ался достигнуть Форарльберга через Мем-минген, но был отброшен Лекурбом к Ульму. Если бы Моро получил в этот момент те подкрепления, которые были предназначены для италийской армии, он мог бы обложить Ульм и принудить швабскую армию к капитуляции, как это сделал Бонапарт в 1805 году. Между тем ему самому пришлось отрядить в Италию из своей армии 18 ООО человек, весь бывший корпус Лекурба, перешедший теперь под команду Монсея, для образования левого крыла италийской армии. Моро снова приходилось работать для доставления славы сопернику, но он уже заранее примирился с мыслью, что ему придется играть зависимую и выжидательную роль. Ослабив себя таким образом, он затем в продолжение целого месяца маневрировал перед Ульмом в надежде выманить Края из его укрепленного лагеря. Боясь быть отрезанным от пути на Вену, Край пытался занять сначала линию Леха, затем линию Изара, но, теснимый своим осторожным и энергичным противником, он был последовательно разбит при Гохштедте, Нейбурге и Обергаузене[17] и принужден просить перемирия, которое и было заключено в Парсдорфе (15 июля 1800 г.). Вся Бавария к западу от Изара, до Мюнхена и Регенсбурга, находилась в руках французов. Блестящие операции Моро были как бы прологом победы при Маренго.
Массена в Генуе. Не менее успешно действовал и Массена. На него была возложена неблагодарная задача реорганизовать жалкие остатки столько раз терпевшей поражения италийской армии. Не получая жалования, лишенное обмундирования и провианта, его войско, напоминавшее скорее шайку разбойников, чем регулярную армию, массами переходило обратно границу. Массена, в котором героизм и гений неизменно пробуждались в виду грандиозной ответственности, собрал всех этих беглецов, напомнил им их славное прошлое, заключил контракты о снабжении их одеждой и провиантом, и уже спустя несколько недель был в состоянии двинуть на врага крепкую армию, незначительную по количеству, но сильную дисциплиной и жаждой побед. И какие тяжелые испытания еще предстояли этому доблестному войску! С 25 000 человек Массена должен был защищать все побережье Лигурии. Ему пришлось разбросать их на протяжении от Ниццы до Специи. Me лас не устоял против искушения разрезать надвое эту тонкую цепь войск. Форсировав переход через Кадибон, он отбросил Сульта к Генуе и Сютс к Вару. Массена тщетно пытался соединиться с Сюше; он принужден был запереться в Генуе, но твердо решил защищаться до последней крайности. Началась та памятная осада, во время которой Массена парализовал более 50 000 австрийцев, приковал к месту английскую эскадру адмирала Кейта и в своих стремительных, почти ежедневных, вылазках перебил около 15 000 неприятельских солдат, т. е. столько же, сколько у него самого было войска. Вскоре обнаружился голод, производивший в городе страшные опустошения. В последние дни осады единственной пищей было черное клейкое тесто из овса, крахмала, бобов и какао, именовавшееся хлебом. Военнопленные австрийцы, которых Кейт отказался кормить, питались кожей своих ранцев, и к ним перестали присылать караульных, опасаясь, что последние будут съедены. И все-таки среди двенадцатитысячной массы генуэзцев, в большинстве враждебных французам и принужденных питаться кореньями и нечистыми животными, ни разу не обнаружилось ни одной попытки произвести бунт: так сильны были страх и уважение, внушаемые твердостью Массена и его гордым поведением! И когда, наконец, пришлось сдаться после целого месяца таких ужасных страданий, после того как от гарнизона осталась лишь половина, а население было доведено почти до голодной смерти, Массена добился почетной капитуляции. Он потребовал, чтобы за французскими ранеными был установлен хороший уход, чтобы ни один дружественный французам генуэзец не подвергался преследованиям, и грозил проложить себе путь штыками через ряды австрийцев. Он знал, что Массена способен сдержать свое обещание; притом его спешно отзывал Мелас на борьбу с армией Бонапарта; когда начались переговоры о капитуляции, Отт сам собирался снять осаду. Героическая оборона Массена (25 апреля — 4 июня 1800 г.) дает ему не меньше прав на славу, чем его победа при Цюрихе[18].
Резервная армия. В то время как Моро и Массена таким образом отвлекали обе австрийские армии и освобождали от неприятеля пути на Турин и Милан, Бонапарт под покровом строжайшей тайны организовал резервную армию. Он громогласно заявлял, что она формируется в Дижоне; но присланные сюда шпионы коалиции нашли здесь лишь штаб с несколькими инвалидами; из этого они опрометчиво заключили, что такой армии вовсе нет, и венский Hofkriegsrat (придворный военный совет)[19] предписал Меласу не принимать ее в расчет. По этому поводу распространялись всевозможные карикатуры; на одной из них был изображен двенадцати летний мальчик и рядом с ним инвалид на деревянной ноге, а внизу подпись: «Резервная армия Бонапарта». В конце концов, однако, коалиция догадалась, какое истинное значение имело это дижонское сборище. Но она могла думать, что формируемые войска предназначены для подкрепления рейнской армии, правое крыло которой упиралось в Швейцарию. Первый консул старательно поддерживал это заблуждение, а сам тем временем сформировал и заботливо распределил по разным местам множество мелких отрядов, составивших в совокупности семь пехотных дивизий. Эта армия должна была собраться у Женевы; правое крыло ее, под начальством Тюро, должно было перейти через Мон-Сени; левое, под начальством Монсея, представлявшее собой отряд, взятый из корпуса Моро, должно было перейти через Сен-Готард. Эту воинскую массу в 60 000 хороших солдат Бонапарт хотел перебросить в Италию, чтобы обойти Меласа и быстрым, смелым натиском снова захватить всю ту территорию, на занятие которой австрийцы потратили столько месяцев. Сам он продолжал заметать свои следы: из Парижа он уехал сначала в Дижон принимать парад, затем отправился к армии, главнокомандующим которой был назначен Бертье, следить за ее операциями. Он не хотел открыто идти вразрез с духом конституции, которая признавала консульство гражданской магистратурой, несовместимой с фактическим командованием армией. Но на самом деле им был выработан план всей кампании, он руководил ее ходом, наметил ее путь и ее этапы.
