Могучая широкая река вся в отмелях, косах и островах. Очень много ила и песка несут ее желтые воды. Такую воду почитают земледельцы, она плодородна.
Как всегда паром загружен до предела. На него въезжает Газик пограничников. Водитель вытаскивает из кабины чудесного волчка. Птица, высоко подняла кверху клюв, смотрит на нас желтыми глазами. Она залетела в пустыню, потеряла ориентир, ослабла, заблудилась. Ничего не желает есть. Иногда, защищаясь от назойливых зевак, угрожающе раскрывает клюв, будто собираясь нанести защитный удар по воображаемому противнику. Ее немигающие глаза смотрят холодно и враждебно.
Пограничник рассказывает: — Есть у нас много змей. Есть гюрза и эфа. Все они страшно ядовиты. Вчера гюрза бросилась на служебную собаку, обвила ее кольцами, ужалила три раза. Возможно, неопытный пес на нее сам напал. Верный помощник пограничников прожил всего четыре часа после ужаления. Гюрза самая коварная и опасная. С коброй проще. Левой рукой перед ней надо помахивать белым платочком. Змея поднимает голову, покачивается из стороны в сторону и перед тем, как броситься на платок застывает. В этот момент ее легко ухватить сзади правой рукой за шею.
Возле заставы часто пробегают джейраны. Когда хотят пить, теряют осторожность, не боятся человека, даже подходят к самой заставе. Иногда пропадают от жажды. В пустыне нашли недавно шесть взрослых и трех малышей, все погибли. Выносим им воду в корытце за ограду. Бросаются к воде, не обращая внимания на нас.
— Вы, наверное, стреляете их? — спрашиваю я.
— Что вы — отвечает пограничник. — Очень красивый зверь. Да со стрельбой у нас на заставе строго. Не разрешается стрелять.
Продолжает рассказывать. Много шакалов. Один раз в наших запасах протухла туша барана. Выбросили ее. Так сбежалось столько шакалов, такой вой подняли.
На будке парома сидит пара горлинок. Самец нахохлился, токует, старается, что-то выговаривает своей подруге. Потом, закончив разговор, обе птицы, бесстрашно лавируя по палубе между автомашинами, ногами пассажиров и животных, затевают шумную погоню друг за другом. Обстановка переправы им хорошо знакома. Птицы свили себе гнездо в одной из ниш понтона.
С машины на машину перелетает парочка трясогузок. Они ловко склевывают мух, крутящихся возле ослов и лошадей, семенят ножками по палубе. У них тоже здесь гнездо. Понтонщик смеется: — Это наши бесплатные пассажиры. Они у нас всегда гнездятся.
Вечером понтон причаливает к правому берегу Амударьи и поселка Киркачи. Здесь его стоянка до утра. Горлинки перепархивают на берег, садятся на забор, трясогузки бегают по берегу у самой кромки воды, разыскивая поживу.
Теперь мы снова в Узбекистане и держим путь к городу Карши, но вскоре устраиваемся на ночлег в песчаной пустыне на ровном большом такыре среди барханов, поросших джузгуном, саксаулом, кермеком. Над нами безбрежное синее небо без единого облачка.
Ночью спалось плохо, воняло бензином от походной плитки. Только под утро подул прохладный ветер. Когда над равниной взошло солнце, раздались мелодичные позвякивания ботала с одной стороны — от отары овец и хриплые крики лисицы — с другой. Пора вставать.
Разошлись с бивака в стороны. С бархана вижу как от машины, перепрыгивая через кустики, мчится длинный Кайрат, за ним шариком катится низенький Сламбек. Что-то случилось, надо поспешить к ним. Оба энтомолога, оказывается, гоняются с фотоаппаратами за жуками навозниками. Черные рыцари ожесточенно дерутся из-за куска навоза, сражение между ними идет не на шутку. И, видимо, не спроста. Жукам нечего есть, скот перегнали в другие места. Сламбек пытается помешать междоусобице, отнять кусок навоза. Кайрат кричит ему:
— Не тронь навоз!
— Почему? — недоумевает Сламбек.
— Как ты не понимаешь, мой навоз!
— Как это так, твой? Жука навоз.
— Ничего ты не понимаешь, — сердится Кайрат — говорю тебе, мой навоз. Испачкаешься.
Сламбек понял, в чем дело, отдернул руку. Жук-победитель прячется с куском добычи в ближайшую норку.
Не ожидал у священных копров увидеть такие повадки. Они — специализированные поедатели только навоза лошадей, как в пустынях Казахстана. Впоследствии оказалось, что в Средней Азии обитает не один вид, а целый десяток видов похожих друг на друга священных копров и, возможно, каждый обладает своими особенностями образа жизни и питания.
Вечереет. Солнце заходит за тучи, книзу от них тянутся полосы сухого дождя, (капли воды, засыхая в сухом воздухе, не долетают до земли). На ровной и плотной поверхности хорошо стелить постели и не надо убирать камешки, веточки и разный растительный мусор.
Утром наш лагерь как встревоженный муравейник, каждый занят своими делами, свертывают спальные мешки, готовят завтрак. Неожиданно к брезенту, разосланному на земле, примчался скарабей с кусочком навоза. Осторожно я отбросил в сторону его добычу. Испуганный жук застыл с распростертыми в стороны ногами, будто умер. Мне жаль его, отношу его к куску навоза. Через несколько минут примчался другой скарабей к тому же самому месту, что и первый и тоже с навозной добычей. За ним заявился третий. В общем, задали мы жукам работу!
