три года посетить родную столицу Атэш-Кардэ, коснуться рукой платья своей мудрой правительницы и рассказать ей все последние события. В награду рассказчик получал шелковый мешочек с фисташками, миндалем и орехами, среди которых лежала древняя серебряная монетка; эту монетку женщины пришивали себе на грудь, как талисман, предохраняющий от злого глаза.
По неписаным законам народа Люти, всем старейшинам надлежало быть не моложе пятидесяти лет, иметь внука (чтобы народ Люти не прекращался), и хоть раз в жизни побывать в священном городе Кярбале. От старейшины не требовалось, чтобы он гнал взбивающее облако пыли стадо, — он мог иметь хотя бы выцветший плащ, посох календера[314] и кокосовую миску — кяшкуль. Но он не мог быть замаранным ни одним из главных преступлений: трусостью перед иноверцем, кражей у своего соплеменника-люти и тем, что не заботится о своей семье.
Однажды люти Керим Абу-Джафар заявил старейшинам, что кузнец Кяль-Гулем Али не смеет больше оставаться членом совета, так как жена по вечерам его бьет: «Если кузнец не может завести порядок в своем шатре, то как же он будет способен управлять государством?» Совет сам не решил этого вопроса и обратился к правительнице Гуль-Чаман-Биби[315]. Мудрая руководительница племени сказала:
— Кузнец Кяль-Гулем Али в два раза выше и в девять раз сильнее своей маленькой жены. Могут ли ее удары повредить ему? Он хозяин в своей кузнице, она хозяйка в шатре. Чем колотила жена?
— Большой деревянной суповой ложкой.
— Если мужья перестанут бояться упреков и криков своей заботливой жены, то порядок семьи нарушится, а от этого распадется порядок и во всем народе Люти. Как не стыдно Кериму подсматривать, что делается в чужом шатре!..
Все члены совета воскликнули: «Хейли хуб!» (Очень хорошо!), а на доносчика Керима Абу-Джафара стали указывать пальцем. От стыда он немедленно ушел погонщиком каравана в далекую страну.
Пользуясь этим случаем, совет обратился к правительнице с вопросом: «Когда она начнет строить свою семью и выберет себе мужа? Уже прошло три года после смерти её матери, а Гуль-Чаман-Биби все отказывалась выйти замуж. Теперь ей пошел уже шестнадцатый год. Долго ли еще терпеть?»
Гуль-Чаман-Биби, опустив глаза, ответила очень осторожно:
— Если вы разыщете мне мужа умнее и сильнее меня, то я покорно соединюсь с ним по древним законам Люти. Я сама не нахожу никого среди нашего народа, кто бы мне казался лучше других. Все для меня одинаково хороши!..
И правительница, как и раньше, продолжала жить, проводя время вместе с подругами на крыше старого полуразвалившегося дворца, вышивая шелками узоры на покрывале и слушая иногда слепого сказочника или прибывшего из путешествий скитальца-люти.
Все-таки с того дня девушки три раза в день выходили на площадку наверху высокой сторожевой башни дворца и смотрели во все стороны: не едет ли посольство от владыки другого государства, который ищет себе невесту? Так как во всем мире в то время происходили кровопролитные войны, никто из правителей таких брачных посольств не присылал.
Однажды произошло событие, маленькое, совсем маленькое, но оно перевернуло спокойную жизнь столицы Атэш-Кардэ.
В этот день город казался особенно пустым. Члены совета старейшин ушли в горы собирать созревшие фисташки и горький миндаль. Сторож у городских ворот крепко спал после обеда. Поэтому никто не заметил, в какие ворота, восточные или западные, проскакал полудикий красно-пегий конь с развевающейся черной гривой. На нем едва держался молодой всадник, уцепившись левой рукой за гриву коня, другой рукой сжимая рукоять меча с обломком лезвия.
На всаднике была синяя одежда с медными пуговицами, широкие белые шаровары и на голове небольшая шапочка, расшитая золотом. Лицо казалось необычайно бледным, глаза полузакрыты, и рубашка на груди алела, пропитанная кровью.
Конь промчался на базарную площадь перед дворцом, в тот час безлюдную, остановился, выбирая, куда направиться дальше, и громко заржал. Два купца, дремавшие на выступах своих крохотных лавчонок, направились к всаднику, желая предложить целебной мази, но конь, злобно фыркая, бросился в сторону. Всадник же оставался по-прежнему безучастным, с неподвижно-серым лицом.
В это время Гуль-Чаман-Биби, вместе с подругами, находилась на дворцовой башне. Она заметила красно-пегого коня с неподвижным всадником и, вопреки обычаям, сама поспешила на площадь. Девушки окружили дикого коня и схватили его за повод. Конь сразу сделался покорным, — видимо, он от рождения был воспитан женской рукой, что в обычае многих кочевых племен.
По приказу правительницы коня повели во дворец, а всадник, потеряв последние силы, склонился без сознания на густую гриву коня. Гуль-Чаман-Биби шла рядом и распоряжалась:
— Поддержите раненого, он сейчас упадет!
