Можно было понять скопу — где-то надо выслеживать рыбу, и не всегда бросок в воду бывает удачным. А тут рыбы — одна к одной. Откуда птицам известно, что вовсе не им предназначены черноспинные плотные стаи форели? Две скопы за охоту в бетонных канавках Тома Диксона уже поплатились жизнью и для острастки всех остальных висели на палках возле воды.
А было в Америке время, когда считали: если в угодьях поселилась скопа — это к счастью. Нетрудно понять причину таких поверий. Скопа на застолбленном участке — это верный знак, что в речке есть рыба. На девственной, еще не тронутой человеком земле рыбы хватало всем.
Первые поселенцы «просто глушили ее палками», «индейские мальчишки, плавая по мелким рекам, обычно бьют рыбу из луков», «случалось, осетры выпрыгивали прямо в челнок» — читаем мы в записях очарованных поселенцев. Не мудрено, что обилие рыбы давало приволье и рыбакам.
Скопа, как пишут, водилась в Америке в невероятно большом числе. «Английские колонисты с изумлением следили за тем, как крупные птицы ныряют за рыбой, но еще больше их поражал азарт, с каким белоголовый орлан, этот дерзкий разбойник, налетает на несчастную скопу, чтобы отнять у нее добычу».
Возле умелого рыболова кормятся, впрочем, не только более сильные орланы. Нередко рядом с гнездом скопы селится коршун, довольствуясь объедками с богатого стола. Вороны и ворон знают, что возле скопы непременно можно чем-нибудь поживиться. Да что птицы! Люди (курьезный случай!) кормились возле скопы.
В Америку из Европы переселялся народ разношерстный. Были умелые, сильные люди, для которых открытые земли казались полной чашей богатств. Но были неприспособленные к встрече с дикой природой авантюристы, которые на обильной земле умирали от голода.
Дж. Бейклесс в книге «Америка глазами первооткрывателей» пишет об одном отряде переселенцев: «Когда иссякли запасы пищи, некоторые занялись людоедством, а другие добывали пропитание довольно необычным способом. Они высматривали гнездо скопы и, едва несчастный хищник успевал принести рыбу своим голодным птенцам, выкрадывали ее из гнезда».
Скопа водилась в Америке повсеместно. Там, где не было любимых ею высоких деревьев, птица селилась на скалах, а в степных районах даже и на земле. Причем обилие пищи позволяло птицам селиться колониями, а это у хищников бывает довольно редко. Теперь гнезда скопы в большинстве мест Америки стали редкостью — в отравленных водах рыбы не стало ни птицам, ни людям. В озерной Миннесоте и на болотистой оконечности Флориды скопа еще держится. Заповедная служба устраивает тут специальные вышки, с которых можно понаблюдать за жизнью в гнезде.
Повадки на всей земле у скопы одинаковы. Утром она не спешит на рыбалку: туман мешает ей видеть рыбу. Чаще всего птицу замечают в полдень. Она то парит в поднебесье, то скользит над водой сравнительно низко, то трепещет на одном месте, как это делает пустельга в поле. Атака ее стремительна. Выбросив вперед ноги с крючками острых когтей, скопа скрывается под водой… Рассказы о крупных пойманных рыбах, на спине которых сидела мертвая птица, — не басни. Не рассчитав силы, скопа может сделаться пленником своей жертвы и погибнуть.
Любопытно, что птицы, проводящие жизнь на воде, отличают скопу от всех других хищников и не пугаются при ее появлении. Брем пишет, что скопу не раз замечали даже в обществе уток. К своим гнездам дружные пары птиц-рыболовов, подобно аистам, очень привязаны и возвращаются в них ежегодно, чтобы вырастить двух-трех птенцов.
Встретить скопу — не просто увидеть интересную птицу. Скопа — это безошибочный знак: в здешних водах рыба еще сохранилась.
Гнездо скопы чернело на дереве.
Фото В. Пескова и из архива автора.
13 апреля 1974 г.
Комсомольская площадь
Ворота Москвы — Комсомольская площадь.
Вчера на ней, как и всюду, царило особое оживление «красной субботы». Но наш рассказ не об одном дне людного «всесоюзного перекрестка». На этой неделе площадь встречала делегатов комсомольского съезда. Для многих парней и девушек этот приезд — первая встреча с Москвой. И первое, что они увидели, сойдя с поездов, — эту площадь. Наш рассказ — об истории, площади, ее облике, традициях, хронике событий, о своеобразии этого места Москвы.
* * *
В первый раз приехав в Москву, первое, что я увидел, — была эта площадь. Я стоял, растерянный, у вокзала, разглядывая диковинные часы с медными фигурками астрономических знаков, само здание вокзала, похожее на плотно стоящие старинные терема. Но больше всего запомнилась сама площадь перед вокзалом, а вернее, многолюдье на площади.
Тринадцать лет спустя у костра на Камчатке мы вели разговор с коряком-оленеводом по прозвищу Москвич. Я спросил: «От чего прозвище?»
Он засмеялся:
— Я, однако, в Москве бывал…
Пастуха посылали на выставку. И, конечно, вернулся он в стойбище, переполненный впечатлениями. Несколько дней у юрты толпился народ. С тех пор и пошло: Москвич…
— Ну и что же больше всего запомнилось там, в Москве?
