Взмахиваю сачком и рой рассеялся, оборвался звон крыльев. Но проходит десяток минут и комариков будто стянуло магнитом вместе, они вновь реют в воздухе дружной компанией. В сачке же копошатся нежные, маленькие, зеленоватые самцы с роскошными мохнатыми усами. Весь рой состоит из самцов, сплошное мужское общество.
И тонкий звон крыльев, и тысячи светлых точек на солнечном пятне, и медленное путешествие по лесу — все это ради того, чтобы облегчить встречу с подругами, рассеянными по большому темному лесу.
Какое же значение имеют таинственные взметывания и странные подергивания всего роя? Каков механизм, управляющий миллионным скоплением насекомых, какие органы чувств обеспечивают эту необыкновенную слаженность сигнальных звуков и движений? Кто и когда сможет ответить на эти вопросы?
Разгадка всего этого, могущего показаться малозначительным, досужим и не стоящем внимания, в будущем откроет удивительные физические явления, неизвестные науке и управляющие миром живых существ. И человек обратит эту разгадку на свою пользу, одновременно с сопутствующей ей вредом… Что поделать, все развивается в своем противоречии, и разум шествует вместе с безумием.
Крылья — превосходный инструмент не только для жужжания. Ими можно шуршать, щелкать, хлопать, скрипеть. Самка бразильской бабочки Агеронии резко и громко щелкает, ударяя ребром переднего крыла по груди. Также делают бабочки Гилофила, обитающие в Европе, и бабочки Тмипанистес в Индии.
Кобылки превосходные певуньи, они издают звуки не только при помощи задних ног и надкрылий. Сидя на земле, вибрируют крыльями, постукивая ими о ноги, или щелкают в полете. В пустынях Средней Азии многие большие и ярко раскрашенные кобылки взлетают в воздух и, совершая сложные пируэты, одновременно щелкают крыльями. У кобылки савиньи звуковые модуляции совершаются в воздухе, а на земле достигают наибольшей сложности. Короткокрылая и лишенная обычного звукового аппарата кобылка Эунапиус террулентус издает брачные звуки, ударяя надкрыльями о бедра средних ног. Многие кобылки скрежещут челюстями, посыпая звуковые сигналы, и если подобное поведение у человека выражает гнев, бессилие и злобу, то у крылатых ухажеров оно призывает к себе подруг.
Птичьи крики
Хорошо помню тот день, когда первый раз услышал этот странный птичий крик, хотя с того времени прошло пятнадцать лет. Каменистая пустыня полыхала от дневного зноя. Горы низкие, скалистые и красноватые с каждой минутой приближались навстречу. От перегретого двигателя мотоцикла несло нестерпимым жаром. Едва заметная дорога, усеянная камнями, петляла в разные стороны. И вдруг слева на пригорке показалась странная шеренга черных всадников. Она стремительно неслась наперерез…
Мне так показалось сначала. От трудной дороги нельзя ни на секунду отвлечь внимание и мимолетный взгляд исказил увиденное. Затормозил мотоцикл, выключил мотор. И сразу стало непривычно тихо.
Недалеко от дороги виднелась черная ограда из больших, в рост человека, камней. Многие из них упали и их полузанесло землей. Это было какое-то очень древнее сооружение.
Тишина, безлюдье, дикая пустыня и черная ограда навевали особенное настроение. В это мгновение я услышал незнакомый и немного пронзительный птичий крик. Он доносился из-за холма за древней оградой. Но там никого не было видно. Пустыня будто вымерла, и только ящерицы шмыгали под ногами. Еще несколько раз прокричала незнакомая птица. Но какая и где, узнать не удалось. В пустыне немного птиц. Все они мне были хорошо известны и знакомы, кроме этой.
Постепенно я забыл о странном крике, пока через несколько лет не попал на красные холмы. Это было удивительное место.
Много миллионов лет назад давно исчезнувшее с лика земли озеро отложило на дно красные глины, перемешанные с мелким щебнем. Потом озеро исчезло, дожди и ливни размыли осадки и получились красные горы с многочисленными оврагами, крутыми, причудливыми и извилистыми. Кое-где, оттеняя зеленью этот мир красной земли, росли редкие кустики тамариска и саксаула. Красные горы под горячим солнцем полыхали жаром и казались раскаленными. Здесь я опять услышал странный птичий крик и вспомнил низкие скалистые горы, перегретый двигатель мотоцикла и странную черную ограду. В этой голой и бесплодной местности жили только одни каменки-плясуньи. На земле они всегда грациозно приседали и раскланивались, были не в меру любопытны, не боялись человека, иногда подлетали к самому биваку. Хорошо заметные в своих белых сорочках, оттененных серым фраками, они были хорошо заметны. Каменки-плясуньи не могли так кричать. Этот крик, услышанный мною, принадлежал таинственной птице.
Помню, тогда в красных горах возле бивака всю ночь напролет покрикивала еще другая незнакомая птица. С карманным фонариком я принялся ее искать и к удивлению увидел каменку. Никто никогда не знал, что она ночью тоже бодрствует и еще кричит по-особенному. Но это была все же каменка, а не та особенная неизвестная крикунья.
