Неумолчная трескотня
Как только зашло солнце, из-за комаров и мокрецов мы сбежали на ночлег от зеленого ручья у Поющей горы в бесплодную и покрытую щебнем пустыню. Несколько десятков комаров, ухитрившихся спрятаться в машине и перекочевать вместе с нами, с наступлением темноты проявили свои кровожадные наклонности и были истреблены. В этом деле живейшее участие принимал и наш спаниель, с большим искусством он ловил пастью своих мучителей.
Наступила безмолвная ночь пустыни под темным небом, украшенным звездами. Два-три раза доносилось угрюмое гудение Поющей горы, но и она, будто заснув, замолчала. Рано утром, едва только взошло солнце, со всех сторон раздалась неумолчная трескотня голубокрылых с черной каймой кобылок пустынниц Helioscirtus moseri. В этом году их было особенно много, пожалуй, как никогда. Большие, расцвеченные в желтые, красноватые и серые тона пустыни, неразличимые среди камней, кобылки взлетали в воздух. Сверкая голубыми крыльями и издавая ими на лету характерный и нежный треск, после нескольких замысловатых трюков они падали на землю, заканчивая демонстрацию своих музыкальных талантов тихой и тоже немного похожей на птичий крик песней. Она напоминала песню кобылки Sphingonotus savinji, но была значительно нежнее и во много раз тише.
Кобылке севшей на землю не стоило выдавать себя врагам, манипулируя деликатным финалом, рассчитанным на тонкий слух и благожелательность супруга. Кобылка мозери и кобылка савиньи внешне отличаются хорошо и относятся к разным родам, хотя по звучанию, манере исполнения и тональности песен очень близки друг к другу. Возможно когда-нибудь систематики, прочтя этот очерк, изменят классификацию и обеих кобылок отнесут к одному роду.
Солнце поднимается над горами Калканами и его теплые лучи проникают через марлевый полог. Но они нам, испытавшим изнурительную жару пустыни, не кажутся ласковыми, так как напоминают об окончании приятной прохлады ночи и наступлении зноя, сухости, царства палящего жаром бога пустыни. Теплые лучи еще больше распаляют брачный пыл кобылок, они трещат все с большим воодушевлением, а некоторые из них реют совсем рядом с биваком. После глубокой ночной тишины их треск кажется очень громким, почти оглушающим, я более не в силах валяться в постели и выбираюсь наружу, стараясь не разбудить моих спутников.
Непонятно все это буйство музыкальных состязаний. Для чего оно? Ради привлечения самок? Они все заняты, грызут прилежно листочки солянок, ни одна из них не прельщена соискателями на приз утреннего фестиваля и не один из музыкантов будто и не помышляет о встрече с подругой, до предела занят: взлеты и нежные трели так и следуют друг за другом.
Что же это такое? Непонятный мужской разговор, непременный ритуал, физиологическая потребность, объяснение которой лежит в глубокой древности становления поведения вида.
В предыдущей каменистой пустыне близ больших курганов ток кобылок был оживленным только утром и потом внезапно прекратился. Интересно, как будет здесь?
На биваке, как в оживленном муравейнике. Все проснулись, заняты, готовят завтрак, упаковывают вещи в машину. В девять часов, сегодня мы основательно проспали, окончен завтрак и неожиданно, будто по команде, прекратились трескучие трели кобылок. Один-два виртуоза еще несколько минут продолжают сверкать на солнце голубыми крыльями и тоже замолкают.
И сразу становится тихо, как в комнате, в которой только что выключили вентилятор и прекратилось его нудное гудение.
— Вот это порядок! — замечает один из членов экспедиции.
— Дисциплина! — подтверждает другой.
Впрочем, нет, тишина не наступила. Раздались звонкие и радостные возгласы кобылок савиньи. Их мало, этих кобылок, быть может, в сотни или в несколько сотен раз меньше, чем голубокрылых кобылок. Но они будто дождались своего череда и теперь выступили на сцену полными ее хозяевами.
Не знаю, случайно ли кобылки поют по очереди или, быть может, такой порядок установился в этой пустыне среди двух видов кобылок испокон веков, чтобы не мешать друг другу разыгрывать сложный ритуал брачных разговоров. Когда-нибудь энтомологи докажут правоту или ошибочных моих предположений.
Кобылок савиньи в этом году мало. Но могут быть года, когда и они станут многочисленными. Как бы там ни было, строгая очередь соблюдается даже там, где один из видов, как, например, у больших курганов, временно может отсутствовать.
У самца сверчка Локсоблеммус экстрис развился дополнительный звуковой аппарат совсем в необычном для этой группы месте — на голове. Здесь основной членик усиков несет длинный вырост, которым насекомое водит о расширенный выступ лобного ребра. Очевидно, он служит для подачи особых сигналов в дополнение к обычным звукам.
У американских кузнечиков Пневморина или, как их называют, кузнечики-пузыри, тело раздуто как пузырь, а брюшко настолько прозрачно, что видна в нем полоска кровеносного сосуда, пищеварительные и половые железы. Расширенное брюшко образовалось из-за сильно расширенных трахей. Расширенное брюшко — отличный резонатор. Голос у этих кузнечиков очень громкий, продолжительный, низкого тона, похожий на кваканье лягушек.
