Вагон опечатан, его сопровождает конвой из шести монголов, ни на минуту не спускающих с него глаз.
Не знаю, может быть, это зависит от направленности ума репортера, но мне начинает казаться, будто в вагоне этом есть что-то особенное, таинственное, и, так как с майором мы расстались, обращаюсь к Попову, наблюдающему за маневрами паровоза:
— Куда направляется этот вагон?
— В Пекин, господин Бомбарнак.
— И что ж в нем везут, если не секрет?
— Что везут? Важную персону.
— Важную персону?
— Это вас удивляет?
— Еще бы... В багажном вагоне...
— Но так она пожелала.
— Прошу вас, господин Попов, предупредите меня, когда эта важная персона покинет вагон.
— Она его не покинет.
— Почему?..
— Потому что это покойник. Тело везут в Пекин, где оно будет похоронено со всеми подобающими почестями.
Наконец-то в нашем поезде появилась значительная личность! Правда, труп, но не все ли равно! Я обращаюсь к Попову с просьбой узнать имя покойного. Должно быть, это какой-нибудь мандарин высшего ранга. Как только это выясню — немедленно пошлю телеграмму «XX веку».
Неожиданно замечаю, что к вагону подходит какой-то пассажир и начинает его разглядывать с не меньшим любопытством, чем я.
Это молодцеватый мужчина, лет сорока, высокого роста, смуглый, с несколько мрачным немигающим взглядом и лихо закрученными мушкетерскими усами. На нем изящный костюм, какие носят обычно богатые монголы.
«Вот великолепный тип,— подумал я.— Не знаю, суждено ли ему стать главным действующим лицом, которого мне недостает, но на всякий случай отведу для него в реестре номер 12».
Вскоре узнаю от Попова, что новое действующее лицо носит имя Фарускиар. Его сопровождает другой монгол того же возраста, но низшего ранга,— некто Гангир.
Теперь уже оба, о чем-то разговаривая, вертятся возле вагона, который прицепляют в хвосте поезда, перед багажным. Когда маневрирование закончилось, монголы заняли места в вагоне второго класса, рядом с траурным, чтобы драгоценное тело всегда было под их наблюдением.
Вдруг на платформе раздаются вопли:
— Ловите!.. Держите!..
Я сразу узнаю крикуна. Так орать может только барон Вейсш-нитцердерфер.
На сей раз нужно остановить не поезд, а улетающую шапку. Сильный порыв ветра сорвал с головы барона голубую шапку-каску, которая катится по платформе, по рельсам, вдоль стен и заборов, а ее владелец, задыхаясь, бежит за ней и никак не может поймать.
Должен вам сказать, что при этом уморительном зрелище супруги Катерна и молодой китаец Пан Шао держатся за бока от хохота, и лишь доктор Тио Кин остается невозмутимо-серьезным.
Немец, багровый, запыхавшийся, уже дважды касался рукой каски, но та снова ускользала. Кончилось тем, что барон растянулся во всю длину, запутавшись головою в складках широкого плаща. И это происшествие послужило для господина Катерна поводом, чтобы пропеть знаменитый мотив из оперетки «Мисс Эллиет»:
Вот неожиданный скандал,
Представьте, что я увидал...
Нет ничего досадней и комичней погони за шляпой, которую уносит сильный ветер. Она мечется из стороны в сторону, кружится, скачет, парит в воздухе и ускользает из-под рук как раз в ту минуту, когда вы думаете, что наконец схватили ее. Случись это со мной, я бы нисколько не обиделся на тех, кого рассмешила эта забавная сценка.
Но барон не понимает и не прощает шуток. Продолжая метаться и прыгать, он устремляется к железнодорожному полотну. В эту минуту к вокзалу подходит поезд из Мерва. Ему кричат: «Осторожно! Берегитесь!» И тут настает конец злополучной шапке-каске: локомотив ее безжалостно давит, превращая в растерзанный блин, который и вручают барону. А он в ответ разражается градом проклятий по адресу Великой Трансазиатской магистрали.
Но вот дается сигнал к отправлению. Все торопятся на свои места. Среди вновь прибывших пассажиров замечаю трех монголов, которые производят на меня очень странное впечатление. Они садятся в вагон второго класса.
Поднимаясь на площадку, слышу, как молодой китаец обращается к своему компаньону по-французски:
— Доктор Тио Кин, вы обратили внимание на этого немца с его потешной шляпой? Вот когда я вволю посмеялся!
Я изумлен — Пан Шао говорит как настоящий парижанин! При первом же удобном случае непременно заведу с ним разговор.
ГЛАВА IX
Поезд отошел точно по расписанию. На этот раз барону не на что было жаловаться. Впрочем, мне вполне понятно его нетерпение: одна минута опоздания, и он пропустит пароход из Тяньцзиня в Японию.
Поначалу день обещал быть прекрасным. А потом вдруг поднялся такой сильный ветер, что, казалось, он способен потушить солнце, как простую свечу. Это начинался один из тех ураганов, которые, как я слышал, останавливают поезда на Великой Трансазиатской магистрали. Сегодня, к счастью, ветер дует с запада, вслед поезду, и потому опасаться нечего.
