О, как я был неправ! Кто смеет пожелать,
Чтоб, не простив ее, пошел я умирать?
Приди ко мне, Мари! Из женщин всех на свете
(И мне сочувствуют сердечно вот все эти!)
Та, что любима мной, кому любовь верна,
Кого я сердцем чту — все это ты одна!
Затем, что ты была добра, нежна со мною.
Послушай, жизнь уже за смертной пеленою!
Пронзает ныне смерть все истины лучом,
И если ты лгала — ты неповинна в том!
Падение твое искуплено тобою.
Мать, верно, бросила дитя свое родное,
Как некогда моя… И даже быть могло,
Что продали тебя… О, подними чело!
Теперь внимайте все! В подобное мгновенье
Земля скрывается, как тень, как дуновенье,
И под своей ногой я чую эшафот.
Лишь истину вещать невинный может рот!
Небесный ангел ты, замаранный землею,
Мари, жена моя, возлюбленная мною,
Во имя господа, — к которому иду, -
Тебя прощаю я…
Марьон
(задыхаясь, в слезах)
Ах!..
Дидье
Дорогая, жду:
И ты меня простишь!
(Становится перед нею на колени.)
Марьон
Дидье!..
Дидье
(не вставая с колен)
Прости, родная!
Я злым с тобою был. Господь, тебя карая,
Меня тебе послал. Но ты меня оплачь…
О, как мне горестно, что был я твой палач!
Не покидай меня! Прости меня скорее!
Марьон
Ах!..
Дидье
Слово мне скажи и лоб сожми теснее.
Но, коль в волнении сердечной полноты
И слова вымолвить уже не можешь ты, -
Знак мне подай…
Марьон кладет ему обе руки на лоб. Он встает с колен и крепко обнимает ее с просветленной улыбкой.
Идем!
Марьон
(обезумев, бросается между Дидье и солдатами)
Безумье это! Или
Они, что я с тобой, Дидье мой, позабыли?
Но умертвить тебя я не позволю им!..
О, как вас умолять? Всем существом моим
Молю! И коль хранят доселе души ваши
Хоть что-то, что дрожит в ответ на слезы наши,
И если вас господь еще не проклял всех,
Вы не убьете, нет!..
(К собравшимся зрителям.)
Предупреждаю тех,
Что нынче вечером в дома свои вернутся:
Ни мать, ни сестры им уже не улыбнутся,
Но скажут: «Боже мой, какой великий грех!
Ведь вы могли спасти того, кто лучше всех!»
Что я умру с тобой, пусть знают все на свете,
И от стыда сгорят сейчас убийцы эти.
Дидье
Нет, дай мне умереть. Позволь мне это, друг!
Я ранен глубоко, — и этот мой недуг
Едва ли исцелим… в могилу горе спрячу.
Но если, милая, — ты видишь, как я плачу? -
Придет достойнейший к твоей руке прильнуть,
Ты друга, спящего в могиле, не забудь.
Марьон
Дидье! Ты будешь жить! Поверить не могу я
В их непреклонность!
Дидье
О, забудь мечту такую!
К моей могиле пусть твой привыкает взгляд.
И мертвым буду я тебе милей стократ!
Жить в памяти твоей я буду нерушимо,
Но жить возле тебя с душой, тоской палимой,
Мне, что всю жизнь любить одну бы мог тебя!
Представь себе, мой друг, как я, любовь губя,
Тебя бы огорчал сомненьями моими, -
Поверь, я никогда не совладал бы с ними!
Ты б думала, что я скрываю в сердце боль,
И мучилась… Нет, дай мне умереть, позволь!
Советник
(к Марьон)
Вы можете спасти их от судьбины грозной.
Прибудет кардинал — просить еще не поздно.
Марьон
Да, правда… Кардинал! Его ведь ждут сюда!
Вы все услышите, как он мне скажет — да!
Дидье, увидишь ты… Молить я буду страстно!
Как ты помыслить мог?.. Ведь это бред ужасный,
Чтоб добрый кардинал, старик, так злобен был
И не простил тебя. Ведь ты меня простил!
