Злится, злится день ненастный
Вестник осени холодной.
Разгулялся ветер властный
По воздушной бездне водной.
В саду
Склонившися над розой,
Глядя на лепестки,
Я грезил чудной грезой,
Забывшись от тоски.
Осенним ароматом
Весь сад благоухал
И вестником крылатым
Там ветерок порхал.
Деревья шелестели,
Роняя скорбно лист.
И краски неба рдели.
Закат был так лучист!..
Вот скрылося светило
И скрылись облака.
В лазури засветила
Звезда издалека.
Поток игривой грезы
Блуждал незримо там…
Ронял я нежно слезы,
Слагая гимн мечтам.
И грудь дрожала в звуках
И грезой вдохновлен, –
В сердечных дивных муках,
Я был перерожден.
И просветленным взором
Свою судьбу прочел,
Й с горечью, с укором
В судьбе своей нашел
Мой яд, мою отраву, –
Нашел в мечте своей;
В мечте достигнуть славу
В сердцах глухих людей.
Песенцы*
Ивану Александровичу
Рязановскому
посвящает автор.
«В потемках томится, блуждает…»
В потемках томится, блуждает,
Творится при таинстве снов,
В безвестных путях отражает
Пучин непроходное дно.
Вбирает из чаши наследной
Волшебно-завещанный сок.
И радость рожденья победно
Встает в очертании слов.
Искрятся сознанья зарницы
И рушится трепетный плен,
В рожденном живут вереницы
Убитых забвеньем колен.
С.-П.-бург.
1 апрель 1916 год.
Песенцы
Чай-чин-юн – желтолицый китаец
«Песенцы» мне свои напевал,
«Песенцами» он песенки звал.
И мечтою в Чифу улетая,
Тонким голосом долго слова
Он тянул, как ночная сова.
И глаза в узких щелях блистали, –
Взгляд их дико тоскливый скучал,
Душу песен я в них замечал.
С Чай-чин-юном навеки расстались:
На чужбине в тоске он зачах,
«Песенцы» что читал я в очах, –
Хай-шин-вэй вспоминая, слагаю.
С.-П.-бург
1915 год.
Хай-шин-вэй – китайское название города Владивостока. В буквальном смысле значит: Великий град трепангов.
В курильне
Зорко и пристально взглядом стеклянным
Смотрит курильщик на шкуру тигрицы –
Некогда хищного зверя Амура.
Чтобы отдаться объятиям пьяным,
Женщина с юношей ею прикрылись.
Смотрит курильщик, как движется шкура.
Странны, познавшему опия сладость,
Страсти животные к женщинам низким,
Страсти мрачащие души немудрых.
Тихо в курильне и душно от чада,
Редко шипение лампы при вспышке,
Вздохи… чуть слышится шепот под шкурой.
Тени и блики на желтых циновках.
Дым поднимается темным туманом.
Курят в молчании желтые люди.
Мак, точно маг-чаротворец багровый,
Явь затемняет обманом дурмана,
Чадные грезы тревожит и будит.
С.-П.-бург.
1916 г. 4 февр.
У Фудзядяна*
Как мандарин торжественно-спокойно,
Сжимая трубку в теплой рукавице,
Купец-китаец едет на ослице.
За ним с кнутом бежит погонщик стройный
Держась за хвост ослицы утомленной,
Напев твердит сонливо-монотонный.
В его косе вплетен шнурочек белый, –
Знак траура по близком человеке.
Покинул близкий кто-то мир навеки.
Крадутся тени сумерек несмело,
Осенний ветер в травах наклоненных
Творит сухой напев шуршаньем сонным.
Вот фанзы Фудзядяна видны взору.
Спешат седок, погонщик и ослица:
Седок к жене, погонщик – накуриться,
Ослица повалиться у забора.
С.-П.-бург.
14 января 1916 год.
На Амурском заливе*
Посв. Николаю Амурскому
«Юлит» веслом китаец желтолицый.