По такыру издалека видно все хорошо во все стороны. Как в величайшей спешке несется еще несколько жуков. Вскоре мы атакованы шестью навозниками, и каждый со своим грузом. Вокруг голо и ровно, как на паркете и поэтому им, наверное, нравится наш большой брезент, они намерены под него забраться и в укрытии предаться долгожданному завтраку. Мы усиленно отбрасываем жуков в стороны, но они все с завидным упорством возвращаются обратно. Тогда, догадавшись, переносим на лопате наших визитеров к песчаным холмам и там они дружно закапываются, чтобы наедине спокойно насытиться. Пора и нам приниматься за завтрак.
Я раздумываю о странном поведении жуков. Только ли в брезенте дело. Наконец, кажется, догадываюсь, в чем дело, но не уверен окончательно. Ветер дул в сторону от нашего бивака. По ветру жукам легче катить шар и чтобы избежать конкуренции проще мчатся по ровному такыру.
Мой спаниель Зорька конечно отлично знакома со скарабеями, но если к ее морде поднести жука, ожесточенно размахивает головой или пятиться, будто упрашивая не беспокоить ее такой пакостью. Может быть, у собаки такая реакция из-за запаха совсем других жуков — чернотелок-бляпсов. Те очень вонючие. Но она знакома со многими обитателями пустыни, отлично различает жуков, знает ос, наловчилась ловко хватать и давить их зубами, успевая вовремя отбросить из пасти, чтобы не пострадать от жала. С удовольствием охотиться на комаров, слепней и уничтожает их, очень любит лакомиться большими певчими цикадами.
В тамариске вижу зеленого с золотистыми блестками крошечного слоника. Его личинки плетут ажурные, прочные, мелкоячеистые шарики-домики. Под лупой шарики поражают изяществом строения. В них отличная вентиляция воздуха и одновременно защита от врагов. — Настоящая масахана! — восхищается Сламбек (Масаханой в Средней Азии называют противокомариный полог, сделанный из марли и растягиваемый над постелью).
По барханам бегают забавные ящерицы песчаные круглоголовки, закручивают и раскручивают колечком полосатые хвостики, трясут ими, что-то сигналят друг другу, предупреждают одновременно врагов о своей недоступности и при опасности мгновенно тонут в песке. Милые кривляки! Их представления интересно наблюдать, не замечая быстро текущего времени.
Под кустиком джузгуна на светлом песке видны многочисленные черные точки. Они что-то означают, нет нигде в пустыне таких точек. Вглядываюсь в куст. Вот на одной веточке следы рыхлой паутины и множество линочных шкурок гусеничек. Оказывается здесь, собравшись кучкой, перелиняла многочисленная путешествующая семья джузгунового походного шелкопряда. Вылупившись из яичек, гусенички, братья и сестры, не расставаясь до взрослой стадии, путешествуют вместе походной колонной. На другой ветке кустарника следы тоже такой коллективной линьки, но шкурки уже значительно крупнее. Значит, проделав небольшой путь от ветки к ветке и усиленно питаясь, гусеницы основательно подросли.
Третья остановка для линьки сопровождалась трагедией: на стволике кустарника виднеется множество шелковистых кокончиков наездника агениасписа. Их родители поразили семью гусениц, отложив в них яички. Личинки съели тело своих хозяев и теперь, выйдя из гусеничек и сами, не мешкая, долго не лежали куколками, все кокончики пусты, на кончике каждого — аккуратные крышечки, сдвинутые в стороны. Природа позаботилась о контроле над численностью шелкопряда и куст чист. Где же остальные гусенички?
Приглядываюсь: едва заметная паутинная дорожка ведет к соседнему кусту. Там собрались остатки семьи, уже подросшие гусенички походного шелкопряда. Скоро они расстанутся, расползутся в стороны и, оказавшись в одиночестве, окуклятся, чтобы превратиться в бабочек. Расползутся заранее еще и для того, чтобы избежать внутрисемейного скрещивания.
Местами среди барханов лежат кучи песка, будто только что сваленного грузовой машиной. Они придают своеобразный и загадочный оттенок ландшафту. После раздумий начинаю понимать: это участки песка сильно слежавшегося и не совсем разрушившегося и спрессовавшегося под тяжестью находившихся над ними барханов. Барханы ушли, подгоняемые ветрами. Они ушли из-за того, что растительность на них была уничтожена человеком.
Песчаная акация — грациозный высокий кустарник с тонкими светлыми стволиками. Она давно отцвела и теперь украсилась крупными стручками бобиков. Ее темно-фиолетовые цветы видны издалека среди светлого фона пустыни и кажутся глубоко черными. Кто видал черные цветы?
На одной большой песчаной акации гудит и беснуется целая свора жуков-нарывников, очень нарядных, ярко-красных, со светло-желтой перевязью, отороченной черными каемками. Нарывников на юге много видов, и эти жуки явные южные, севернее в Казахстане их нет. Для них куст акации место свидания. Жуки слетелись к нему со всех сторон, справляя короткую брачную пору. Но сейчас на растении нет цветов, которыми обычно питаются нарывники.