Переход через большой Сен-Бернар. Наполеон решил вести главную часть армии через большой Сен-Бернар. Переход начался 15 мая; солдатам приходилось преодолевать большие трудности, но бодрое настроение не покидало их. Им сказали, что «Ганнибал некогда прошел этой же дорогой со слонами». Инженер Мареско наскоро разведал путь; по мысли Мармона, пушки и гаубицы были заделаны в выдолбленные обрубки деревьев; каждую из них тащили с большими усилиями и часто сменяясь по 100 человек. Бонапарт, ехавший верхом на муле (а не на ретивом коне, как изобразил его Давид) и сопровождаемый местным горцем, указывавшим дорогу, воодушевлял всех своим присутствием. На вершине перевала добрые монахи, заранее предупрежденные, раскинули столы, и солдаты подкрепились пищей. Шорники привели в порядок упряжь. В Сен-Реми, где начинается проезжая дорога на итальянском склоне, ждал отряд мастеровых с походными кузнечными горнами, чтобы собрать артиллерийские повозки и снова поставить пушки на лафеты. Но спуск оказался труднее подъема. Одно неожиданное препятствие едва не остановило всего дела: форт Бард преграждал дорогу; пришлось опять снять пушки с лафетов, обернуть их соломой и тащить вручную вдоль крепостной стены в ночной темноте и глубоком безмолвии.
Этот спуск французской армии по альпийским ледникам в цветущие равнины Италии поразил врага так, как если бы она упала с неба. Это было, в самом деле, похоже на какой-то театральный эффект. В то время как Meлас еще ждал французов со стороны Генуи, Бонапарт уже победителем вступал в Милан при восторженных кликах населения, в котором «австрийская палка» быстро изгладила память о французских цепях. Он постарался всюду разгласить об этих манифестациях, которые поражали воображение и содействовали укреплению его авторитета.
Ломбардия была снова в руках французов. Бонапарт мог бы теперь двинуться прямо к Генуе, сжать разбросанные корпуса Меласа между своим свежим шестидесятитысячным войском и храбрыми ветеранами Сюше и Массена и тем спасти генуэзских героев от унижения капитуляции. Но он предпочел умалить славу Массена для увеличения своей славы. Между тем как Массена капитулировал в Генуе, Бонапарт готовился дать Меласу сражение, которое должно было решить участь Италии, — сражение, в котором должна была погибнуть та или другая армия. Он, как игрок, ставил на карту судьбу Франции, и счастье едва не изменило ему.
Монтебелло; Маренго (14 июня 1800 г.). Действительно, французской армии пришлось раздробить свои силы, чтобы по всем направлениям сдерживать натиск австрийцев. Дюшен занял линию Адды, Монсей охранял линию Тичино, Ланн и Мюрат расположились в Пьяченце и охраняли линию По, Таким образом, Мелас был совершенно окружен. Но вследствие такого дробления сил Бонапарт располагал теперь для атаки лишь 30 000 человек, тогда как Мелас, поспешно призвавший к себе на подмогу Отта из Генуи и Эльсница из Чевы, куда его в беспорядке отбросил Сюше, мог выставить 50 000 человек и прорвать окружавшую его армию в любом пункте по своему выбору. Шансы выигрыша в предстоявшей игре были явно на стороне Меласа. 10 июня Отт с 20 000 человек сделал попытку пробиться через теснины Страделлы, но наткнулся на французский авангард; Ланну, располагавшему всего 8000 человек, удалось опрокинуть австрийцев в блестящем сражении при Монтебелло. Наконец, 14 июня Бонапарт дал врагу решительный бой перед Маренго, недалеко от Александрии. Сражение едва не было проиграно. Трижды Ланн на дороге в Кастель Чериоло, Виктор на дороге к Сан-Джу-лиано и сам Бонапарт у Маренго принуждены были отступать перед австрийцами. В три часа дня поле битвы, казалось, осталось в руках неприятеля: Мелас, вступив в Александрию, уже рассылал во все стороны гонцов с вестью о своей победе, а начальнику его штаба, Заху, было приказано преследовать побежденных. Но Дезэ, вернувшийся из Египта и накануне посланный Бонапартом к Нови, чтобы предупредить обходное движение австрийцев, услыхал грохот пушек и поспешил на выручку своему начальнику. «Первое сражение потеряно, — воскликнул он, — но у нас есть время выиграть второе!» Австрийская колонна, занимавшая поле битвы, стоя