Легко скользит широкая шаланда
По тихой глади синих вод залива.
Пред ним Востока Дальнего столица –
Владивосток за дымкою тумана.
На склонах гор застыл он горделиво.
Как всплески под кормою монотонно
Поет тягуче за веслом китаец
Про Хай-шин-вэй – «трепангов град великий».
Над ним в далях небес светлозеленых
Полоски алые в томленьи тают
И звезды робко открывают лики.
С-П.-бург.
19 февраля 1916 год.
Мой гипсовый череп*
За лишний полтинник
Какой-то китаец
Заставил смеяться
Мой гипсовый череп.
И вечно смеется
Застынувшим смехом
Беззвучно, без дрожи
Мой гипсовый череп.
Средь мертвого хлама
Недвижных вещей
Один лишь смеется
Мой гипсовый череп.
Лампада мерцает
В дрожании жутком,
И свет озаряет
Мой гипсовый череп.
Из впадин глубоких,
Бездонных во мраке, –
Глядит в мое сердце
Мой гипсовый череп.
С.-П.-бург.
1916 год.
В чайном домике*
На желтых циновках, у стенки бумажной,
На мягких подушках, положенных в ряд,
Сидят восемь женщин в цветных кимоно.
Они поджидают для ласки продажной
Бездельников праздных. И жадно глядят
За клеть из бамбука: – там шум и вино.
Желаньем сгорая, там пылкий гуляка
Средь них выбирает жену до утра,
Там кото и песни, смех, драки и крик.
Там рикша лохматый, напившийся «саке»,
И угольщик грязный, торговец «кара»,
Моряк-чужестранец, школяр и старик.
С.-П.-бург.
15 январь 1916 г.
Бисер
Танка микадо Мацухито*
Предо мной часы…
Время точно говорят,
Верен стрелки ход…
Так ли верен сердца взгляд,
Чувства правду ль говорят?!.
Владивосток, 1914 года.
Камень драгоценный,
Чистый неизменный
Ищет человек…
От трудов согбенный –
Отживает век!
В.-восток.
1914 года.
Истинный герой,
Меч свой верный сохрани!
Меч точил на бой
Годы долгие, – не дни.
Не срами свой меч – храни!
В.-восток.
1914 года.
Сердце человека, как тростник,
Быть прямым всегда должно –
Так природой суждено…
Есть кривой тростник – калека,
Так и сердце человека!..
В.-восток.
1914 года.
Из Очиаи*
Не впустил под кров.
Но за зло благодарю:
Есть во зле добро:
Я под вишней отдохну
При сиянии луны.
С.-П.-бург.
13 марта 1916 года.
Из Иосано*
В поле зеленом
Между лохмотьев гнилых –
(Нищий бездомный
Некогда сбросил их тут)
Нежно фиалки цветут.
С.-П.-бург.
1916 г. 13 март.
Автограф перевода танка Тэккана (РГАЛИ)
Хокку (хайкай)
Закат… Рябина…
Горят в лучах рубины..
Вдали – долина.
С.-П.-бург.
1916 г. 20 февр.
Как искры взора
В узорах серебристых
Мечты мороза.
С.-П.-бург.
1916 г. 20 февр.
Жуткие танка
Жуткие нити
В темной промерзшей земле
Март паутинит.
Тихо крадутся ростки.
Вспыхнуть зеленым вверху.
С.-П.-бург.
1916. Марта.
Черные миги
Проносятся в памяти,
Точно вериги.
Кровавыми четками
Играю украдкою.
С.-П.-бург.
1916 г. 12 Марта.
Бьются без конца.
Все стучат, стучат, стучат
Жуткие сердца…
Смерть услышит темный стук
И откроет тихо дверь.
С.-П.-бург,
1916 г. 22 Марта.
Давит, душит сплин!
Ленты кружатся в венках.
Вереница спин.
Безысходная тоска!
Боль щемящая в висках!
С.-П.-бург.
1916 г. Февраль.