Правильно, но как раз и возникает вопрос, почему была допущена такая громадная растянутость линии атаки, когда все обстоятельства требовали возможно большего сосредоточения огня на одном или двух пунктах? Ответ гласит:
«Севастополь не похож на другие крепости. Там имеется только один неглубокий ров; каменные эскарпы отсутствуют и эти оборонительные укрепления заменены засеками и палисадами. Таким образом, наш огонь мог оказать лишь слабое действие на земляные брустверы».
Так как это не могло быть написано для маршала Сент-Арно, который, возможно, и поверил бы этому, то, очевидно, предназначено исключительно для французских крестьян, ибо любой унтер-офицер французской армии рассмеялся бы над такой галиматьей. Палисады, если они только не устроены на дне рва или, по крайней мере, не скрыты от противника, очень быстро уничтожаются картечью. Засеки можно поджечь. Они должны находиться у подошвы гласиса, на расстоянии приблизительно 60–80 ярдов от брустверов, иначе они мешали бы ведению артиллерийского огня. Но откуда могли взять лес для этих засек — больших деревьев, прочно скрепленных между собой и положенных на землю так, чтобы острые сучья были обращены в сторону противника, — откуда мог оказаться лес в этой безлесной местности — об этом «Moniteur» умалчивает. Что палисады являются прогрессом в сравнении с каменными эскарпами, это поистине открытие; ведь эти деревянные сооружения очень легко поджечь, и они, таким образом, не могут помешать штурму после того, как огонь артиллерии противника подавлен.
В заключение мы узнаем — это призвана доказать разбираемая статья, — что союзные генералы сделали все возможное, больше, чем от них можно было ожидать при данных условиях, и даже покрыли себя славой. Плохая слава, если ее приходится доказывать, да еще таким образом! Если господа генералы не смогли окружить Севастополь, если они не смогли отогнать русскую обсервационную армию, если они до сих пор еще не в Севастополе, — то только потому, что они были недостаточно сильны! Так оно и есть на самом деле. Но если они недостаточно сильны, то кто же ответственен за эту самую большую из всех ошибок? Не кто иной, как Бонапарт. Вот неизбежный вывод к которому ведет передовая статья «Moniteur». Какое впечатление эта статья произвела в Париже, показывает следующая выдержка из письма обычно столь раболепного парижского корреспондента «Times»:
«Некоторые лица рассматривают эту статью просто как пролог к полной эвакуации Крыма. В легитимистских кругах можно услышать: нам сулили войну a la Наполеон; но, кажется, мы получим теперь мир a la Луи-Филипп. С другой стороны, подобные же настроения господствуют и среди рабочего населения предместья Сент-Антуан. Там считают статью открытым признанием полного бессилия».
Написано Ф. Энгельсом около 14 апреля 1855 г.
Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» № 177, 17 апреля 1855 г. и в газете «New-York Daily Tribune»№ 4377, 30 апреля 1855 г. в качестве передовой
Печатается по тексту «Neue Oder-Zeitung», сверенному с текстом газеты «New-York Daily Tribune»
Перевод с немецкого
Ф. ЭНГЕЛЬСВЫЛАЗКА 23 МАРТА[129]
Лондон, 15 апреля. Осада Севастополя тянется по-прежнему медленно, вяло, не происходит никаких серьезных событий и ничего не решается; некоторое оживление вносят лишь отдельные безрезультатные стычки и разрозненные атаки, каждая из которых является копией предыдущей и образчиком последующей. Если не говорить о превосходстве, проявленном обороной в инженерном деле, то наверняка найдется мало примеров военных кампаний такой же длительности, которые давали бы картину подобной посредственности командного состава обеих сторон.
Перед нами французские и английские официальные сообщения о вылазке 23 марта; подробного русского сообщения мы еще не видели. Как обычно, сообщения союзных генералов нарочито составлены так туманно, что ничего определенного из них узнать нельзя. И все же при помощи частных писем англичан и газетных корреспонденции можно, хотя бы в общих чертах, воспроизвести картину этого события. Правый фланг атаки союзников, направленный против юго-восточного участка обороны Севастополя, выдвинут вперед на расстояние 600 ярдов от первой оборонительной линии русских посредством трех линий апрошей или зигзагообразных траншей, соединенных в конце так называемой второй параллелью. От этой последней, правда медленно и без всякой системы, эти 3 апроша стали вести дальше, чтобы соединить их третьей параллелью и создать в центральном апроше укрепленную позицию или укрытое место, достаточно большое для размещения резерва. Средний из этих трех апрошей находится в руках англичан, правый и левый занимают французы. Эти два фланговых апроша выдвинуты вперед дальше, чем центральный, так что здесь французские траншеи приблизительно на 50 ярдов ближе к крепости, чем позиция, занимаемая англичанами.