Вообще у многих кобылок, кузнечиков и сверчков наряду с обычными звуковыми аппаратами существуют и дополнительные, и каждый год ученые сообщают об их открытии. Так, некоторые кобылки стрекочут, потирая надкрылья о брюшко, переднеспинку, о пару средних ног или бедра задних ног. У бескрылого кузнечика Эугастер спинулезус недавно был описан необычный стрекотательный аппарат, расположенный на среднегруди. Ученый Кован, исследовавший музыкальные способности прямокрылых, считает, что известные нам приемы их стрекотания — только маленькая часть всевозможного разнообразия этой группы певучих насекомых.
Обычно созревание и пора брачных песен прямокрылых наступает у всех одновременно.
Песни сверчков
Капчагай — изумительное по красоте ущелье. Скалы красные, черные, желтые громоздятся одна за другой и далеко и глубоко внизу в пропасти между ними спокойно катит свои мутные желтые воды река пустыни Или. В природе сейчас царит ликование. Землю, исстрадавшуюся за прошлые засушливые годы, пыльную и голую — не узнать. За две недели весны с нею произошло чудо. После весенних дождей и нескольких теплых дней она преобразилась, покрылась зеленой травой, украсилась желтыми и синими пятнами цветов. Всюду бродят медлительные черепахи. В небе неумолчно славят весну жаворонки. Воздух свеж, ароматен, чист и далеко на горизонте виднеются снежные вершины Тянь-Шаня. Короткая и счастливая пора пустыни!
Я путешествую на машине по ровному зеленому и цветущему плоскогорью Карой вдоль обрывов, ведущих в Капчагай, ищем съезда к реке. Но все они заброшены, непроходимы. Вот, наконец, находится хороший спуск и мы у воды, среди буйства зелени. Противоположная левая сторона реки пологая, холмистая, покрытая яркими красными пятнами. Это расцвели маки. На нашей стороне они только начинают появляться.
У высоких красных скал находится живописное место для бивака. Незаметно проходит день. Наступает вечер. Смолкают визгливые пустельги. Не слышно нежного переговора галок. Закончили монотонные песни удоды. Прошуршала крыльями стайка розовых скворцов. На лету крикнула выпь и все смолкло. Затих легкий ветер. Померкла заря. Наступила удивительная тишина пустыни. И тогда с противоположного левого берега донеслись звуки дружного хора сверчков, самых первых музыкантов среди насекомых. Сущность их дружной спевки, музыкального разговора, до сих пор остаются неясной.
Когда небо совсем потемнело, расцветилось яркими звездами и потянуло холодком, сверчки замолкли.
— Странно! Почему сверчки пели только на левом берегу реки? — задаю я утром вопрос своим спутникам. — Ведь на нашей правой стороне ни один не откликнулся.
— Что тут странного! — возразили мне. — На левом берегу реки другие растения, другая природа.
— Почему другая? — не соглашаюсь я. — Все те же маки, полынь, карагана, песок, солончак, камень, глина да река.
«Наверное — думается мне, — левый берег смотрит на юго-восток, сильнее прогревается солнцем, там, на несколько дней весна шагает раньше, чем на нашем северо-западном берегу. Пройдет несколько дней и правый берег тоже зазвенит голосами неутомимых ночных музыкантов пустыни».
Поднимаясь обратно на плоскогорье из ущелья мы видим, как и на нашем правом берегу зарделись красные пятна маков. Жаль что мы уезжаем. Сегодня здесь тоже запоют сверчки.
Стрекочут и многие жуки — жужелицы, навозники, чернотелки, слоники. Громко стрекочет живущий в воде жук Гидробиа. Жуки-листоеды Криоцерус издают своеобразные громкие звуки, втягивая и вытягивая членики брюшка, которыми они трутся о чешуйчатые выросты надкрылий. У жуков Пенталобус семейства Пассалида шестой и седьмой членики брюшка перемещаются вперед и назад, а расположенные на них щетинки трутся о надкрылья и вибрируют. Звук резонируется особыми порами на члениках брюшка, расположение и число которых, а также структура кутикулы у разных видов этого рода и определяет разницу в стрекотании.
Маленький жук слоник Конотрахелус ненуфар издает характерное стрекотание трением последнего сегмента о неподвижные надкрылья. У другого жука этого рода на флянце левого надкрылья расположен ряд зубчиков, о них трутся бугорки шестого брюшного сегмента. Звуковыми аппаратами обладают оба пола, его устройство у самок в деталях другое, чем у самцов.
Водяной жук Колимбетес фускус стрекочет, потирая задние ноги о ряд бороздочек на втором сегменте брюшка. Разными способами скрипят многие жуки — дровосеки. Большинство трут заднее крыло переднеспинки об особую поверхность щитка между надкрыльями, тогда как другие, таких большинство, подобно кобылкам, трут задние бедра о надкрылья. Дровосеки рода Плагитисмус скрипят, потирая ноги средней пары о задние. Один навозный жук гребнем, расположенным на задних лапках, трет по кантику на нижней стороне брюшка, издавая стрекотание. Жуки Пелобиус, описанные Чарльзом Дарвиным, издают тонкие звуки трением кончика брюшка о гребень на внутренней поверхности надкрылий, за что этих жуков прозвали в народе пискунами.