Долго я терялся в догадках, представляя себе самых необыкновенных, по особенному чутких, незримо бегающих по земле птиц пустыни, умеющих ловко прятаться в норки при виде человека.
Недавно, как очень часто бывает, загадка неожиданно и просто раскрылась. Изнывая от жары, я сидел под кустом саксаула, наблюдая за песчаным муравьем. Передо мной в воздухе, выделывая сложные пируэты, трещала крыльями и крутилась кобылка. «Как ей не жарко в такое время распевать свои брачные песни» — подумал я.
Кобылка неожиданно упала на землю рядом со мною и громко и пронзительно зазвучала крыльями как та самая таинственная птица. Я окаменел от неожиданности. Неутомимый певец снова повторил свой изящный номер в воздухе и на земле опять закончил птичьей песенкой.
Много труда стоило мне изловить верткого летуна. Он оказался кобылкой Sphingonotus savinji. Раньше эта кобылка была редкой. Но в последнее десятилетие, я это хорошо заметил по частым путешествиям в пустыне, ее стало значительно больше. Интересно то, что по-птичьему она кричала только в самую жару, когда температура воздуха поднималась выше 32 градусов. Кобылка савиньи определенно обладала музыкальным даром, и ее брачные песни отличались большим разнообразием репертуара. Ни одна кобылка, обитающая в горах и пустынях Семиречья, в этом отношении не могла равняться с нею.
Обычно каждый самец имел свою территорию, которую старательно облетал, демонстрируя свое дарование. На земле нередко к солисту приближалась самка, и тогда между парой происходил обмен короткими музыкальными фразами. Впрочем, потрескивания крыльями самочек казалось однообразными. Большей частью дама хотя и удостаивала коротким вниманием кавалера, но отвергала его ухаживание и скачками удалялась прочь, а тот продолжал в воздухе громко напевать и демонстрировать фигуры высшего пилотажа.
Очень было интересно изучить песни замечательной кобылки. Они определенно складываются из множества разнообразнейших сигналов и каждый из них имеет какой-то свой особенный смысл и значение.
Ни раз я охотился с магнитофоном за этой кобылкой и все неудачно. Но однажды посчастливилось. Так же, как и в первый раз, неутомимый солист сам сел возле меня. Я же тот час подсунул у нему микрофон, привязанный на палку. Тут же неожиданно появилась и самка. К сожалению, разговор их был очень короток и непродолжителен. Кобылки чем-то не понравились друг другу и разлетелись в разные стороны. Но песня, хотя и короткая, запечатлелась на пленке.
Оса Колумбия откладывает яички при помощи длинного яйцеклада в тело личинок насекомых, обитающих в древесине. Самцы выходят из куколок раньше самок и принимаются разыскивать их по жевательному звуку, издаваемому челюстями при выходе из древесины. Этот жевательный звук различен у разных видов этого рода. Кобылка Паратилотропика руннери издает челюстями звуки в довольно широком диапазоне, которые вероятно, содержат целый код сигналов. Над их расшифровкой придется еще немало потрудиться ученым.
Как же живут те, кто не имеет никаких приспособлений для звуковых упражнений?
Древесный сверчок Меконема усиленно барабанит своим животом по ветке, на которой сидит, сообщая о своем существовании: крылья его непригодны для пения. По другим сведениям сверчок Меконема талассинум топает по ветке ногой и одновременно вибрирует брюшком. Кобылки Эфиппигера передают через почву друг другу сигналы дрожанием тела или через растение, на котором насекомое сидит. Для подачи же дальней сигнализации применяется обычное стрекотание.
Жуки-точильщики, сидящие в древесине, издают тихие и мерно тикающие звуки, постукивая головою о дерево. Этим приемом они пользуются собираясь выбираться из своих ходов, как бы договариваясь заранее о предстоящей встрече друг с другом. Эти звуки так сильно напоминают тиканье часов, что в Англии когда-то верили, что жуки точильщики предвестники смерти одного из обитателей дома, и отсчитывают приближение конца жизни. Из-за этой мрачной и понапрасну приписываемой способности их назвали могильщиками или жуками «часы смерти». Невинное постукивание головой крошеного обитателя сухой древесины, возможно, приблизило смертный час не одному из суеверных и мнительных жителей старой Англии.
«Часы смерти»
Первые дни в избушке, в которой я поселился в урочище Бартугай, было холодно и сыро. Но в тугае дров достаточно, печь полыхает жаром и вскоре в моем жилище и сухо, и тепло.
Ночью в урочище царит необыкновенная тишина. Поэтому, проснувшись, не особенно удивился, услышав как тикают ручные часы. Впрочем, часы тикали так громко и отчетливо будто находились под подушкой. Я же хорошо помнил, они — на столе. Засветил фонарик, посмотрел: часы на месте. Наверное, тиканье часов передавалось через стол по его ножкам к деревянному топчану на котором спал. Так решил и, подумав о том, что в городе никогда такое не услышишь, вскоре заснул. Но потом днем догадался. Часы тут не при чем. Топчан я соорудил из двух чурбаков ствола трухлявого дерева, прибив к ним доски. Уж не завелись ли в чурбаках жуки-точильщики и в прогревшемся домике затикали часами, постукивая своими головками о древесину. У них есть такая манера поведения.