дии, Южной Африки, Египта, Индо-Китая, Алжира и т. д. История всех этих стран изложена кратко, но точно и очень содержательно. И изложена так, что эти главы можно с интересом читать страницу за страницей подряд, не отрываясь, а не только искать в них нужные фактические справки.
Нечего и говорить, что подобающее место отведено Соединенным Штатам.
При этом Лависс и Рамбо не совершили той капитальной ошибки, которая так портит «Кембриджскую новую историю»: английские редакторы выделили Соединенные Штаты в XIX веке в особый (седьмой) том, за которым идет восьмой, посвященный французской революции, а уж только с девятого начинается история Европы в XIX веке, но там уже, конечно, о Соединенных Штатах не говорится ничего. Получается то самое нарушение хронологической последовательности и несоответствие между синхронистическими фактами, что так портит всегда всякую историческую книгу и на что так справедливо указали в свое время товарищи Сталин, Киров, Жданов р своем памятном выступлении. Здесь, у Лависса и Рамбо, Соединенные Штаты поставлены на свое место, и их история переплетается, где должно, с историей европейских стран. Читатель не будет вынужден, знакомясь, например, с историей гражданской войны между Южными и Северными Штатами 1860–1865 годов, недоумевать, почему Англия и Франция заняли в это время такую, а не иную позицию, тогда как тот читатель, который знакомится с историей этой войны по Кембриджской коллекции, обязан будет для ответа на данный вопрос отложить в сторону седьмой том и искать удовлетворения своей любознательности в девятом томе.
Нарушение Хронологической связанности при изложении почти всегда вредит книге, и вот почему, например, в предшествующих русских изданиях Лависса и Рамбо совершенно напрасно была выделена вся часть изложения, посвященная истории России. Ни пропускать вовсе эту часть, как сделал в свое время Гранат, ни выносить ее в особый, дополнительный девятый том, как предполагалось в издании Соцэкгиза (1937), не было и нет никаких оснований.
О совсем неосновательном опущении русской истории в издании Граната нечего и говорить: читатель лишался глав, отсутствие которых нарушало полноту изложения. Но и прием, допущенный в издании 1937 года, тоже никак не может быть назван методологически правильным: мы повторяем мысль классиков марксизма-ленинизма о том, что царизм был «жандармом Европы», и мы же выводим этого жандарма за скобки, удаляем его прочь из истории Европы, на которую он так сильно и долго влиял. Допускать этого ни в каком случае нельзя.
Новое русское издание этого монументального труда восполняет ряд пропусков, допущенных в предыдущем издании.
Эти пропуски вредят плавности изложения и законченности содержания, а между тем ничем не могли быть сколько-нибудь основательно мотивированы.
Советский читатель 1938 года совсем не походит на читателя первых лет революции. Нынешний наш читатель, особенно тот, на которого рассчитано русское издание восьмитомника Лависса и Рамбо, вполне научился разбираться в предлагаемом ему материале. Он отлично поймет, что людей, близких нам по историческому и социально-политическому мировоззрению, среди сотрудников Лависса и Рамбо нет, если не считать Ромэна Роллана.
К счастью, Лависс и Рамбо и их сотрудники очень нечасто отваживаются воспарять ввысь и философствовать, а довольствуются живым, связным, конкретным изложением событий в их хронологической и непосредственно причинной связи. Нужно, с другой стороны, отдать им справедливость: и редакторы и авторы по мере сил стараются быть «объективными» и воздерживаются от полемических выпадов против неугодных им деятелей, партий, течений общественной мысли.
Составлялся этот коллективный труд до мировой войны и до пролетарской революции, и инстинкт классового самосохранения еще не оказывал такого кричаще явного и могущественного воздействия на буржуазную историографию, какое он оказывает в настоящее время. История церкви, например, излагается еще в духе традиционного буржуазно-вольтерианского свободомыслия, и тут нет и признаков того нарочитого, сознательно притворяющегося злобного ханжества, какое напускают на себя из ненависти и страха перед социализмом и коммунизмом такие пользующиеся шумным успехом нынешние фальсификаторы истории, как Луи Бертран или Гаксотт, или Мариюс Андре и т. д. Великие заслуги французской революции вполне признаются и отмечаются, в частности, также и там, где излагается история точных наук и организации научного преподавания. О деспотизме и необузданном, неистовом разгуле наполеоновского властолюбия и всегдашней его готовности к кровавым погромам и похождениям говорится с удивительным в подобном случае для французов беспристрастием. Переворот 2 декабря Луи Бонапарта определенно именуется беззаконием. Отмечается варварство усмирения побежденных рабочих в июне 1848 года. Даже при изложении истории Парижской Коммуны, — о чем вообще я буду говорить, когда перейду к недостаткам и неудачным страницам книги, — все-таки с определенным порицанием говорится о лютой репрессии, проведенной версальцами, о расстрелах без суда, о позорном (замалчиваемом большинством буржуазных историков) требовании, предъявленном Жюлем Фавром к иностранным правительствам, чтобы они выдавали бежавших из Франции коммунаров. Вообще у Лависса и Рамбо и их сотрудников нет и в помине того азартного, злобно-полемического тона, какой стал таким обычным в буржуазной исторической литературе за последние двадцать лет, не говоря уже, конечно, о тех фашистских памфлетах и пасквилях, которые выдаются за историю в нынешней Германии, Италии, Польше, Венгрии, Румынии. Спокойствие, деловитость, научная сдержанность тона и осмотрительность в выражениях составляют характерную особенность этого коллективного труда.