23 марта перед рассветом значительные силы русских, приблизительно 12 батальонов, устремились из города на осадные сооружения. Хорошо зная, что траншеи устроены с полным пренебрежением к установленным и предписанным уставами мерам предосторожности, что фланги их не оттянуты назад должным образом и не защищены редутами, что, следовательно, смелый натиск на крайние фланги параллели безусловно приведет их в траншеи, русские начали свою атаку внезапным и стремительным маневром, в результате которого восточный и западный фланги параллели оказались обойденными. В то время как атака с фронта отвлекала боевое охранение траншеи и его резервы, обходные колонны русских, несмотря на храброе сопротивление французов, спустились в осадные сооружения и начали быстро продвигаться по траншее, пока не достигли центральной позиции, обороняемой англичанами. Английские позиции, гарантированные от серьезной угрозы с фронта, не подвергались атаке, пока происходившая справа и слева ружейная стрельба не втянула в бой часть английских резервов; и даже после этого фронтальная атака не отличалась большой силой, так как основная масса атакующих была сосредоточена в обходных колоннах. Но и эти последние, пройдя с боем большое расстояние по захваченной ими траншее, утратили свой первоначальный боевой пыл, и с того момента, когда русские пришли в соприкосновение с англичанами, их офицеры уже всецело были заняты мыслью о том, как обеспечить завершающий вылазку отход. Таким образом, борьба очень скоро достигла такой стадии, когда ни одна из сторон не сдает своих позиций, а именно в этот момент отряду, предпринявшему вылазку, следует позаботиться о безопасном отходе. Русские так и поступили. Не предпринимая серьезной попытки выбить англичан с занимаемых ими позиций, русские продолжали поддерживать бой до тех пор, пока большая часть их войск не подошла достаточно близко к Севастополю, после чего отступил и их арьергард, неся большие потери в столкновении с французскими и английскими резервами.
Русские, видимо, рассчитывали найти во второй параллели много орудий, значительное количество боевых припасов и прочих военных материалов. Их вылазка могла преследовать лишь одну цель — все это уничтожить. Но они почти ничего там не нашли и, таким образом, в результате этой вылазки ничего не приобрели, кроме уверенности в том, что и на таком расстоянии от своих укреплений они могут в первые часы вылазки сохранять превосходство, пока противник не сосредоточит свои резервы. Это, конечно, имело какое-то значение, но едва ли оправдывало понесенные при этой вылазке потери. Материальный ущерб, причиненный русскими осадным сооружениям, был ликвидирован в какие-нибудь один-два дня, а моральный эффект этой вылазки можно считать равным нулю. Поскольку всякая вылазка неизбежно заканчивается отходом, то осаждающие всегда считают себя победителями. Моральный эффект вылазки обычно более благоприятен для осаждающих, чем для осажденных, за исключением тех случаев, когда потери последних неизмеримо меньше потерь первых.
В данном случае, когда Канробер и Раглан больше чем когда-либо нуждались в видимости успеха, эта вылазка с ее ничтожными результатами и заключительным поспешным отходом русских пришлась им очень кстати. Французские войска особенно кичатся тем, что они преследовали противника до самых севастопольских укреплений. При данных обстоятельствах, однако, это было не так уже трудно, так как крепостные орудия не могли вести огонь из опасения поразить свои собственные войска. В свою очередь англичане, обходя молчанием то обстоятельство, что их позиции были чрезмерно оттянуты назад, в силу чего они скорее играли роль резерва, чем войск первой линии фронта, снова превозносят, — но на этот раз с меньшим основанием, чем когда-либо, — свою собственную непобедимость и несгибаемое мужество английского солдата, которое не позволяет ему отступать ни на шаг. Полковник Келли и другие английские офицеры, захваченные русскими в плен прямо в расположении этих несгибаемых солдат и преспокойно отправленные в Севастополь, знают, чего стоит все это cant [бахвальство. Ред.].
Между тем великие стратеги английской прессы продолжают с большим пафосом твердить, что прежде чем помышлять о штурме Севастополя, нужно во что бы то ни стало овладеть новыми внешними укреплениями, возведенными русскими; и они надеются, что это скоро будет осуществлено. Их утверждение, разумеется, столь же правильно, сколь и банально; но вопрос в том, как овладеть этими укреплениями, если союзники не сумели даже помешать их возведению на виду у своих же собственных батарей? Атака на Селенгинский редут (на Сапун-горе) достаточно ясно показала, что ценой больших потерь таким укреплением можно овладеть на короткое время, но трудно понять, для чего это нужно, если данное укрепление нельзя удержать даже на тот срок, который необходим для его разрушения. Дело в том, что эти новые укрепления, которые составляют органическую часть всей оборонительной системы русских и над которыми с флангов и с тыла господствует их главная оборонительная линия, не могут быть взяты без применения тех же самых средств, которые нужны для овладения самой главной линией. Прежде чем всерьез помышлять об атаке и захвате этих внешних укреплений, необходимо продвинуть на достаточное расстояние апроши, устроить крытые параллели с плацдармами, соорудить и вооружить батареи для обстрела главной линии русских. Газета «Times», трубящая громче всех и настаивающая на немедленном захвате этих внешних укреплений, забыла лишь сказать, в чем состоит новый метод, позволяющий в течение нескольких часов решить эту нелегкую задачу, о чем т'ак уверенно возвещала газета. Но не успела она выразить свои оптимистические надежды, как пришло письмо от ее крымского корреспондента, который не только объявил эти новые внешние укрепления русских неприступными, но и заявил, что они являются лишь первым рубежом, от которого русские намерены планомерно продвигать дальше вперед свои контрапроши. Стрелковые окопы перед Мамелонским редутом (русские назвали его Камчатским) соединены между собой правильной траншеей и представляют собой, таким образом, новую оборонительную линию. Между Мамелонским и Селенгинским редутами (на Сапун-горе) отрыта новая траншея, которая образует три стороны квадрата и из которой можно обстреливать продольным огнем часть французских апрошей. Во всяком случае ясно, что русские преследуют цель создания законченной системы п