Между тем русское правительство в манифестах, обращенных ко всей Европе, метало громы и молнии против валашского народа и обвиняло его в том, что он учредил республику и провозгласил коммунизм. 1 августа 1848 г. большое русское войско перешло Прут, направляясь в Бухарест, Сулейман-паша внезапно был отозван Портой; султан отказался принять валашских депутатов, прибывших в Константинополь по его же собственному приглашению, а 25 сентября Фуад-эфенди, появившись под Бухарестом во главе турецкой армии, заявил, что прибыл исключительно с целью лишить Россию всякого повода для вторжения в Дунайские княжества. Поверив словам турок, более 100000 жителей города Бухареста и его окрестностей, без оружия, в праздничных одеждах и во главе с духовенством, вышли приветствовать их. Фуад-эфенди предложил им направить к нему в лагерь депутацию для получения от него инструкции. Г-н Братиану рассказывает в своем отчете об этих событиях:
«Не успела депутация представиться Фуад-эфенди, как она уже была арестована; в то же время турецкие войска стремительным маршем бросились в Бухарест, смяли под копытами своей кавалерии мирных жителей, вышедших встречать турок как друзей, сорвали их знамена, сломали кресты, обстреляли попавшуюся на пути военную казарму, а также целый квартал в самом городе, расстреляли картечью находившихся в казармах валашских солдат, побуждая их сдаться и сложить оружие, и перебили больных; вступив в город, войско предалось грабежам, убийствам и прочим ужасным насилиям».
Здесь к турецкой армии присоединился и фактически командовавший русский уполномоченный, генерал Дюгамель. За ним следовала русская армия; результатом явился Балта-Лиманский договор[165], который, кроме всего прочего, восстановил русский основной закон, так называемый Статут, — не что иное, как тот status quo, вернуть к которому Валахию Австрия теперь обязуется.
Ясно, что если бы Омер-паша вступил теперь со своей победоносной армией в Валахию, турки, наученные своим недавним опытом и находясь в состоянии войны с Россией, восстановили бы конституцию 1848 г., со всеми ее последствиями в виде «республики, коммунизма» и возобновления всех порождений 1848 года. Никто не поверит, что Австрии такая перспектива понравится больше, чем России. С другой стороны, не менее ясно, что Порта должна была подвергнуться исключительно сильному давлению, чтобы позволить склонить себя к новому нарушению своих договоров с валахами, зная по опыту, каковы могут быть последствия такого шага. Давление это могло быть оказано только английским послом. Интересно поэтому вспомнить, как тот же самый лорд Редклифф и его начальство на Даунинг-стрит отнеслись в 1848–1849 гг. к нарушению прав Молдавии и Валахии русскими и турками.
Когда русская армия впервые перешла молдавскую границу в июне 1848 г., лорд Пальмерстон заявил в палате общин, отвечая на вопрос неизменного Дадли Стюарта, что
«русская армия вступила в Молдавию без приказа с. — петербургского кабинета; она имеет целью лишь поддержание или установление порядка, после чего она немедленно будет выведена; переход ее произошел с согласия господаря и у России нет намерения приобретать эту территорию».
В августе 1848 г., когда русская армия на пути в Бухарест вновь перешла Прут и молдаво-валахи послали депутацию в Константинополь, Диван обратился за советом к послам Англии и Франции и получил от лорда Редклиффа рекомендацию придерживаться политического курса, предписываемого Россией.
В октябре, когда турки и русские совместно заняли Валахию, русские преследовали некоего валашского офицера вплоть до самой квартиры командующего турецкими войсками в Бухаресте Омер-паши, который вместе с Фуадом-эфенди заявил по этому поводу протест. Узнав об этом оскорблении, Порта заявила, что не желает больше иметь дела с русскими и приказывает своим войскам отойти за Дунай, дабы перестать быть соучастниками политики русских в Дунайских княжествах. При этом Порта грозилась обратиться к великим державам с торжественным протестом, подтвержденным подробным меморандумом о всем том, что произошло в Дунайских княжествах. Тот же посол снова вмешался и расстроил эти намерения Порты.
Наконец, когда объединенная русско-турецкая оккупация в 1849 г. приняла характер террористического режима, и Магиеру, вождь валашских иррегулярных войск, один только оказывал сопротивление, он вынужден был отступить за Карпаты, «подчиняясь доводам британского генерального консула, который указывал ему, что присутствие его армии парализует деятельность дипломатии и что страна его скоро будет восстановлена в своих правах».
Написано К. Марксом 4 июля 1854 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4134, 19 июля 1854 г.
Подпись: Карл Маркс
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
Ф. ЭНГЕЛЬСВОЙНА НА ДУНАЕ[166]
Около 80 лет тому назад, когда победоносные армии Екатерины II отрывали от Турции одну провинцию за другой, еще до превращения этих провинций в то, что ныне называется Южной Россией, поэт Державин в один из моментов лирического вдохновения, которые он обычно обращал на превознесение славы, если не добродетелей, самой императрицы и предстоящего ее империи великого будущего, написал заслуживающее внимания двустишие, которое и сейчас в сжатой форме выражает высокомерие и самоуверенность царской политики:
На что тебе союз? — о Росс!
