Тогда я рассматриваю кузов машины. На нем теперь немного поденок, зато всюду виднеются серые продолговатые комочки линочных шкурок.
Маленький секрет жизни поденочек имеет практический смысл для хозяйственной деятельности человека. Личинки поденок и комаров-звонцов имеют большое значение в рыбоводстве. Они один из главных источников питания рыб. От изобилия личинок поденок этих насекомых зависит количество и упитанность рыбы в озере. Но как жить комарикам и поденочкам в тех местах, где на берегах озера исчезли кусты и деревья и негде спрятаться на день или перелинять? Поверхность земли для этого ненадежна, на ней множество врагов. Инстинкт самосохранения не позволит звонцам и поденкам сесть на землю. Не поэтому ли там, где берега озера голые, нет поденочек и комариков, нет и рыбы.
Это открытие меня радует. Теперь я напишу статью в газету в защиту зеленого пояса растительности вокруг озера, объясню его значение. Идея охраны природы лучше всего понятна, когда она к тому же имеет ясное практическое значение. И когда-нибудь настанет время и, оберегаемые человеком, вырастут вокруг озера не только местные деревья и кустарники, но и специально привезенные, и на них будут спокойно рассаживаться звонцы и поденочки. Будут тогда они летать тучами над озером и кормить пузатых сазанов, стройных османов, серебристого карася и многих других рыб.
Какая же судьба поденочек, отправившихся путешествовать с нами, доберутся ли они до самого Балхаша? Впрочем, озеро не столь уж и далеко от дороги и изумрудно-зеленые полоски воды часто показываются между угрюмыми коричневыми холмами.
На горизонте показалась темно-серая, почти черная полоса, отороченная сверху серыми косматыми тучами. Она быстро росла, надвигалась. Это был какой-то хаос черно-синих, бугристых с седыми клочьями громад. Вскоре мы въехали в густую темноту, будто оказались в пещере. Поднявшийся ветер погнал навстречу тучи пыли. Затем в окна машины ударили крупные капли дождя и через минуту все закрылось потоками воды, ринувшихся на землю с неба. Сухая пустыня стала неузнаваемой. По склонам холмов понеслись ручьи, по ранее сухим ложбинам потекли бурные и грязные потоки, низины между холмами стали превращаться в озера. Вскоре наш путь пересек большой мутный поток. Ехать дольше было бессмысленно. Пришлось стать прямо на дороге. Свернуть с нее в сторону было невозможно. Ранее твердая и покрытая с поверхности споем щебня пустыня, стала топкой как болото. Через час дождь затих, чуть посветлело небо. Но бурный поток по-прежнему стремительно мчался куда-то в сторону озера.
И тогда я подумал, что хорошо было бы собрать случайно уцелевших поденочек или хотя бы их шкурки. Выглянул из машины. Кузов ее сиял чистотой. Ни поденочек, ни линочных шкурок на нем уже не было. Все смыл ливень.
Пустыня высохла, совсем серой стала, и только у реки Или зеленеет узенькая полоска колючего чингиля да барбариса. И среди них виднеется небольшая группка пастушьей сумки.
Не знаю, богат ли этот цветок нектаром: запаха от него нет. Но на растениях крутится масса насекомых. И неудивительно. Куда им, бедняжкам, деваться, если более ничего не осталось.
Надоело валяться в тени машины, пережидая жару. Я тоже рад цветкам, на них может быть найдется кое-что пофотографировать. Хожу, присматриваюсь, целюсь аппаратом. И замечаю: посетители цветков разбились на группы, каждый ее член держится вблизи себе подобных. Собрались вместе клопы украшенные, все на одном стебельке устроились. Яркая окраска клопов — вывеска, мол, мы несъедобны, невкусны, ядовиты. Но как все относительно! Клопа-красавца изловил голодный ктырь, уселся с добычей на веточку, высасывает бедного еще живого. То ли вкус у хищника непривередливый, то ли так голоден, что и клопом не прочь поживиться.
Красные с черными пятнами жуки нарывники четырехточечные облюбовали тоже себе местечко. Но большие жуки-нарывники Фролова не желают присоединяться к компании своих мелких собратьев. Грузные и медлительные они пролетают куда-то мимо. Но куда? Кругом сухо, ничего не растет. Но я ошибся, вскоре их вижу на нераскрытых бутонах цикория. Видимо эта еда им больше подходит. Аппетит у нарывников отменный, а еда их — лепестки цветов.
Дружной стайкой собрались бабочки-сатиры. Запускают хоботок в крошечные цветы, что-то там находят, сосут. Но сфотографировать их очень трудно. Сядет бабочка на цветок и сразу так поворачивается, чтобы солнце не освещало крылья, не грело. Жара царит немалая, в тени тридцать шесть градусов. Мои невежливые преследования с фотоаппаратом этих грациозных созданий не проходят даром. Бабочки одна за другой перелетают на другую группу цветов и устраиваются там стайкой. Так я их и перегоняю с места на место.
И клопы, и нарывники, и бабочки — все держаться вместе, «рыбак рыбака видит издалека».
Впрочем, есть и независимые одиночки. Прилетают осы-сколии. Черные, на брюхе желтые пятна, крылья как вороненые, отливают синевой. Они очень заняты, торопятся, друг на друга — никакого внимания. Еще появится озабоченная пчелка и вскоре исчезнет. Для пчел сейчас тяжелая пора. Где искать пыльцу, да сладкий нектар?