Конь вошел под старинную арку каменных ворот, но во дворе не остановился, а повернул в дворцовую финиковую рощу, спокойно, точно бывал здесь раньше, и упрямо стал около старой беседки, обвитой виноградом. Правительница, а за ней все подруги воскликнули: «Ойе! Какой умный конь!» Но никто не знал, что делать. Тогда служанка, черная занзибарка, схватила с дорожки горсть песку, пошептала над ним и бросила разом себе за плечо.
— Я знаю, что надо делать, — уверенно сказала она. — Больной будет находиться в беседке, пока не выздоровеет. Судья даст письменное разрешение, чтобы женщины ухаживали за ним. «Благородный свиток»[316] это позволяет.
Занзибарка была сильная, самая сильная из всех. Она подхватила всадника, легко сняла его с седла и отнесла в беседку, где был разостлан белый войлок, поверх него пестрый ковер, а на ковре лежала зеленая сафьяновая подушка. Туда занзибарка положила раненого. Он лежал тихо, молодой, красивый, очень красивый, с завитком темных волос, прилипших к влажному лбу. Вдруг он сказал одно слово. Все с удивлением повторяли его и тихо сидели кругом, посматривая друг на друга. Больной снова прошептал это слово:
— Ватан!
Гуль-Чаман-Биби нахмурила прямые сросшиеся брови. Мрачная тень скользнула по ее смуглому, раньше беззаботному лицу. Но она была мудрая, очень мудрая, и лицо ее снова стало радостным. Она спросила:
— Кто объяснит, почему больной сказал: «Ватан»?
Все перешептывались. Одни говорили, что это имя любимой девушки, другие — что это имя врага, ранившего иноземца. Черная занзибарка, повидавшая много стран, объяснила:
— Вероятно, «ватан» — значит «вода». Прежде всего раненого надо напоить…
Гуль-Чаман решила:
— Верно! Подождем гадать, пока соберется совет. Придут старики, много знающие. Принесите одну чашку чистой воды, другую чашку козьего молока. Я сама буду лечить больного.
— А мы будем на тебя смотреть! — сказали девушки.
Занзибарка сбегала во дворец, принесла две деревянные миски с водой и козьим молоком и поставила их в изголовье больного. Правительница села на ковре, подобрав ноги. Она окунала в молоко смуглый палец с тремя серебряными кольцами и проводила им по губам раненого юноши. Он облизывал губы. Занзибарка мочила полотенца в чашке с водой и стирала брызги крови с лица и рук больного.
К вечеру вернулись с мешками фисташек и миндаля старейшины совета и были потрясены, узнав, что правительница племени, забыв свое высокое, самое высокое звание, сама сидит возле странного незнакомца и поит его с пальца молоком!..
— Вот что значит хоть на один день забросить государственные дела! Как теперь исправить упущенное? Что это за человек? А вдруг правительница изберет его своим мужем? А если он кафир? Или разбойник? Захватит государственную казну и с ней убежит? О горе нам! Вайдот! Вайдот!..
Совет устроил совещание. Все обдумывали меры, как избавиться от опасности, грозящей племени Люти. Некоторые предлагали дать больному чашку черного кофе, опустив туда шарик, приносящий вечное забвение… Да! Никто не дал более дельного совета!..
На другой день седобородые пошли во дворец смотреть раненого. Правительница разрешила приближаться только по одному, прикрывая ладонью рот и сняв туфли, чтобы шумом или дыханием не повредить больному.
Все согласились, что незнакомец молод, красив, очень красив, и потому особенно опасен… Никто не мог объяснить, что значит «ватан». Один старик, ездивший на север, в страну доулет-э-рус, заметил, что там похожее слово «ватаман» означает «главарь разбойников». Вайдот! Вайдот!
Совет обратился за помощью к знахарю и колдуну Газуку. В его старый кошель тогда перешло немало серебряных монет, после чего Газук изготовил зеленое лекарство и с ним явился во дворец. Газук обещал вылечить больного в три дня. Гуль-Чаман-Биби взяла из рук колдуна глиняный горшочек, понюхала и передала черной занзибарке:
— Дай ложку этого лекарства моему любимому коту. Если с ним ничего не случится, то мы начнем лечить раненого.
Занзибарка влила ложку лекарства в розовый рот белого пушистого кота. Он стал высоко прыгать, вскарабкался с диким мяуканьем на крышу дворца и свалился оттуда с раздувшимся, как шар, животом. Правительница приказала посадить знахаря Газука в дворцовый погреб, где он рыдал и выл несколько дней, после чего, выломав ночью решетку в окне, навсегда скрылся из пределов страны Люти.
Дни шли. Гуль-Чаман-Биби продолжала ухаживать за раненым, поила его с пальца козьим молоком, для чего сама доила своих коз. Больной начал поправляться, но оставался безумным. Часто он восклицал: «О моя прекрасная Ватан!» При этом на его ресницах показывались слезы. Он начал узнавать Гуль-Чаман-Биби и говорить. Однажды правительница спросила:
— Кто это Ватан?
— О, Ватан! — воскликнул больной. — О, моя бедная, оборванная, но все же прекрасная Ватан! — И снова слезы покатились по его исхудавшим щекам. Зачем ты мне напомнила это дорогое имя?