Еще сильнее сгустились сумерки. Загорелись звезды. Снаружи пологов бесновались комары, втыкая в тонкую ткань острые хоботки. Громко рявкнула в темени косуля. Зачуяла нас, испугалась. Еще больше потемнело небо, звезды погасли одна за другой. Потом, сквозь сон, я слышу, как шумят от ветра тугаи и о спальный мешок барабанят капли дождя.
Неприятно ночью выскакивать из постели, искать под дождем в темноте вещи, сворачивать спальный мешок и все это в охапке тащить в палатку. Хорошо, что мы ее все же заранее поставили. Дождь все сильнее и сильнее, если не спешить, все вымокнет.
Кое-как устраиваемся в тесной палатке. Капли дождя то забарабанят по ее крыше, то стихнут. Сверчки испугались непогоды. Как им распевать нежными крыльями, если на них упадут капли дождя и повиснут бисеринками. Замолкли и лягушки. Их пузыри-резонаторы, что вздуваются по бокам головы, так чувствительны к падающим каплям. Зато в наступившей тишине запели соловьи. Им дождь не помеха!
Сна же, как не бывало. Надо себя заставить спать. Завтра, как всегда предстоит немало дел. Но как уснуть, если по спине проползла холодная уховертка и ущипнула, на лоб упал сверчок, испугался и, оттолкнувшись сильными ногами, умчался в ночную темень. А комары! Как нудно и долго звенит то один, то другой, прежде чем сесть на голову и всадить в кожу острую иголочку. Можно закутаться, оставить один нос. Но ведь и он не железный!
И еще неприятности. Палатка заполнилась легкими шорохами крыльев. Большие ночные бабочки бьются об ее крышу, не могут найти выхода, садятся на потолок, падают на лицо, мечутся всюду. Что за наваждение, откуда их столько взялось!
Иногда на тело заползает крошечный муравей Тетрамориум и старательно втыкает в кожу иголочку жала. Здесь недалеко от палатки их жилище и хозяева территории решительно ее отстаивают.
Сколько неприятностей причиняют нам насекомые! Мы вздыхаем, ворочаемся с боку на бок. Ночь тянется утомительно долго. Вереницей цепляются друг за друга мысли. Плохо спать в поле без полога. Комары, муравьи, бабочки, уховертки, сколько они доставили неприятности. Кстати, откуда такое название — уховертка? Наверное, не случайное. Также их называют и некоторые народы. Наверное, потому, что любители темени, они на ночь заползают спящим в ухо. От них доставалось в далекой древности, когда приходилось спать на голой земле и где попало. Впрочем, ушной проход человека защищен липкой желтой массой — «ушной серой». Разумеется, у того, кто не слишком часто чистит уши. Это единственное, что природа дала человеку в защиту от насекомых.
Плохо без полога. Вчера на бивак приползла светлая в черных пятнах гадюка. Она недавно перелиняла и казалась нарядной в своем блестящем одеянии. Такой ничего не стоит пожаловать в гости в открытую палатку. Хорошо еще, что в тугаях не живут любители ночных путешествий ядовитые пауки каракурты, скорпионы и фаланги. Хотя каракуртам еще не время бродяжничать, а фаланги не ядовиты. Но все равно — неприятные посетители.
Еще вспоминается, в 1897 году врач Засимович В. П. описал случай, когда в степях Казахстана крестьянин, ночевавший в поле, был на утро найден мертвым. В его одежде нашли полураздавленного каракурта, а на теле, кроме того, еще сохранились следы от укуса змеи, судя по всему, щитомордника. Бывает же такое!
Во всем же мы виноваты сами. Надо быть наблюдательным. Не зря еще с вечера так смело поползли всюду уховертки — любители влажного воздуха. Все можно было бы устроить, как полагается, подвесить тент над пологами и постелями.
Мой товарищ моложе меня и крепче нервами. Его давно одолел сон. Он мерно похрапывает, счастливец, ничего не чувствует. Иногда чмокает, будто силясь что-то выплюнуть. Наверное, залетел ему в рот комар или забралась уховертка… Когда же кончится ночь?
Но вот через открытую дверь палатки вижу, как сквозь темные ветви деревьев посветлело небо. Подул ветер. Повеяло прохладой. Перестали ныть комары. Еще больше посветлело.
Утром я просыпаюсь от яркого света. По крыше палатки скользит ажурная тень лоха, веселые лучи солнца пробиваются сквозь деревья, освещают тугаи. На потолке палатки расселись красные от крови наши мучители комары, везде сидят большие коричневые бабочки. Это темная земляная совка Spilotis ravina. Прошедшей ночью они справляли брачный полет, и вот теперь на день забились кто куда. В укромных уголках в постели, под надувными матрацами, в ботинках, в одежде, всюду забрались уховертки. Теперь они притихли, сникли, испугались предстоящей жары, сухости и жаркого солнца.
Когда же, собравшись в путь, я завел мотор, из-под машины, из всех ее щелей, одна за другой, стали вылетать испуганные бабочки и уноситься в заросли растений. Мы тоже им причинили неприятность…
Прошло десять лет. Десятого июня я оказался в низовьях речки Иссык вблизи Капчагайского водохранилища. Мы остановились возле самой речки. Воды в ней было очень мало. По берегам речки росли ивы, несколько деревьев лоха, зеленел тростник. К вечеру спала жара, с запада поползли тучи, закрыли небо, стало прохладно. Потом неожиданно подул сильный ветер. Он бушевал почти час, разогнал нудных комаров.