Надоело мне крутиться возле крошечных цветков. Завел машину, поехал дальше по берегу. Может быть, что-либо попадется более интересное. Вот у самой реки тарахтит моторчик, качает воду, а против него на высоком берегу располагается бахча. Старик огородник выкорчевал чингиль и татарник, повыбрасывал корни, вскопал почву, провел оросительные борозды, поставил походный домик, гонит воду моторчиком, трудится, ждет урожая.
Уже появились дружные всходы арбузов. Стелющиеся плети с ажурными листьями стали покрывать горячую землю пустыни и кое-где на них засверкали звездочками желтые цветочки. Кто же будет опылять арбузы? Их урожай сильно зависит от пчел. Я спрашиваю об этом старика.
— Какие тут пчелы. Нет никаких пчел. И не надо бахчам пчел. Ветром они опыляются! — отвечает старик.
Тогда я объясняю ему, что арбузы, дыни, огурцы все опыляются насекомыми и главным образом пчелами и от их деятельности зависит урожай.
— Нет здесь никаких пчел! — твердит упрямый старик. — Не нужны они бахчам. Сорок лет занимаюсь бахчами, и без пчел дело обходится.
Пытаюсь образумить старика, объясняю ему, что пчелы есть разные. Кроме пчелы медоносной, которую человек держит, есть пчелы дикие. Живут они по одиночке, каждая имеет свою семью, воспитывает несколько деток. Дикие одиночные пчелы очень разные. В одном только Семиречье их водится, наверное, видов триста.
— Знаю я только одну пчелу, которая мед дает. Остальные букашки разные! — отвечает старик все одно и то же.
В стороне от бахчи на небольшой полянке среди зарослей чингиля уцелела небольшая куща татарника. Колючее это растение — злейший сорняк, никому не нужен, даже верблюдам. И он сам, как назло, крепкий, выносливый, не боится ни суши, ни жары, всем недосягаем, вымахал почти в рост человека, разукрасился лиловыми головками цветов.
Я обрадовался цветущему татарнику. Уж на нем обязательно встречу насекомых в этой жаркой пустыне. Хватаю сачок, морилку, фотоаппарат, спешу, заранее ожидая интересные встречи. И не ошибся. На лиловых цветах растения вижу всеобщее ликование, и кого только тут нет! Прежде всего, как у обеденного стола, на каждой головке расселось по несколько жуков-нарывников. Тут и крупные великаны нарывники Фролова, и поменьше их нарывники четырехточечные, и нарывники малютки. Кое-где среди них сверкают нарывники темно-синие с красными пятнами.
Между нарывниками снуют пчелы, великое разнообразие пчел: пчелы мегахилы, андрены, галикты, коллеты, антофоры! Все очень заняты, торопливы, не в меру деловиты, добывают нектар, собирают пыльцу. Тут же крутятся осы амофиллы, осы сфексы, осы эвмены, осы калигурты. Одна оса сфекс поразила меня своим видом: светло-розовая, с серебристой грудью и черными, как угольки, глазами, была она необычайно красива. За многие годы путешествий по пустыням впервые увидал такую красавицу. Порхали здесь и бабочки голубянки, бабочки сатиры.
Все насекомые были поразительно безбоязненны. Я крутился возле них с фотоаппаратом, бесцеремонно поворачивал цветки, как мне было удобно, а шестиногая братия, справляя пиршество, не обращала на меня решительно никакого внимания. Каждый был занят своим делом до предела.
Впрочем, жуки нарывники иногда нападали на пчел и, размахивая передними ногами, прогоняли их. Но не все, а только самые крупные, агрессивные.
Быстро израсходовал рулончик цветной пленки, а за нею последний рулончик пленки черно-белой и когда стало не с чем продолжать охоту с фотоаппаратом, побрел к огороднику и показал ему пчел, будущих помощников урожая его бахчи, оставшихся живыми благодаря татарнику.
— И кто бы мог подумать, что эта паршивая колючка может стать полезной! — удивился старик.
Потом вместе с ним мы пошли на бахчу и там пригляделись к редким цветочкам арбузов. Нет, на них не было такого безумного веселья насекомых, как на татарнике. Тот чем-то был привлекательней, наверное, вкуснее и богаче нектаром. Но все же кое-когда на скромные цветки залетали те же самые пчелы, что кружились и на сорняке. Потом, когда татарники отцветут, бахча как раз засверкает желтыми цветками и вся эта трудолюбивая армада диких пчелок пойдет служит делу урожая, и тогда на ней замелькают пчелы — мегахиллы, андрены, галикты, коллеты и антофоры, все также будут страшно заняты, торопливы, не в меру деловиты.
И всей этой полезной братии поможет пережить, оказывается, злючка-колючка, вреднейший сорняк татарник. Как все в мире сложно и как относительны наши представления!
8. Неожиданные находки
Дорожная оса-помпилла, камбас, замечательная потребительница ядовитого паука-каракурта, очень редкая и таинственная. Вот уже около двадцати лет я ищу с нею встречи, и они так редки!
Сегодня рано утром, когда взошло солнце, горячие лучи его не пролились на землю, от самого горизонта желтых барханов через всю большую светло-зеленую долину Кербулак до сглаженного тысячелетиями хребта М