Интересно бы внимательней разглядеть скрипки обоих музыкантов. И я осторожно ползаю за кобылками с сачком в руках, ловлю их, накалываю в коробку с торфяным дном, расправляю крылья и ноги. Теперь надо поудобнее усесться, положить на колени лист фанеры, белую бумагу, карандаш, надеть на очки часовую лупу и начать хотя бы с бурого конька.
Вот передо мною крыло с многочисленными жилками, образующими узор сложно переплетенных клеточек. Вот и звуковая жилка. Она подобна струне. По ней кобылка водит смычком. Возле жилки расположено большое прозрачное поле перепонка, своеобразный резонатор, усиливающий звук.
Крыло темнокрылой кобылки, меня интересует только передняя пара крыльев или как ее называют «надкрылье», совсем другое. Оно шире, и жилки переплетаются в ином рисунке. Звуковая жилка ребристей, а возле нее более обширный резонатор. Из-за него кобылка значительно голосистей. Посмотрим теперь ножки-смычки.
На внутренней поверхности бедра бурого конька идет стройный ряд из мелких зубчиков. Я тщательно зарисовываю их расположение. Вначале зубчики находятся друг от друга на большом расстоянии, но чем ближе к основанию бедер, тем они чаще. Наконец им будто становится тесно и ряд зубчиков извивается. Отчего бы так?
Рисую схему движения бедра по звуковой жилке. Конец бедра — начало ряда зубчиков при равномерном взмахе ноги проходит мимо звуковой жилки быстрее, чем его начало, поэтому зубчики в начале реже, в конце — гуще. Если бы зубчики располагались на равном расстоянии друг от друга, то они цеплялись бы за жилку с неодинаковой быстротой, вначале скорее, в конце — медленнее. Неравномерное расположение зубчиков устраняет этот дефект.
Зачем же ряд зубчиков у основания бедра извилистей, почему бы зубчикам, чтобы уместиться с такой плотностью, не быть просто мельче? Но тогда бы уменьшилась их прочность, они бы раньше изнашивались. Извилистость помогает, сохраняя размер зубчиков, уместить их как можно больше.
Что же, конструкция разработана природой очень неплохо! Тень от высокой яблони, под которой я устроился, стала короткой, жаркие лучи солнца заглядывают теперь на мою постель. В кастрюле оставлена еда, во фляге — чай. Пора есть. Но разве до еды, когда так интересно возиться с музыкальным аппаратом кобылок. Теперь очередь за темнокрылой кобылкой. У нее зубчики совсем иные и разделяются как бы на два разных типа. Вначале с вершины бедра тянется ряд мелких зубчиков, потом резко, иногда даже через небольшой промежуток, идут зубчики крупные. Становится понятной и манера пения. Короткий взмах ногой впереди производит короткий громкий и низкий звук: в это время работает только ряд из крупных зубчиков. Далее следует опускание ноги назад книзу и мелкая вибрация ею. Этот маневр вызывает продолжительный тихий и более высокий звук, а работает на него только ряд из мелких зубчиков.
Ну вот, кажется, и все секреты музыкальной истории выяснены, чертежи строения музыкального аппарата зарисованы на бумаге. Я еще раз сравниваю строение крыла и звуковых бугорков на бедрах кобылок и удивляюсь тому, какие они разные. Потом строю схему движения ноги по отношению к звуковой жилке и на бумаге получаю объяснение, почему именно так изогнута звуковая жилка.
Проходит лето. Зимою в Ленинграде захожу в Зоологический институт Академии Наук, разыскиваю там специалиста по прямокрылым насекомым и, показывая рисунки, спрашиваю:
— Неужели, Григорий Яковлевич, кобылки со столь различными музыкальными аппаратами могут принадлежать к одному и тому же роду Хортиппус?
Ученый с интересом всматривается в чертежи, бросает на меня зоркий взгляд.
— Знаете ли, уважаемый коллега, — отвечает он, — я давно подозревал, что тут что-то не то и недавно отнес темнокрылую кобылку к другому роду Stauroderus. Но использовал совсем другие признаки, а о строении звукового аппарата не подозревал. Да, знаете, не подозревал. Очень это интересно!..
Разговор этот происходил в 1950 году.
Дорога в горы кончилась. Дальше по дну ущелья нет пути, все закрыли снега. Мы продрогли, рады остановке. Кругом лежит тень, северные склоны кажутся совсем синими, а густые елки — почти темно-фиолетовыми. Зато южный склон без снега, сияет под солнцем и небо над ним кажется особенным не по-зимнему голубым. Там, наверное, другой мир, тепло, оттуда несутся крики горных куропаток. Вот куда надо перебраться! Только найти мостик через речку.
К счастью мостик есть. Несколько десятков шагов и кончилась тень, кончилась и прохлада, в лицо ударяет теплый воздух. Тепло пробудило насекомых. Всюду летают черные ветвистоусые комарики. В такой одежде лучше греться под солнышком. Скачут крошечные цикадки. Промчалась большая черная муха. По холмику муравейника бродят несколько муравьев. Увидали меня, насторожились, выставили кпереди брюшко, грозятся брызнуть кислотой. Неважно, что конец декабря и морозы доходили уже до двадцати градусов. На южном склоне — юг, хотя ночью холод сковывает все живое. Зачем попусту пропадать времени, если можно жить и резвиться. Земля тоже теплая. Кое-где зеленеют крохотные росточки, а богородская травка, хотя и не такая как летом, но источает аромат своих листочков.