Опасаясь дождя, я поставил палатку. Но ночь выдалась душная. Под утро чуть-чуть стал накрапывать дождь. И прекратился.
Утром едва я завел машину, как со всех ее укромных уголков стали вылетать крупные бабочки. Я узнал их, это были мои старые знакомые, темные совки. Долго выбирались бабочки из своих укрытий, пока мы укладывали вещи в машину.
До дома мы ехали несколько часов и по пути то и дело выскакивали из машины совки. Где они прятались — уму непостижимо. Но когда я поставил машину в гараж и стал ее разгружать, неожиданно одна за другой стали еще вылетать совки. Первую же беглянку заметил воробей. Он тот час же бросился на нее, изловил и, сев на землю, стал расклевывать. Его успешную охоту тот час же заметили другие воробьи и слетелись стайкой. Ни одна совка не была ими пропущена. Еще бы! В городе нет таких бабочек. Все давно повымирали от ядов.
Потом, вспомнив о душной давней ночи, стал рыться в своих дневниках. Интересно было проверить, какого числа все происходило. Числа точно совпали. Темные совки в тугаях реки Или летели и досаждали нам тоже десятого июня. Удивительное совпадение!
После дождей и штормовых ветров выдался удивительно тихий солнечный день. Тугаи замолкли, словно устав метаться от ветра, застыли травы, кусты и деревья. В тростниковых зарослях раскричались скрипучими голосами камышевки. Чудесные песни завели соловьи. Звонко закуковала кукушка. Иногда раздавался далекий крик фазана: брачная пора у этих птиц уже закончилась.
Но вот солнце склонилось за реку за сиреневую зубчатую полоску далеких гор. Чулак, розовая заря отразилась в воде, на темном небе загорелись луна и первые звезды. С тихой проточки, возле которой был разбит бивак, раздались первые трели травяной лягушки, и вскоре громкое нестройное кваканье разнеслось над тугаями. Сразу же замолкли соловьи, затихли камышевки. Неожиданно и по-особенному крикнул фазан, ему сразу со всех сторон откликнулось все фазанье население большого тугая. Странная перекличка длилась не более десяти секунд и замолкла.
В эту ночь плохо спалось. Раздражали неумолчные лягушки.
Прислушавшись, я заметил, что пение их было похоже на сложный и длительный переговор. Короткие нотки перемежались с длинными музыкальными фразами, и они не были одинаковыми, а носили разнообразный звуковой оттенок. Интереснее же всего было то, что, несмотря на многочисленность участников хора, наступало дружное молчание на короткое мгновение почти с равными промежутками. Кваканье обитательниц тихой проточки было не таким простым, как казалось с первого раза. В нем чудилась определенная система, отработанная тысячелетиями жизни и передававшаяся от поколения к поколению. Наверное, концерты лягушек, к которым мы настолько привыкли, что перестали обращать на них внимание, сложнейшая сигнализация, разгадав которую, можно было бы прикоснуться и к многим тайнам жизни этих пучеглазых созданий.
Ночь тянулась мучительно долго. Иногда раздавался тонкий писк.
Иногда нудно звенел комар, невесть каким путем забравшийся в полог. На песчаной косе пел одинокий сверчок.
Исчез месяц. Еще раз устроили перекличку фазаны. Крикнула спросонья кукушка. Соловьи молчали…
К трем часам ночи хор лягушек стал постепенно слабеть, лишь отдельные солисты подавали голоса. Вскоре лягушки замолкли, и как только воцарилась тишина, будто ее дождавшись, громко и вдохновенно запели соловьи. Теперь им уже никто не мешал. До самого рассвета они пели на все лады.
Итак, выступление певцов будто совершалось по заранее установившейся и строгой программе.[1]
Долгой бессонной ночью мне вспомнились аналогичные случаи и среди насекомых, наблюдавшиеся во время многочисленных путешествий.
В солончаковой низинке, вблизи Курдайского перевала, на сочной зелени у зарослей тростника завели несложную перекличку кобылки Chortippus apricarius. Мирное стрекотание неслось со всех сторон. Всюду виднелись и сами музыканты, старательно работающие своими смычками. Но вот налетел ветер, пригнулись, зашуршали высокие тростники и все хортиппусы, будто по команде, замолкли на полуфразе, остановили свои инструменты, оборвали песни. Затих ветер, и снова полился многоголосый хор. И так много раз.
Поведение кобылок, в общем, было понятным. Зачем петь попусту, когда шумит тростник? Все равно никто не услышит…
На большом солончаке у песчаных холмов вблизи реки Или настоящее царство солончаковых сверчков. С ранней весны они завладели всем солончаком, и дружная громкая песня их неслась с сумерек до самого рассвета. Но наступило лето, вода ушла из низинки, рядом с солончаком образовалось болотце, и из него понеслась оглушительная песня лягушек. Их громкое пение заставило замолчать сверчков. Прошла неделя, сверчки переселились от шумного болотца в сторону, скопились на другом, противоположном краю солончака, и здесь их трели уже не смолкали до самой осени. Два хора — лягушачий и сверчковый не могли исполнять свои произведения вместе…