Кьяны отразились в этих пузырях, но дальше… пузыри уже лопаются.
Март сжимается. Ему холодно. Маленький Март плачет.
«Но из слез его нет возвеличенных новей».
(Шуйский Б. [Лопатин Б. П.]. Март и творчество // Эхо. 1919. № 25, 30 марта. С. 6).
Зоконным – так в тексте. Возможно, опечатка, т. к. ниже – «мгле заоконной».
Сон*
Шурочке Левитану – возможно, адресат – А. Левитан, промелькнувший в № 1 харбинского «Окна» (1920) со статьей «Музыка в себе», однако утверждать это с какой-либо определенностью мы не имеем оснований.
«Сердце раненое – ранено!..»*
Александру Д. – Александр Д. (псевд. не расшифрован) – поэт, печатался в 1919 г. в журн. «Лель». Ему также посв. стих. Фаина «Из альбома Александра Д.» (см. в приложении).
Кошмары*
Впервые: Владивосток. 1919. № 77, 26 февр. С. 3; здесь последние ст.: «Приветит пьяного урода / И в сердце кличет, как в окно».
Федору Камышнику*
…Камышнику – так в тексте. Адресат посвящения Ф. Л. Камышнюк (1894 (?) – не ранее 1932) – поэт, переводчик китайской поэзии. С детства жил с родителями в Харбине. Участник литературной жизни Владивостока и Харбина 1910-1920-х гг., приятельствовал с В. Мартом и Г. Эльфом и жил у них, приезжая во Владивосток (Дело 1937, л. 17 об.). Публиковался в периодике («Лель», «Окно», «Вал», «Фиал», «Рубеж» и пр. – см. в частности Шаохуа 2001: 66). Автор сб. «Музыка боли» (Харбин, 1918), «Лепестки: Скрижаль» (Харбин, 1921). В 1920-х гг. вернулся в СССР, жил в Петергофе, преподавал языки (Дело 1937, там же). Подробней о нем см. Кириллова 2013, Поэзия 2001. В стихах Камышнюка заметно влияние эгофутуризма; с Мартом и Эльфом-Фаином его роднит интерес к «глубинам наркозным», как назван один из циклов в «Музыке боли» (по словам В. Марта, сближение бр. Матвеевых с Камышнюком произошло «на почве поэзии и наркоза» – Дело 1937, там же). Характерны в этом плане также поэма «Аттракцион опиофага» и цикл «Любовь наркозная», напечатанный в журн. «Лель» (Лель. 1919. №№ 3–4); из последнего мы приведем два стих.:
Тоненькая деточка, снова – грустный вечер…
И сегодня снова я, снова не приду. –
Полночью звенящею вы зажжете свечи
Тихо плакать будете в грозовом саду.
Будут мысли бледные утомленно плавать
Траурными лентами грезу облекать
И приникнет холодом, шорохом отравы
В серый плащ окутается тихая тоска.
Где же, где же ангелы? Запылайте грезы…
Но тоска холодная оттолкнет их прочь
И все будет сниться вам, что в бреду наркозовом
Я встречаю смертную сладостную ночь.
Но от вас, Фиалковой, в этот грустный вечер
Сумрачная грусть меня грустно увела
И молясь вам грезово, я затеплил свечи
И шептала спутница, что уж близко мгла.
И слова шуршащие словно стелят саван…
Тоненькая девочка! Где же, где же вы?
Эта ночь свинцовая разлила отраву
В шорохе гипнозящем призрачной травы.
Сумире! Во мне хохочет адовый,
Адовый хохочет злобно демон…
Страшного отведаете яду вы:
Любит слезы белых хризантем он.
Никогда уж больше не скажу я вам,
Но молю вас! – верьте мне, о, верьте!
Наши встречи звоноплеском струевым
Нас ведут к безумию и смерти.
Потому что верили поэту вы,
Потому что я умея смеяться.
Когда в сердце плакал темнобредовый
Хохот сумасшедшего паяца.
О, я знаю! Откровенен поздно я: –
Но сегодня верьте мне, о, верьте! –
Бредит полночь гибелью наркозною,
Слышу шорох сторожащей смерти.
В притонах*
…наитьях Эдгара – речь идет об Э. По. Преклонение перед Э. По (как и другим великим американцем, У. Уитменом – см. ниже комм. к стих. «Народу») разделял с братом и В. Март, назвавший своего умершего вскоре после рождения первенца Эдгаром (см. посв. «Мартелий»: «Эдгару Венедиктовичу Марту моему первенцу покойному сыну»). Сведения об этом каким-то образом дошли до К. Вагинова: в его романе «Козлиная песнь» поэт Сентябрь, одним из главных прототипов кот. являлся В. Март, называет семилетнего сына «мой зайченыш Эдгар». В досоветских произведениях Марта, безусловно, отчетливо прослеживается влияние и По, и Уитмена.
