Рядом взлетает толстая черная муха. Ктырь стремительно сорвался со своего места, молниеносно ударил муху сверху вниз по-соколиному и оглушенная им добыча уже в длинных цепких ногах хищника, преспокойно усевшегося на тот же кустик терескена.
В пустыне царит весеннее оживление. Ползают грузные черепахи. Зачуяв приближение человека, спешит укрыться в ближайшую норку гадюка. От норы к норе торопливо перебегают суслики, высоко в небе их высматривает орел.
Вскоре ктырь высосал муху, бросил ее остатки на землю и, потирая ноги, принялся тщательно чистит свое стройное тело, покрытое жесткими волосками. Вся его поза теперь будто выражает удовольствие и успокоение, но глаза по-прежнему следят за всем и голова поворачивается то в одну, то в другую сторону. Еще несколько минут покоя и ктырь снова срывается с кустика… Раздается легкий щелчок, ктырь ударил грудью в бронированное тело пролетавшего мимо навозника. Жук упал на землю, а ктырь снова уселся на свой наблюдательный пост. Зачем ему грязный и черствый жук.
Оглушенный ударом жук неподвижно лежит на спине. Быть может, он выжидает, опасность еще не миновала, и кто-нибудь снова станет нападать. Но как будто никого более нет, только муравей подобрался и ущипнул за ногу, желая разузнать, нельзя ли поживиться.
Навозник шевельнул одной ногой, другой, расправил усики и вдруг отчаянно замахал сразу всеми ногами, зацепился за комочек земли и перевернулся. Еще две-три минуты, усики высоко подняты, широкие пластинки на них затрепетали, улавливая запах навоза, поднялись надкрылья, завибрировали прозрачные крылья, «мотор» заработал и жук взлетел.
Ктырь будто только и ожидал появления жука в воздухе. Вновь стремительный бросок, легкий щелчок и опять сбитый навозник лежит на земле.
Так повторилось несколько раз, пока жалкий и запыленный навозник не уполз далеко в сторону от столь необычного места, где нельзя подниматься в воздух на крыльях. Через некоторое время улетает и озадачивший меня хищник.
Чем объяснить странное поведение ктыря? Неужели такой зоркий и ловкий хищник мог несколько раз ошибаться, принимая навозника за съедобную добычу? Ведь он даже не пытался схватить жука ногами. Или, может быть, жук мешал ему наблюдать за добычей?
По-видимому, ктырь просто-напросто играл с жуком от избытка здоровья и энергии. Ведь игры свойственны животным, особенно молодым. Они не только развлечение, как мы чаще всего привыкли думать. Настоящее значение игр заключается в тренировке, своеобразной подготовке к решающим схваткам в жизни.
Хорошо известно, что птицы и млекопитающие любят играть. А у насекомых, поведение которых обусловлено стереотипными инстинктивными действиями, мы об этом ничего не знаем. Им тоже необходим некоторый опыт, тренировка и игры в этом помогают.
Название этого очерка может показаться странным. Какая может быть трагедия у сверчков? И, тем не менее, она есть и здесь я расскажу о том, как эти милые насекомые страдают от случайного соприкосновения с человеческими делами. Об этом раньше никто не знал…
Вспоминается далекое детство. Маленькая станция железной дороги в Хабаровском крае. Приснился сон. Я просыпаюсь в страхе. Вслушиваюсь в ночную тишину. В доме все давно спят. За окном блестит луна и на белой стене рисует переплет рамы. На стеклах сверкают узоры мороза. Тихо. Только из кухни раздается прекрасное пение сверчка. Оно успокаивает. Под мерное стрекотание путаются мысли. Хочется спать…
Нам, малышам, не терпелось узнать, как сверчки живут под печкой. Но они такие осторожные. Только один раз попался в таз и утром, застигнутый врасплох, стал резко подпрыгивать, пытаясь выбраться из заточения. С интересом мы разглядывали пленника. Казалось у него при себе должна быть маленькая скрипка или дудочка, но куда он ее спрятал?
Другое воспоминание немногим более чем через четверть века после первого. Зима сурового 1942 года. Воинский эшелон, долгая сибирская дорога и остановка на станции Ушумун. Ночь, на небе сверкают яркие звезды, трещит сорокаградусный мороз. Эшелон въезжает на обширную территорию санпропускника. Один из первых я вхожу в душевую — в громадную залу с многочисленными маленькими кабинами. В душевой тепло, влажно и… громким хором льется дружная песня сверчков. Забылась зима и почудилась обширная южная степь со звонкими песнями маленьких музыкантов. У многих из нас, наверное, запечатлелось в памяти какое-нибудь воспоминание, связанное с песнями сверчков.
Некоторые народы ценят пение сверчков и лелеют их исполнителей. Их еще и сейчас кое-где разводят в Италии. Большие любители пения сверчков народы Дальнего Востока. Здесь накоплен богатый и ныне утрачиваемый опыт воспитания этих насекомых в неволе. Раньше в Китае поздним летом устраивалось что-то вроде фестивалей по прослушиванию сверчковых песен. Во многих домах висели на стенках клетки со сверчками, а отправляющийся в путешествие путник в числе дорожных вещей захватывал с собою и сверчка. Их специально разводили в отведенных для этой цели комнатах и достигали в этом деле большого умения, основанного на тонком знании образа жизни этих насекомых. В Пекине летом появлялись на улицах торговцы сверчками, в конце августа же из города Ичжоу привозили особенных сверчков под названием «цзинь чжунер» (золотые колокольчики), прозванных так за очень приятное и мелодичное пение.
