Вспомним, каких только безумных «чудес» не пережили наши дружные народы. И все ведь накапливалось, все оседало в душе, все накипало…
Чего только не делали против людей, против животных, против рек и озер, морей и лесов, садов и пашен. Помню, вдруг вышел однажды антиишачий закон, и, чтобы не платить непосильного налога, хозяева прогнали своих вековечных помощников со двора. Стада одичавших, голодных ишаков ревели в зимних полях за городом с утра до ночи и с ночи до утра. Стаптывали виноградники. Грызли штакетник в окраинных палисадниках. Оскаленные, как собаки, длинными желтыми зубами тянулись к людям, и настоящие слезы катились по их длинным мордам. Так и мучились, пока не околели все до единого на радость тысячам шакалов, сбежавшихся с окрестных гор и пировавших до самой весны.
Сейчас мы часто говорим и пишем, что крепко отстали от цивилизованного мира в деле охраны здоровья и жизни наших граждан. И можно подумать, что отстали сейчас, а, например, в 1933, 1938, 1948-м или в другие годы у нас дела были много лучше, лучше настолько, что мы, наверное, далеко обгоняли Маврикий и Барбадос, от которых отстаем сегодня? Просто до недавнего времени мы не располагали никакими статистическими данными ни по каким печальным поводам, а сейчас кое-чем располагаем. Недостаточная осведомленность десятилетиями поддерживала наш душераздирающий оптимизм, нашу гигантоманию, нашу дежурную влюбленность в собственное величие.
Сегодня мы пытаемся взглянуть на себя трезво, взглянуть в лицо истины, но это нелегкое занятие.
Помню, когда лет двадцать назад театр в Махачкале поставил «Медею» Еврипида, местная газета писала: «Герои и хор трагедии часто воздевают руки к небу, там они желают видеть олимпийских богов, но это коллективу не удается».
Как невозможно было тому «коллективу» увидеть с театральных подмостков олимпийских богов, так же трудно нам сейчас сразу разглядеть подлинное положение дел сквозь многослойный, годами копившийся, розовый и черный туман хвастливой полуправды и лжи, в том числе и в национальном вопросе. Сейчас этот туман потихоньку рассеивается, но до полной ясности еще далеко.
Когда на последней сессии Верховного Совета СССР шла речь о событиях в Азербайджане и Армении, о беженцах, в одном из выступлений очень уместно прозвучали слова Достоевского о слезе ребенка. Все это так. Все правильно, уместно и человечно. Но хочешь не хочешь, а вспомнишь, сколько миллионов детей нашей Родины и до этих событий уже пролили свои слезы не от материнского подзатыльника и не от ребячьей обиды за то, что отняли игрушку…
Особенно бурливо кичились мы монументальной дружбой наших народов. И по поводу, и без повода ставили ее в пример другим, нехорошим странам.
В самом начале романа «Бесы» Достоевский вспоминает о том, что «Гулливер, возвратясь из страны лилипутов, где люди были всего в какие-нибудь два вершка росту, до того приучился считать себя между ними великаном, что, и ходя по улицам Лондона, невольно кричал прохожим и экипажам, чтоб они пред ним сворачивали и остерегались, чтоб он как-нибудь их не раздавил, воображая, что он все еще великан, а они маленькие. За это смеялись над ним и бранили его, а грубые кучера даже стегали великана кнутами; но справедливо ли?»
Больно, что жизнь, как грубые кучера, стегает нас кнутами. Но ведь нельзя и не признать, что справедливо.
И так будет до тех пор, пока мы не войдем в полную норму обычного здравого смысла и обычной цивилизованности. На современном языке эта новая наша мечта называется правовым государством.
«Вражда племен» напоминает известную во всем мире картину Питера Брейгеля Старшего «Слепые». Закинув головы, цепочкой устремились незрячие по самой кромке обрыва. Им представляется, что к спасению, а на самом деле к гибели – вон уже покатился первый…
Простому народу, который занят «делом поддержания жизни», чужда любая националистическая возня. Но страдает от розни больше всего именно простой народ. Вы обратили внимание, что и среди азербайджанских, и среди армянских нынешних беженцев сплошь люди бедные – это очень хорошо было видно на телеэкране. Ни в одном репортаже о беженцах ни разу не промелькнуло холеное лицо толстосума – ни с той, ни с другой стороны. Ни разу! Ни одного!
Вспышки межнациональной розни были всегда и везде. Но у нас положение особенное. На сегодняшний день все так проросло в нашей большой стране, что всякая распря рвет по живому телу не только противостоящие стороны, но и все государство, весь народ.
И опять же, кого любить, кого жалеть, к какому берегу плыть нам, метисам? И тем, что метисы по крови, и тем, что метисы по душе? А ведь нас миллионы. Как нам разорваться и во имя чего?
Когда были написаны приведенные выше заметки, злой рок еще не нанес свой неотвратимый удар в тысячи беззащитных жизней.