Посв. Констан де Польнер*
Констан (Константин) де Польнер (?-?) – театральный режиссер. По словам колоритно описавшего его в мемуарах Н. Асеева, «фанатик театра, сумасшедший режиссер» (Асеев 1927: 43). Жил во Владивостоке в 1918 – нач. 1920 гг., в нач. 1919 г. поставил в театральной студии «Балаганчик» «Прекрасных сабинянок» Л. Андреева и «Белый ужин» Э. Ростана (Асеева 1980: 22); также участвовал как актер и, видимо, режиссер в постановке «Двух Пьеро» Э. Ростана (март-апрель 1919). Публиковал прозаич. миниатюры. Был одним из подписантов «Манифеста дальневосточных футуристов» (февраль 1920). По сообщениям газ. «Эхо», в феврале 1920 г. намеревался открыть во Владивостоке студию пантомимы, однако в марте покинул город (Кириллова 2017:245–246).
Народу*
Я только понял странного Уотта… «Пьяного илота» – Имеется в виду Уолт Уитмен (1819–1892). Выражение «пьяный илот» в отношении американского поэта Г. Эльф позаимствовал у нередко цитировавшего его К. Чуковского; ср., к примеру, в статье «Революция и литература. Поэт-анархист Уот Уитман» (Свобода и жизнь. 1906. № 4. 24 сент.): «„Что пьяный илот бесстыдствует на базарной площади“, – говорило о нем сдержанное „Westminster Review“, – „не служит ли это укором той толпе, которая не даст ему тумака, чтобы он вовремя укрылся в грязном своем притоне“». О культе Уитмена у братьев Матвеевых свидетельствует одно из имен второго сына В. Марта, будущего поэта-эмигранта И. Елагина (1918–1987) – «Уотт».
Слова в Вышних… Гашиш*
Стих. – своеобразный «ответ» Г. Эльфа на стих. В. Марта «Дар Мака» из сб. «Черный дом» (с. 75), ср.: «Путался мозг. Я лежал…» – «Я лежал. Качалась колыбель…» и т. д.
Мартелии*
Публикуется по: Март В. Мартелии: Истории моей смерти. Б. в. д. [Владивосток, 1919]. Архив Н. Н. Матвеева-Бодрого (ХКМ). Ф. 10, оп. 1, д. 1224 кп. 9069.12777.
С подзаг. «Истории моей смерти» также вышла крошечная книжечка «Три солнца» (Харбин, 1921).
Гнилой угол – один из районов Владивостока, располагавшийся в некогда болотистой местности и прозванный так по причине частых туманов. После осушения болот в нач. XX в. локация «Гнилого угла» несколько раз изменялась, однако топоним существует до сих пор.
Эдгару… покойному сыну – См. коммент. к стих Г. Эльфа «В притонах».
Варваре Статьевой – В. М. Статьева-Перевощикова (188? – после 1922) – поэтесса, очеркистка. С 1907 г. учительствовала в Москве, переехала в Иркутск в 1914 г. вместе со своим мужем, получившим работу в пароходстве Громовых, и младшими сестрами, публиковалась в альм. «Иркутские вечера» (1916), журн. «Багульник» и «Сибирская летопись». В конце 1910-х гг. перебралась во Владивосток, в 1919–1920 гг. печаталась в журн. «Лель», «Бирюч», «Творчество». В очерке Ю. Галича (Г. И. Гончаренко, 1877–1940) «Абракадабра» описана как постоянная посетительница кабаре «Би-Ба-Бо» и, наряду с В. Мартом, одна из «целой фаланги мелких, бездарных, бесповоротно свихнувшихся эротоманов кокаинистов». В начале февраля 1920 г. подписала «Манифест дальневосточных футуристов». В том же году уехала в Шанхай, где стала редактором-изд. газ. «Шанхайский понедельник», публиковалась в журн. «Фиал» и издала собственный сб. «Стихи. Т. 1» (1920). Согласно Ивашкевич 1922:62, в июне 1922 г. вернулась во Владивосток. Имеются сведения о ее смерти в Циндао в 1920-х гг. (Хисамутдинов 2017: 107). Приведем несколько стих. В. Статьевой, написанных во Владивостоке; за последнее из них Статьева получила 2-ю премию на конкурсе ЛХО им. Н. П. Дукельского, разделив ее с С. Третьяковым (Лель. 1919. № 6, 19 дек).
И вот на площади соборной
Незабываемый парад.
Сюда народ, дотоль покорный
Принес в боях добытый клад.
Тот клад – кумачные знамена,
Они под солнечной весной
Столетней кровью напоены
Дышали в бездне голубой.
И расплываясь, притекали
Солдат колючие полки
Сверкая, в солнечные дали
Вливались мирные штыки.
Сынам раскованным свободы,
Вчерашним пленникам тюрьмы
Ура, легко бросали взводы,
Сражая старые умы.
Хотелось, чтоб не забывался
В России долго красный цвет,
И в ярком небе развевался
Для новых радостных побед.
Была кругом весна и воля
И шелка красные куски
И даже ветер, ветер с поля
Не веял ядами тоски.
Прошлогодние флаги повыцвели
И слов потемнел узор золотой
Громоздятся вокруг вместо – пули