Сверчков содержали в специальных глиняных горшках, которые украшали самыми различными способами, инкрустировали слоновой костью, гравировали. Сосуды для сверчков служили предметом изощренного искусства. В пекинском музее «Гугун» еще недавно имелась большая коллекция, собранная в период царствования Юн-Лэ, жившего в 1403–1424 годах.
Раньше в России в деревнях дом без сверчков не считался счастливым. Хотя сверчки всегда охотно заселяли жилище, не заставляя себя ждать, забирались и в дома только что отстроенные. Не зря говорилось в народной пословице — «В новый дом сверчки перебираются раньше хозяина» или — «Была бы изба, а сверчки найдутся». Зимой, во время посиделок, в долгие зимние вечера под пение сверчков велись длинные и неторопливые разговоры, рассказывались былины, сказания, сказки. Сверчки казались неотъемлемыми спутниками уюта, покоя и сердечных добрососедских отношений.
В деревенской тишине пение сверчка казалось особенно звонким. «Невелик сверчок, да звонко поет» — говорилось в народной пословице. Да и само пение, казалось, навевало душевный покой, а исполнители казались веселыми и жизнерадостными. «Веселый, словно сверчок», говорили про счастливых людей. Перекликаясь всю ночь напролет, сверчки под злое завывание метели будили отрадные воспоминания о прошедшем лете, о неугасимой жизни, о неизменном и близком пробуждении природы.
Сверчки поселяются в жилище человека только на зиму. Летом они вольные жители поля. В жилье они питаются ничтожными крохами, оброненными на пол, скрытны, пугливы и не попадаются на глаза человеку, никому не мешают, ничему не вредят, поют исправно и прилежно ночами, услаждая слух — одним словом скромные и крошечные музыканты. Всегда думалось: наверное, сверчкам хорошо переживать лютую зиму в теплом жилище человека, и человек для них друг.
К весне веселые музыканты наших жилищ почему-то смолкают. Вспоминается короткое, но выразительное стихотворение Мары Гриезане.
Жил у бабушки сверчок — лакированный бочок,
В темный зимний понедельник свой настраивал смычок.
Потихоньку чок да чок о запечный башмачок…
А весною — вот бездельник! —
Спрятал скрипку — и — молчок.
Так почему же сверчки перестают петь до пробуждения природы! Об этом никто не задумывался.
Институт защиты растений — большое светлое и просторное современное здание, недавно построенное на краю города. Вокруг поля, сады, экспериментальные посевы, масса насекомых и летом вечерами — громкий сверчковый хор. Наступает осень. Желтеют поля, опадают листья с деревьев, насекомые спешат спрятаться на зиму. В это время нет взрослых сверчков, все их племя представлено малышками, шустрыми, длинноусыми, головастыми, с едва заметными зачатками крыльев. Они тоже прячутся во всевозможные укрытия. Многие из них случайно забираются в здание Института. В лаборатории я часто вижу их шустрые усики, высовывающиеся из случайной щелки, или замечаю быстрый скок на средину комнаты и поспешное бегство обратно.
Наступает зима. Сверчки забрались под батареи центрального отопления. Там, как летом, тепло и даже жарко. Сверчки растут, и вот раздается первая звонкая трель, ей вторит другая, третья и в большом опустевшем на ночь здании звучит сверчковый хор.
Я подбрасываю в дальний угол лаборатории для сверчков еду: крошки хлеба, кусочки сыра. Ставлю плошку с водой или с молоком. Невидимые музыканты охотно посещают комнату, нашли в нее лаз не только через щель под дверью, но и по системе вентиляционных ходов, по щелям возле труб отопления. Но поют в ней только два музыканта в строго определенных местах, своих собственных, наверное, отвоеванных в борьбе с соплеменниками. Остальные только забредают сюда как в столовую. Видимо каждый имеет свою собственную обитель, участок, на котором и разыгрывает трели. Не зря говорится в народе «Всяк сверчок знай свой шесток». Между певцами бродят, привлеченные серенадами, самочки. Песни сверчков — сложный свадебный ритуал. Они и перекличка, и обозначение своей территории, и призыв к борьбе, и приглашение на спевку, и многое другое.
Я с интересом слежу за моими квартирантами и задумываюсь об их судьбе. Дело в том, что каждое насекомое в течение длительной эволюции приспособилось проводить зиму в определенной стадии развития: яичком, личинкой или взрослым. Сверчки в природе уходят на зиму совсем молоденькими, в половину меньше взрослых. Вот почему ранней весной в поле еще не услышать их жизнерадостных песен.
Взрослые появляются только в конце весны или даже в начале лета.
Подавляющее большинство насекомых впадают зимой в так называемую диапаузу, наследственно обусловленную спячку. Эта спячка может прерваться по прошествии определенного, строго отведенного для этого времени. У сверчков нет диапаузы. Попав на зиму в теплое помещение, они будто летом продолжают развиваться.