— Постойте! — забеспокоился он. — Ну что вы!
— У-у-у, — завыла мисс Флокс— У-у-у…
Практически нет никаких добрых слов для ободрения девиц, рыдающих у вас в каюте. Даже самый лучший словарь не поможет. Поможет лишь легкое поглаживание, и ничего, кроме поглаживания. Вы можете применить это средство к голове или к плечу или к чему угодно, главное — применить. Монти выбрал голову, потому что она была ближе.
— Ну-ну, — стал успокаивать он.
Она продолжала плакать. Он продолжал утешать. И некоторое время все продолжалось в том же духе.
Но в утешительском деле есть один коварный момент, на который непременно обратит внимание тот, кто за это дело взялся. Если вы не соблюдаете все правила предосторожности, вы вдруг забываете убрать руку. Вы просто стоите, держа руку на голове утешаемого объекта, отчего сторонний наблюдатель может неправильно вас понять и презрительно поджать губы.
Гертруда Баттервик так и сделала. Она вошла именно тогда, когда Монти допустил такую оплошность. Подержав руку на голове объекта чуть более минуты, он замер в только что описанной позе. Сдавленный крик, похожий на кашель подавившейся кошки, заставил его оглядеться. В дверях стояла Гертруда Баттервик и презрительно поджимала губы.
Глава XII
Момент был опасный, Монти это сразу понял. Первым делом он убрал руку с волос мисс Флокс, да так быстро, словно они и впрямь были огненными. Затем попытался беззаботно рассмеяться. Однако обнаружив, что издаваемый звук больше похож на предсмертный хрип, он пресек его на ранней стадии, и в комнате воцарилась гнетущая тишина. Он смотрел на Гертруду. Гертруда смотрела на него. Затем она посмотрела на Фуксию, потом снова на него. После этого она достала из-под мышки Микки Мауса и положила его на диван, как венок на могилу старого друга.
Монти наконец обрел дар речи.
— А, вот и ты! — проговорил он.
— Да, вот и я, — отвечала Гертруда.
— Как жаль, — продолжал Монти, кончиком языка облизывая пересохшие губы, словно сидел перед фотографом, — жаль, что ты не пришла раньше. Ты бы застала Реджи.
— Да?
Тон, которым она произнесла свое любимое словечко, вряд ли бы понравился знакомому мисс Флокс, автору диалога в «Тенях на стене». Он слетел с ее уст не плавно, в форме груши, а отрывисто и резко, и Монти пришлось еще раз облизнуть губы.
— Да, — сказал он, — ты чуть не застала Реджи. Он был здесь и только что ушел. И стюард — он тоже только что ушел, — он тоже был здесь, приятный такой, толковый малый по фамилии Пизмарч. И Амброз. И Реджи. И еще Пизмарч. Все тут были.
— Да?
— Да. Нас тут было много. Между прочим, вы не знакомы? Это мисс Фуксия Флокс, кинозвезда.
— Да?
— Помнишь, мы видели ее в картине?
— Помню, — ответила Гертруда. — Тебе мисс Флокс очень понравилась.
Мисс Флокс так и вскинулась, как боевой конь при звуке горна:
— Что за картина?
— «Бруклинские любовники».
— Лучше бы посмотрели «Грозу над Полесьем»…
— Расскажите нам о «Грозе над Полесьем», — попросил Монти.
— А я не желаю слушать о какой-то «Грозе», — заявила Гертруда.
И снова возникло замешательство. Его уродливая тень все еще витала над каютой С-25, когда в комнату ввалилась огромная швабра, за которой следовал Альберт Пизмарч.
— Я принес швабру, сэр, — сказал Альберт.
— Ну так унесите обратно.
— Мне казалось, вам нужна была швабра, сэр.
— А сейчас не нужна.
— Очень хорошо, сэр, — холодно ответил Альберт Пизмарч. — Мне стоило большого труда раздобыть ее, но если вы велите отнести ее обратно, то как вам будет угодно, сэр.
Демонстративно не замечая Монти, он обратился к Фуксии:
— Можно переговорить с вами, мисс?
Фуксия досадливо посмотрела на него. С ним она чувствовала себя не в своей тарелке. Ей казалось, мир бы только выиграл, если бы в нем было поменьше таких вот Пизмарчей.
— Будьте так добры, стюард, — сказала она, пытаясь облечь свою мысль в подобающую форму, — убраться отсюда к чертям собачьим, и, пожалуйста, поскорее.
— Одну минуту, мисс, только скажу то, что я хотел сказать. Касательно вашего крокодила. Известно ли вам, что рептилия со скоростью в несколько узлов шлепает по коридору и в любую минуту может довести до обморока особо нервных пассажиров?
— Вы что, не закрыли корзинку? — горестно вскричала Фуксия Флокс.
— Нет, мисс. Отвечаю на ваш вопрос: я не закрыл корзинку. Когда мне велят открыть плетеную корзинку и я обнаруживаю в ней молодого крокодила, который норовит отхватить мне полпальца, я не спешу закрывать крышку. Он сейчас, вероятно, приближается к главному сходному люку, и если хотите знать мое мнение, мисс, его следует как можно скорее изловить силами специально отряженной группы.
Перспектива избавиться таким образом от Фуксии порадовала Монти. Не то чтобы ему так уж хотелось остаться наедине с Гертрудой, но, несомненно, ситуация бы несколько упростилась, если бы эти рыжие волосы не маячили перед взором любимой девушки.