Бьет девять часов. Дидье делает всем знак замолчать. Марьон слушает с ужасом. После девятого удара Дидье опирается на плечо Саверни.
Дидье
(к народу)
А вы, которые собрались к месту казни,
Свидетельствуйте, что без дрожи и боязни
Мы оба слушали, как пробил этот час,
Глашатай вечности, раскрывшейся для нас.
Пушечный выстрел у ворот тюрьмы. Черная завеса, скрывавшая пролом в стене, падает. Появляются огромные носилки кардинала. Их несут двадцать четыре пеших гвардейца, окруженные двадцатью другими гвардейцами с алебардами и факелами. Носилки ярко-красные и украшены гербом дома Ришелье. Занавески опущены. Носилки медленно проносят в глубину сцены. Глухой ропот толпы.
Марьон
(подползая на коленях к носилкам и ломая руки)
О монсеньор, молю, Христа Исуса ради
Обоих пощадить!
Голос из носилок
Ни слова о пощаде!
Марьон падает на мостовую. Носилки проносят, за ними ведут обоих приговоренных к казни. Народ с громкими восклицаниями следует за ними. Марьон остается одна. Она приподнимается и ползет на руках, оглядываясь по сторонам.
Марьон
Что он сказал?.. Где все? Дидье! Дидье!.. О мрак!
Нет никого!.. Народ! Я брежу? Иль то знак,
Что я сошла с ума?..
Толпа в беспорядке возвращается. Носилки появляются в глубине сцены, с той стороны, куда их унесли. Марьон встает с ужасным воплем.
Он снова!
Гвардейцы
(раздвигая толпу)
Пропустите!
Марьон
(стоя с развевающимися волосами и указывая народу
на носилки)
Вот в красном палача проносят! Все глядите!
(Падает на мостовую.)
ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНАЯ СПРАВКА
Поэзия Гюго
Представленные в настоящем издании избранные стихотворения Гюго расположены в хронологической последовательности авторских сборников. Внутри сборников сохраняется установленная Гюго композиция, не следующая хронологическому принципу.
Первый поэтический сборник Гюго «Оды и баллады», включающий стихотворения 1817 — 1828 гг., выходил в разном составе и под разными названиями: «Оды и другие стихотворения» (1822), «Новые оды» (1824), «Оды и баллады» (1826) и — окончательное издание — «Оды и баллады» (1828). Различные издания сборника отразили эволюцию Гюго от монархических идей и традиций классицизма к более либеральным воззрениям и романтической тематике и форме. Так, если в ранней юности Гюго отрицательно относился к Наполеону, то уже в стихотворении 1825 г. «Два острова» Наполеон привлекает его как яркая личность, хотя он и осуждает его как деспота и завоевателя, бесчисленные жертвы которого, воскреснув, сразу могли бы превратить остров его изгнания в долину Иосафата (библейское место Страшного суда).
Сборник «Восточные мотивы» вышел в свет 14 января 1829 г. и поразил современников богатством образов, разнообразием ритмов, блеском стиля. Пластическая выразительность стихотворений сборника приближает их к произведениям современной им романтической живописи Жерико и Делакруа. Впоследствии Леконт де Лиль, избранный после смерти Гюго во Французскую Академию на его место, в своей вступительной академической речи назвал «Восточные мотивы» «откровением истинной Поэзии для всего последующего поколения».
Сборник «Осенние листья» опубликован 1 декабря 1831 г. и включает стихотворения 1828 — 1831 гг. Хотя в предисловии к книге Гюго заявлял о ее интимном характере, о том, что «революции преобразуют все, за исключением человеческого сердца», к которому обращается поэт, все же Июльская революция и последующие политические события побудили его включить в сборник и политическую лирику, которую он ранее предполагал издать отдельно. Так, в заключительном стихотворении «Друзья, скажу еще два слова…» дается картина европейской реакции 1815 — 1830 гг., эпохи господства Священного союза (подавление освободительных движений в Испании, Португалии и Ирландии, австрийское владычество в Италии, кровавые репрессии в Болонье кардинала Альбани, иронически сравниваемого с римским трибуном Катоном, угнетение Бельгии, присоединенной к Голландии в 1815 — 1830 гг.). «Важность политического момента», о котором говорится в предисловии к книге, затронула «медную, гремящую струну» лиры Гюго. В целом же, по словам Гюго, сборник является «эхом тех, часто невыразимых раздумий, которые неясно пробуждаются в нас множеством созданий, страдающих или изнемогающих подле нас…».