Но вот в страну пришло великое горе. И новый свет осветил наши странности и страсти, в том числе и пресловутую «вражду племен». Все эти свифтовские мотивы борьбы «тупоконечников» и «остроконечников» вдруг стали такими ничтожными в наших глазах.
Горы гробов в Спитаке, которые увидели все мы у себя дома – на мерцающих телеэкранах. Крики и стенания еще живых людей под гнетом битого кирпича и бетона – даже читать об этом нельзя без слез. Даже читать… А каково было тем, кто слышал их наяву? Даже чужим, прилетевшим за тысячи километров из других городов, из других стран. Даже чужим… Я не говорю о родных и близких – нет слов, которые могут их утешить.
И все равно нам нужны не только дела, но и слова. Поэтому так западает в сердце каждая буква человечнейшего послания католикоса всех армян Вазгена I: «После первых дней этой бури мы должны еще более собрать самих себя, наше сознание, все наши духовные силы, единство нашего народа с родным правительством – как единое сердце и единая душа, дабы исцелить наши раны, устремив наш взор в небеса, узрев там яркие и горящие звезды надежды нашего народа. Перед смертью и после смерти возрождаются победоносно силы жизни, раскрывается вновь цветок жизни.
Возлюбленные чада наши, в этом духе и с этой святой верой вознесем молитву нашу к Богу».
Проникновенное слово главы армянской церкви увидело свет на страницах «Правды». А мы все судачим: есть реальные приметы перестройки или нет?
То же самое и о всплесках межнациональной розни: дескать, раньше не было, а теперь есть. Раньше бы не позволили, а теперь допустили…
Да, все это так или почти так. Но раньше мы жили как в наглухо закрытой казарме. А в казарме, как известно, порядок обеспечивается довольно просто. Совсем другое дело жить на воле – здесь действуют другие принципы, пока непривычные для многих из нас. Но что лучше: опять в казарму или пусть мучительно, но учиться демократии?
Да, поломает нас, да, потреплет в лихорадке. Но если мы будем тверды в нашем выборе, кризис минует и бациллы рабства погибнут. Должны погибнуть, хотя и не так скоро, как хочется. А пока что эти бациллы сильны и национальные распри – одно из проявлений их силы.
Великая русская коллекция
Культуру часто путают с цивилизацией, с ее техническими усовершенствованиями, навыками современных удобств, с комфортом общественной жизни, защищенной законодательно.
Но писанный людьми закон порой подменяет такие нравственные категории, как совесть, достоинство, честь и любовь.
Еще Кант говорил, что есть только две вечные истины: звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас. Сегодня эта мысль великого философа почти забыта.
Если основа цивилизованности – рационализм, то основа духовной культуры – нравственность. И в этом смысле скрипка Страдивари – плод Культуры, а самый замечательный компьютер и умение им пользоваться – плод цивилизации. Это такие же разные плоды, как нравственность и законопослушание. Если первое зиждется на божественном начале, то второе имеет в своем фундаменте множество подпорок – от принятого в том или ином государстве представления о пользе дела до страха перед наказанием.
Когда стадо поворачивается назад – хромые бараны идут впереди. Наш двадцатый век особенно убедительно иллюстрирует эту восточную мудрость. Вся история человечества неоднократно свидетельствует о том, как стремительно, почти мгновенно собрание граждан может стать толпой, а толпа стадом.
Чем дальше развивается техническая цивилизация, чем грандиознее становятся ее возможности, тем опасней «хромые бараны», в заложниках у которых вдруг могут оказаться все и всё.
Тончайшая пленка предохраняет гомо сапиенс от всеобщего одичания. И этот защитный слой соткан не из достижений технического прогресса и цивилизации в ее утилитарных формах, а из живых волокон нравственности и духовной культуры.
Абсурд и тупость обыденной жизни вроде бы не оставляют нам шансов на спасение. Порою кажется, что духовная культура существует на земле не благодаря нашей жизнедеятельности, а вопреки ей.
И все-таки почему она до сих пор существует? Почему она неистребима, словно неопалимая купина?
Наверное, потому, что так Богу угодно.
Великая русская коллекция – один из ярчайших примеров такого Божьего заступничества и благоволения.
Сейчас в ходу весьма циничная фраза: «Цена вопроса?».
Подразумевается, что все можно купить: движимость, недвижимость, совесть, честь, любовь, достоинство отдельного человека, а если хорошо заплатить, то и достоинство нации. Не считая нужным спорить на эту банальную тему, скажу только, что мне особенно приятно отметить, что на регистрационных карточках некоторых инструментов великих мастеров, хранимых ныне в Коллекции, значится: «Цены не имеет».
Не буду пересказывать содержание книги. Хранители Коллекции, выдающиеся музыковеды, крупнейшие музыканты XX века, сделали это с любовью и тщанием, которое заслуживает не беглого знакомства, а подробного, медленного чтения. Ограничусь лишь несколькими, важными, на мой взгляд, штрихами из истории создания Великой русской коллекции.