Шагни — и вся твоя вселенна.
[Державин. «На взятие Варшавы». Ред.]
Возможно, что это было бы верно, даже для настоящего времени, если бы только Росс мог шагать вперед; это движение, однако, встречает довольно серьезные препятствия. Вот почему он вынужден, по крайней мере в настоящий момент, немного отсрочить захват вселенной. Но особенно задета его гордость тем, что, отступая, он не только не может обеспечить за собой мировое господство, но вынужден даже оставить нетронутыми ключи от обыкновенной крепости Силистрии на Дунае, завладеть которыми он поклялся. И, что еще более печально, он оставляет приблизительно пятьдесят тысяч своих братьев, павших в бою и погибших от болезней в течение этой единственной в своем роде кампании.
С военной точки зрения осада Силистрии, несомненно, важнейшее событие с начала войны. Именно в силу того, что русским не удалось взять эту крепость, их кампания оказывается полностью проигранной, а к отступлению за Серет, которое они сейчас совершают, присоединяется позор и немилость царя. Наши читатели получили уже тщательный и, как мы полагаем, полный анализ ранних этапов осады Силистрии; теперь, наконец, после получения официальных русских отчетов, доставленных пароходом «Пасифик», мы можем проследить всю операцию до ее завершения, отдавая должное каждой стороне. Кроме русских отчетов, написанных ясно, четко и деловито, но содержащих множество пропусков, мы сейчас имеем в своем распоряжении отчет лейтенанта Несмита (из бенгальской артиллерии), написанный для лондонской газеты «Times»[167]. Это — полный дневник осады, содержащий много интересных подробностей, но написанный довольно небрежно, и в некоторых случаях дающий неточные даты. Уместно заметить, что высказанные нами ранее взгляды и заключения об осаде вполне подтверждаются этими более поздними и более подробными отчетами, за исключением следующей детали: турки не отказались от защиты форта Араб-Табиа, тогда как мы предполагали, что на последнем этапе осады им придется это сделать. Очевидно также, что русские действовали еще более необдуманно, чем мы предполагали. Сначала они развернули правильную осаду крепости с востока, в низинах Дуная, надеясь, что смогут совершенно обойти обособленные от крепости форты и сразу проделать брешь в главной стене Силистрии. Если эта попытка и имела какие-либо достоинства, то лишь достоинства оригинальности. Она является, может быть, первым примером того, как против крепости устраиваются траншеи и апроши на местности, которой не только угрожали с фланга укрепленные неприятелем высоты, но над которой господствовали также высоты, расположенные в тылу. Но затем была предпринята вторая неправильная осада этих самых высот, причем она велась так искусно, что, после того как две недели были потрачены на рекогносцировки и штурмы, во время которых тысячи русских были убиты и изувечены, против этих высот должна была быть начата также и правильная осада. Но ни слова больше о высоком искусстве, проявленном русскими. Перейдем теперь к подробностям осады.
1 июня русские получили с левого берега Дуная новую партию осадных орудии, из которых была составлена батарея, выдвинутая против Араб-Табиа. Турки рыли шанцы и подкладывали мины под контрэскарпы и гласисы этого форта. 2 июня был убит бомбой Муса-паша, командующий войсками в Силистрии. К вечеру русские взорвали мину под одним из бастионов Араб-Табиа. Так как они к этому времени не могли еще достичь вершины гласиса, то мина, несомненно, была заложена не очень точно. Расстояния и линия наименьшего сопротивления, видимо, были высчитаны неправильно и вследствие этого мина не только не нанесла ущерба турецким оборонительным сооружениям, но взорвалась назад и засыпала русские траншеи градом камней и земли. Но здесь были сосредоточены штурмовые отряды, готовые к атаке, и легко себе представить, как подействовал на них этот град камней. Насколько мало русским удалось действительно блокировать крепость, можно судить по тому факту, что в этот день 5000 человек турецких иррегулярных войск из Разграда, к западу от Силистрии, проникли в осажденный город.
С 4 по 8 июня продолжалось рытье траншей против Араб-Табиа. Русские достигли гласиса, смело подвели подкоп до его гребня, который, впрочем, весьма слабо прикрывался их артиллерийским огнем. Они начали подводить мину под ров и довели ее до эскарпа бастиона. Эти работы еще продолжались, когда 9 июня маршал Паскевич предпринял одну из своих непонятных демонстраций силы в виде проведенной против крепости рекогносцировки, в которой участвовали 31 батальон, 40 эскадронов и 144 полевых орудия. Чего он рассчитывал добиться этим, никто не может сказать. Это, по-видимому, было одной из тех демонстраций, которые проводятся исключительно в надежде, что представится какой-нибудь случай для серьезных действий или хотя бы для того, чтобы заставить врага поверить в бесполезность сопротивления. На турок, однако, она не произвела подобного впечатления. Напротив, они выслали навстречу русским 4000 кавалеристов, которые, как говорится в русском бюллетене, были жестоко разбиты. Однако Несмит уверяет, что они вернулись с шестьюдесятью русскими лошадьми, захваченными в этой схватке. А в это же время Паскевич, вместо того чтобы произве