Одним из больших достоинств труда Лависса и Рамбо нужно признать также искусный и настойчиво проведенный показ тесной связанности между внутренней и внешней политикой каждой страны на любом этапе ее истории. Особенно наглядно и удачно это сделано на кратких, но очень содержательных страницах, посвященных державам Балканского полуострова — Сербии, Болгарии, Греции, Румынии. Советский читатель привык, что об этих странах ему вообще ровно ничего не рассказывается в общих книгах, посвященных XIX веку, а тут, у Лависса и Рамбо, он не только ознакомится с их положением, но и ясно уразумеет ту роль, которую этим странам суждено было сыграть в истории международных отношений XIX века, а это тем более интересно и существенно, что в настоящее время балканским странам угрожает агрессия со стороны германского и итальянского фашизма. Нечего и говорить, что тот же принцип показа тесной связанности внутренней политики с внешней проводится неуклонно и в изложении истории Англии, Франции, Германии.
К числу частных достоинств труда Лависса и Рамбо современный читатель, конечно, причислит очень обстоятельные, содержащие обильный фактический материал и очень хорошо изложенные главы, относящиеся к двум странам, от которых тоже другие коллективные общие труды отделываются наскоро несколькими страницами, если не строчками: мы имеем в виду Австрию и Испанию. Историю Австрии написал Луи Эйзенман, известный знаток истории «Центральной Европы», а история германской и австрийской революции 1848 года принадлежит перу учителя Луи Эйзенмана, первоклассного знатока- истории австрийских земель, Эрнеста Дени,
Сложная, очень запутанная и вместе с тем полная такого захватывающего интереса для современного читателя история Испании и всех испанских долголетних восстаний и революций, начиная с восстания против Наполеона, изложена так ясно, отчетливо и занимательно, что эти страницы бесспорно принадлежат к лучшим в коллективном труде Лависса и Рамбо, Очень удалась авторам история таких стран, как Бельгия, Голландия, Швеция, о которых либо ровно ничего, либо очень мало говорится даже в самых больших трудах по истории XIX века. В борьбе за новый передел мира, в начавшемся новом туре империалистических войн, организованных фашистскими странами при попустительстве Англии, вопрос о таких государствах, как Чехословакия, Бельгия, Голландия, Дания и т. д., в международных отношениях ближайших лет будет играть немалую роль. Советский читатель, интересующийся историей этих стран, найдет у Лависса и Рамбо ряд ценных фактических сведений. Как уже сказано, авторы стараются избежать упрека именно в национальных пристрастиях, и следует признать, что в подавляющем большинстве случаев, хотя и не везде, им это удается. Читатель не найдет здесь и признака того шовинистического угара, который так портит иной раз даже и ценные по своим материалам работы французских буржуазных историков. Достаточно взглянуть, например, на первые два тома, посвященные Наполеону и его времени. На 18 брюмера автор смотрит как на насилие их беззаконие, и притом «не оправдывавшееся никакой серьезной опасностью, ни внутренней, ни внешней». Это полное отсутствие восторженных славословий по адресу Наполеона — бесспорное достоинство страниц, посвященных 18 брюмера, хотя, как читатель увидит в своем месте, редакция расходится с французским автором в общей оценке исторического значения брюмерского переворота.
Мы не находим тут и упорного стремления, свойственного даже таким выдающимся историкам, как Сорель, Вандаль и. вся их школа, доказать вопреки рассудку и очевидности, что Наполеон вовсе не был агрессором, а его «вынуждали» европейские державы воевать без конца. Труд Лависса и Рамбо решительно отвергает эту точку зрения. «Возможность новой войны радовала Бонапарта. Война была для него личной потребностью, и он считал себя призванным воевать почти беспрерывно».
Мы находим тут и очень четкое противопоставление войск, революционных — наполеоновской армии, противопоставление, являющееся прямой иллюстрацией к известной мысли.
Ленина о превращении революционных войн в захватнические войны Наполеона. «Во время нашествия 1792 и 1793 годов, — читаем мы у Лависса и Рамбо, — армия, политически еще ничем не запятнанная, являлась в глазах народа как бы славным и непорочным символом Франции. В период Империи она принадлежит одному человеку, она ревностно исполняет все его предначертания и помимо согласия народа способствует поддержанию долгой смуты в Европе. Наполеон живет лишь войной и для войны».