В сборник «Песни сумерек», опубликованный в октябре 1835 г., вошли стихотворения 1830 — 1835 гг. Книга была задумана первоначально как собрание политической лирики, однако затем Гюго решил включить в нее стихотворения личного характера, отмеченные теми же «сумеречными» сомнениями и тревогой, что и раздумья, вызванные неудовлетворенностью результатами революции 1830 г. Гюго нисколько не обманывался относительно равнодушия нового режима к нуждам народа и показного характера буржуазного либерализма, готового забыть тех героев, которых он же превозносил вчера, подобно тому, как забывается имя греческого героя Константина Канариса, сражавшегося в 1820-х годах против турецкого ига вчера в честь него лились «чернильные реки», сегодня его слава безмолвна, как стала безмолвна расколотая персидским царем Камбизом «поющая статуя» Мемнона в египетском городе Фивах, которая при первых лучах солнца издавала гармонический звук в результате нагревания песчаника.
Сборник «Лучи и тени» вышел в свет 16 мая 1840 г. и включал в себя стихотворения, написанные в 1836 — 1840 гг. Здесь были представлены те же темы, что и в предыдущих сборниках (политическая, любовная, философско-созерцательная, радостей семейной жизни), однако доминирует мотив изменчивости «лика природы» и ее равнодушия к человеческой судьбе, забвения человека и его дел грядущими поколениями («Oceano nox»).
Стихотворения большого цикла политической лирики «Возмездие» в основном были созданы Гюго в изгнании на острове Джерси в короткий срок между августом 1852 и июнем 1853 г. и направлены против режима Луи-Наполеона Бонапарта, избранного в 1848 г. президентом республики, совершившего 2 декабря 1851 г. государственный переворот и через год после этого провозгласившего себя императором Наполеоном III. Впервые книга была опубликована в Брюсселе в конце ноября 1853 г. одновременно двумя изданиями — одним с купюрами наиболее резких мест и пропусками собственных имен (только что принятый в Бельгии закон предусматривал преследование «сочинений, являющихся оскорбительными для государей дружественных народов»), другим — полным, носившим ложные выходные данные: Женева — Нью-Йорк. Оба издания были запрещены во Франции и ввозились туда нелегально. Первая публикация «Возмездия» в Париже была осуществлена 20 октября 1870 г., после падения Второй империи и возвращения Гюго на родину. Парижскому изданию было предпослано стихотворение «Перед возвращением во Францию», созданное 31 августа 1870 г. в Брюсселе, куда Гюго отправился 18 августа, в разгар франко-прусской войны, желая в трудные для родины дни быть рядом с нею. Исполненное «надежды новой жизни», стихотворение оказалось пророческим: через день после его создания Наполеон III был взят в плен при Седане, а 4 сентября в Париже была провозглашена республика, и поэт немедленно вернулся во Францию. Стихотворения сборника запечатлели боль за поруганную Францию, находящуюся под властью ничтожного узурпатора («Простерта Франция немая…», «С тех пор, как справедливость пала…»), веру в то, что народ, подобно океану, сокрушит насильников («Народу»), готовность до конца быть «республики солдатом» («Ultima verba»). В то же время безгранична ненависть поэта к Наполеону III, жалкой карикатуре на своего великого дядю («Песенка»), «искателю случая», плуту вроде мольеровского Скапена, погромщику, заставляющему вспомнить об организаторе Варфоломеевской ночи Карле IX, ставленнику банкиров (Ротшильда) и ордена иезуитов, основанного Лойолой; зак