— Однако, люди. Вышли мы из вагона. Глянул я — испугался: людей, как комаров в тундре!..
Три дня назад я приехал на площадь сделать снимок и разглядеть ее так, чтобы можно было о ней рассказать. С электриком Александром Игнатовым, открывая одну за другой скрипучие двери на лестницах стрельчатой башни Казанского вокзала, мы поднялись наверх и, прячась от едкого ветра за стену, с полчаса наблюдали за площадью.
С виду она теперь не столь людная. Под площадь вырыты широкие переходы. И потоки людей между вокзалами бурлят теперь под землей. В остальном площадь, с тех дней, как я увидел ее впервые, мало переменилась. Все те же стрельчатые крыши вокзалов и те же часы со знаками зодиака…
Площадь эта в Москве сложилась давно. На старых гравюрах виден булыжник, конные повозки вперемежку с людьми, торговцы с лотками. Место в те дни называлось: Каланчовская площадь. Еще раньше это было просто Каланчовское поле. На месте нынешнего Казанского вокзала лежало болотце, поросшее ольховым кустарником, и тек ручей Ольховец.
На месте нынешних строений (метро «Комсомольская» и Ярославский вокзал) в те годы размещался артиллерийский двор (завод со складом снарядов и пушек). Место было взрывоопасным. И в 1812 году взрыв грянул — почти сплошь деревянный артиллерийский двор подняло в воздух, смело пожаром, и «дрогнули все дома в восточной части Москвы».
Дальнейшая история площади связана с прокладкой в России железных дорог. Вот старейший в нашей стране вокзал (ныне Ленинградский) построен был в 1851 году. В это же время такой же вокзал построили в Петербурге. Два здания на концах первой железной нитки! В те годы они выглядели, наверное, очень внушительно. И Каланчовская площадь была тогда чем-то вроде нынешних космодромов. Первый поезд! Всеобщее любопытство, восхищение и, конечно, вполне законное опасение: «А ну как соскочит?» Даже бесплатный проезд поначалу соблазнил лишь немногих. «Пассажирами первого и второго поездов были исключительно солдаты Преображенского и Семеновского гвардейских полков, «храбро» проехавшие из Питера в Москву и обратно».
Вокзал Ярославский построен позже. Дорога на север вначале шла только лишь до Загорска (от Москвы менее 100 километров). Вокзал был маленьким. Нынешнее здание в сказочно русском стиле построено в первые годы этого века.
Самый большой вокзал на площади (и самый большой в Европе!), Казанский вокзал, строился долго. Начат в 1913 году, закончен уже в советское время, в 1926 году.
Приехав на этот вокзал или уезжая с него, в суете мало кто задержится глянуть со стороны на постройку. А между тем это одна из архитектурных примечательностей Москвы, любимое детище знаменитого архитектора Щусева. Необычайно дерзко поступил зодчий, рискнувший на дорожном узле, на бойком «индустриальном месте» воскресить дух русской архитектуры.
И блестяще справился с трудной задачей! Глядя на рельефные грани постройки, на прихотливую линию переходящих один в другой «теремов», на окна и двери, обрамленные каменной вязью, сразу припоминаешь село Коломенское под Москвой, Троице-Сергиеву лавру в Загорске, Ярославль, Новгород, Казанский кремль. Мотивы старинного зодчества искусно сплавлены в единый стройный ансамбль помещений, выполняющих строго заданную современную по масштабам задачу: служить приютом огромному числу людей на пороге Москвы. Уезжающий, бросив прощальный взгляд на постройки, чувствует: он расстается с Москвой. Приехавший сразу узнает черты старинного русского города.
Алексей Викторович Щусев проектировал для столицы немало строений, в том числе Мавзолей у Кремлевской стены. Эта площадь была под особым его покровительством. Во время возведения Казанского вокзала он переехал жить из Ленинграда в Москву. Для станции метро Щусев спроектировал дворец-вестибюль с серебристым куполом-«парашютом». По его же проекту в 1952 году сооружен подземный дворец — станция метро «Комсомольская»-кольцевая.
Силуэты вокзалов, дворца метро и высотного дома гостиницы «Ленинградская» обрамляют сегодня площадь, определяют ее лицо, а в общем архитектурном узоре Москвы являют самобытный ансамбль «всесоюзного перекрестка».
Площадей в Москве много. Красная площадь — это Величие. Площадь Маяковского — это место, где особенно четко слышится пульс главной столичной улицы. На площади Пушкина назначаются встречи. Цветы у памятника, фонтан, скамейки, зеленые насаждения, задумчивое покровительство поэта влекут на эту площадь старых и молодых. Это спокойное, уютное место центра столицы. Но если вы хотите увидеть бурлящий поток, увидеть людей в дорожной одежде, с обветренными и озабоченными лицами, поезжайте на площадь трех вокзалов. Эта площадь подобна сердцу, пульсирующему непрерывно. Тут можно услышать окающий вологодский говор, характерное словечко «паря» сибиряка, тут встретишь узбека и воркутянина, ленинградца и жителя Дона, человека из Ярославля и аж с Амура. Дела, судьбы, надежды, печали, заботы и радости — все, что зовется жизнью, тут скрещивается и разливается по жилам огромной многоликой страны.