— Пизмарч прав, — заметил он. — Вам надо немедленно его найти. Не дело, когда крокодилы рыщут по палубе. Это может не понравиться Фляге, правильно, Пизмарч?
— Данный случай, — холодно заметил Пизмарч, — вряд ли относится к компетенции Фляги.
— Тогда Чудилы.
— И не к компетенции Чудилы. Это, скорее, касается Джимми Первого.
— Мы же не хотим огорчать Джимми Первого, правда? — воскликнул Монти. — На вашем месте я бы прямо сейчас пошел за ним.
Фуксия Флокс направилась к двери, бормоча сквозь зубы странные слова, принятые у обитателей Беверли Хиллз.
— Удивительно, как это люди не закрывают крышек, — бросила она на ходу.
— Вы не совсем меня поняли, мисс, — настаивал Альберт Пизмарч, провожая ее к выходу. — Осмелюсь сказать, вы не способны до конца понять мою точку зрения. Закрыв крышку, я бы приблизил руку к железным зубам рептилии чуть больше, чем мне бы хотелось. Посудите сами, мисс…
Голос его растаял вдали, и Монти понял, что комиссия из двух персон, которую образовали они с Гертрудой, готова начать заседание.
Он призвал на помощь все свое мужество. Дело и впрямь было провальное, это следовало сразу признать. Бодкины, со времен знаменитого крестоносца сэра Фарамона де Бодкэна, внесли вклад в суровую историю Острова, идя на риск, которого их страховые компании ни за что бы не одобрили, но ни один из них, казалось Монти, не попадал в такую сложную ситуацию, в какой находился сейчас их представитель из двадцатого века. Что такое удар сарацинского копья или пуля в ногу в сравнении с перспективой потерять счастье всей жизни?
Взгляд Гертруды был холоден, губы поджаты. По всему было видно, за это время она много думала о бабочках.
— Итак? — произнесла она.
Монти прокашлялся и еще раз облизал пересохшие губы.
— Это, — сказал он, — мисс Флокс.
— Знаю. Ты нас успел познакомить.
— Ну да. Успел. Да. Она немного разочаровывает, ты не находишь?
— В каком смысле?
— Вне экрана. Не так хороша, как можно было ожидать.
— По-твоему, некрасива?
— Нет-нет. Ни в коем случае! Что ты! Как раз наоборот.
— Да? — произнесла Гертруда с интонацией, которая ему не понравилась.
Он еще раз облизнул губы.
— Ты, наверно, удивилась, — сказал он, — застав ее здесь.
— Да.
— И наверняка подумала: что она здесь делает?
— Я видела, что она делает. Позволяет гладить себя по голове.
— Ну да, ну да, — торопливо проговорил Монти. — То есть это не совсем так. Ты не понимаешь, что я имею в виду. Я хочу сказать, ты, конечно, подумала: зачем она пришла сюда? Я тебе объясняю. И не гладил я се по голове, а только поглаживал. Она пришла сюда для того, чтобы увидеться с Амброзом.
— С Амброзом?
— С Амброзом. Твоим двоюродным братом Амброзом. Вот зачем она пришла сюда. Увидеть его. Понимаешь, она хотела видеть Амброза — она думала, это его номер.
— Да?
— Очевидно, в списке пассажиров какая-то ошибка.
— Да?
— Да. Ошибка.
— А зачем ей понадобился Амброз?
— Как, зачем? Они помолвлены.
— Помолвлены?
— А ты не знала? Думаю, они это не афишируют, как и мы. Немногие, — продолжал Монти, — знают о нашей помолвке.
— Думаю, в нашем случае не о чем и знать.
— Гертруда!
— Я пытаюсь понять. Я застаю тебя здесь, ты гладишь по голове какую-то женщину…
— Не глажу. Поглаживаю. Каждый порядочный человек на моем месте сделал бы то же самое. Она так убивалась, бедняжка, они с Амброзом поссорились. А все Реджи, осел такой.
— Реджи?
Какая-то светлая мысль блеснула в голове Монти, как первый луч весны. В ушах у него зазвенело, и каюта осветилась радостным светом. Ощущение было ему незнакомо, но на самом деле на него нашло озарение. По-видимому, упоминание о Реджи принесло с собой поток света, озарившего тернистый путь, по которому он пока что пробирался впотьмах.
Впервые с тех пор, как она вошла в комнату, все показалось ему не так плохо. Голос его, когда он заговорил, звучал по-новому, строго и уверенно.
Он заговорил, и в голосе его прозвучала странная, незнакомая нотка уверенности.
— Реджи, — сказал он, — повел себя очень плохо. Я как раз собирался зайти к тебе и рассказать. Хочу поговорить с тобой насчет Реджи.
— Нет, это я пришла к тебе поговорить о Реджи.
— Правда? Значит, ты слышала? Про него, про Амброза и про мисс Флокс?
— О чем это ты?
На лице Монти появилось почти пизмарчевское суровое выражение.
— Думаю, — сказал он, добавляя в голос еще больше металла, — что ты должна поговорить с Реджи. Или кто-нибудь еще должен. Я хочу сказать, может быть, такие вещи кажутся ему забавными, но, как я уже говорил, они не всегда уместны. Лично я ненавижу розыгрыши. И не вижу в них ничего смешного.
— О чем это ты? Я не понимаю.
— О том, что Реджи натворил. Он не понимает одного — конечно, по беспечности, — но он не понимает одного…
— Да что Реджи сделал?