Теперь я должен завязать знакомство с молодым Пан Шао. Попов был прав: он, как видно, из богатой семьи, прожил несколько лет в Париже, учась и развлекаясь. Вероятно, ему частенько приходилось бывать и на «файф-о-клоках»[41] «XX века».
Нужно заняться и другими делами и прежде всею человеком в ящике. Воображаю, как он беспокоится! Но пробираться в багажный вагон днем было бы слишком опасно. Придется подождать до ночи, чтобы избавить его от тревоги.
Кроме того, у меня намечена в программе беседа с супругами Катерна. Впрочем, это будет делом несложным.
Куда труднее завязать отношения с номером двенадцатым, великолепнейшим Фарускиаром. Этот восточный человек «застегнут на все пуговицы». Не так-то просто к нему подступиться!
Да! Надо еще поскорее узнать имя мандарина, который возвращается в свою Поднебесную империю, чтобы принять погребальные почести. Думаю, что Попову удастся это выведать у одного из стражников, приставленных к телу его превосходительства. Будет просто замечательно, если покойник окажется каким-нибудь важным государственным деятелем — китайским принцем или хотя бы министром!..
Вот уже час, как поезд перерезает обширный оазис. Потом пойдет сплошная пустыня. Почву там образуют аллювиальные наносы[42], и тянутся они вплоть до окрестностей Мерва. И так будет до границы Туркестана — оазис и пустыня, пустыня и оазис. Пора уже привыкнуть к однообразию и монолитности путешествия. Правда, по мере приближения к Памирскому плоскогорью пойдут живописнейшие пейзажи. Этот горный узел русские «разрубили» совершенно так же, как Александр Македонский разрубил узел, связывавший в колеснице Гордия ярмо с дышлом, установив после этого, как известно, господство над Азией *.
А по ту сторону Памирского плато расстилаются бесконечные равнины китайского Туркестана и пески, пески, пески громадной пустыни Гоби. И снова потянется монотонная, однообразная дорога.
Половина одиннадцатого. В вагоне-ресторане скоро будет завтрак. А пока, вместо утренней прогулки, пройдусь по поезду.
Где же Фульк Эфринель? Я не вижу американца на его посту подле мисс Горации Блуэтт. Вежливо с ней раскланиваюсь и осведомляюсь о ее спутнике.
— Мистер Фульк пошел взглянуть на свой багаж.
Вот как, он уже «мистер Фульк»! Подождем немного, и будет просто «Фульк».
Величественный Фарускиар с самого начала забился с Гангиром в задний конец второго вагона. Здесь я застаю их и сейчас. Они сидят вдвоем и тихо разговаривают.
На обратном пути встречаю Фулька Эфринеля, спешащего к своей спутнице. По американской привычке он протягивает мне руку. Я признаюсь ему, что от мисс Горации Блуэтт уже знаю о его тревоге за багаж.
— О! — восклицает он.— Какая деловая женщина, какая выдающаяся негоциантка! Это одна из тех англичанок...
— Которые вполне достойны быть американками! — заканчиваю я.
— Wait a bit! — отвечает он, многозначительно улыбаясь.
Китайцев на месте не оказалось. Значит, они ушли завтракать.
Проходя мимо, вижу на вагонном столике книжку, оставленную доктором Тио Кином.
О ВОЗДЕРЖАННОЙ И ПРАВИЛЬНОЙ ЖИЗНИ,
ИЛИ ИСКУССТВО ДОЛГО ЖИТЬ,
ПРЕБЫВАЯ В ДОБРОМ ЗДРАВИИ
Сочинение Людовика Корнаро, благородного венецианца[43].
С прибавлением советов, как исправить дурной характер, как пользоваться совершенным счастьем до самого преклонного возраста и умереть только в глубокой старости, вследствие полного истощения жизненных соков.
Салерно МД СС XXXII
Так вот каково любимое чтение доктора Тио Кина! Теперь мне понятно, почему непочтительный ученик иногда в насмешку называет его Корнаро!
Кроме заглавия, успеваю прочесть еще девиз благородного венецианца:
Abstin entia adjicit vitam[44]
Но я отнюдь не собираюсь следовать ему, по крайней мере, за завтраком.
В вагоне-ресторане застаю всех на обычных местах. Сажусь рядом с майором Нольтицем, который внимательно наблюдает за сидящим на противоположном конце стола господином Фаруски-аром и его компаньоном. Нас обоих очень занимает этот неприступный монгол. Интересно, кто он такой?
— А что, если бы это был...
— Кто же? — спрашивает майор.
— Атаман разбойничьей шайки... тот самый знаменитый Ки Цзан...— отвечаю я, и самому становится смешно от такой вздорной мысли.
— Шутите, шутйте, господин Бомбарнак, только, прошу вас, не так громко!
— Однако согласитесь, майор, это была бы одна из интереснейших личностей, вполне достойная самого подробного интервью.
Продолжая болтать, мы с аппетитом поглощаем завтрак. Приготовлен он очень вкусно. В Ашхабаде и Душаке успели запастись свежими продуктами. Из напитков нам предложили чай, крымское вино и казанское пиво; из мясных блюд — бараньи котлеты и превосходные консервы; на десерт — сочную дыню, груши и отборный виноград.