В ложбинке бежит маленький ручей и там, где он расплывается лужицей, в воде мелькают какие-то рачки, ползают личинки насекомых. По скалам кверху бегут горные куропатки, вытянув головки, посматривают в сторону нарушителя покоя. Наконец не выдержали, поднялись в воздух, разлетелись во все стороны и потом стали перекликаться, созывая друг друга.
Склоны горного ущелья круты, и по ним нелегко карабкаться. Сердце стучит и перехватывает дыхание. Жарко. Давно сброшена лишняя одежда, впору загорать на солнце, глядя на синие снега и темные ели на противоположном склоне ущелья. Не верится, что там холодно и совсем недавно так зябко было в машине. Но надо знать меру силам, пора отдохнуть. Ведь до вершины горы еще далеко.
Тихо в горах. Ручей исчез, его журчание едва-едва доносится глубоко из-под камней. Тепло предрасполагает к лени. Не хочется больше никуда идти. Сидеть бы и глядеть на заснеженные горы и далекие скалистые вершины — царство льда и вечного холода.
А солнце греет еще больше, совсем как летом и, наверное, из-за этого показалось, будто рядом стрекочут кобылки. Над согретыми склонами быстро, словно пуля, проносится какая-то бабочка. Жужжат мухи. Песня кобылки не померещилась, снова зазвучала, стала громче. Только не верится, что она настоящая. Но ей вторит другая, и совсем рядом на былинке я вижу серенькую кобылочку-хортиппуса. Она неторопливо шевелит усиками и, размахивая ножками, выводит свои несложные трели.
Мухи, комарики, цикадки, пауки, даже некоторые бабочки обычны зимой в горах Тянь-Шаня на южных склонах. Но чтобы встретить кобылок, да еще распевающих песни! Такого никогда не бывало! Все они обычно на зиму погибают, оставляя в кубышках яички, и только некоторые засыпают личиночками.
Как осторожна эта неожиданная зимняя кобылка! Легкое движение и она большим скачком уносится так далеко, что место посадки точно не заметишь. И другие ей не уступают в резвости. Я начинаю охотиться за моими неожиданными незнакомцами и вскоре, присмотревшись, угадываю в них Chortippus mollis. Охота нелегка. Приходится затаиваться, прислушиваться, потом медленно, медленно ползти на звуки песенки. Тут же в сухой траве не спеша, ползают и осторожные самки. Они заметно крупнее самцов, брюшко их полное, набито созревающими яйцами и, конечно, не зря: яички откладываются в теплую землю южных склонов. Никто этого раньше не знал!
Здесь, в небольшом распадочке, оказывается, собралось изрядное общество кобылок, переживших смерть своих родичей и продолжающих воспевать весну жизни зимою. Не зря сюда наведываются горные куропатки. Разве плохо в долгий зимний пост полакомиться живыми насекомыми!
Чем реже животное, тяжелее условия жизни и больше врагов, тем оно осторожнее. Кобылки подтверждают это правило. Еще бы! Им не легко, они почти одни, вся их шестиногая братия впала в спячку. С большим трудом я добываю несколько самок и самцов. У некоторых из них изрядно потрепаны крылья. Они — ветераны музыкальных соревнований и начали их еще с конца лета.
В поисках кобылок удивительно быстро пролетает время. Солнце закатывается за покрытую елками гору. Снизу ущелья быстро ползет холодная тень. Вот она уже совсем близко. Еще несколько минут и прощай зимнее лето! Стало холодно, сумрачно и неприветливо. Сразу замолкли кобылки, спешно попрятались в укромные уголки и сейчас замирают на долгую холодную ночь.
Но какая необычная жизнь! Мерзнуть, околевать, становиться ледышкой ночью, разогреваться, оживать и распевать песни, как летом, днем. До каких пор так будет продолжаться? Не до самой же настоящей весны.
Интересно бы проследить еще несколько раз за кобылками. А сейчас пора спускаться вниз. Сверху видно, как мои спутники уже сошлись к машине и, ожидая меня, нетерпеливо поглядывают по сторонам.
Никто из нас не заметил, как на горизонте выросла темная туча. Она быстро увеличилась, стала выше, коснулась солнца, закрыла его. Мы обрадовались: кончился жаркий день, теперь мы немного отдохнем.
Но туча не принесла облегчения. Жара сменилась духотой. Неподвижно застыл воздух, замерли тугаи, и запах цветущего лоха и чингиля стал, как никогда, густым и сильным. Прежде времени наступили сумерки. Их будто ожидали сверчки, громким хором завели дружную песню. В небольшом болотце пробудились лягушки. Сперва нерешительно подали несколько голосов, потом заквакали сразу истошно на все тугаи, солончаки и песчаную пустыню. Соловьи замолкли, не выдержали шума, поднятого лягушками.
Откуда-то появились уховертки. Где они такой массой раньше скрывались? Высоко задрав щипчики, они не спеша, ползали во всех направлениях и казались сильно озабоченными. Нудно заныли комары.
Нас мучают сомнения. Что делать, устраиваться ли на ночь в палатке, или, как всегда, стлать тент на землю, растягивать над ним полога и спать под открытым небом. Палатка наша мала, в ней душно. Если еще в ней подвесить полога — задохнешься.