го героя» повести – верного друга Галузина чиновника сенатского архива с забавной фамилией. Впечатление, связанное с Корявкой – героя по всем признакам характера «второстепенного», вызывает литературные аллюзии в диапазоне – от «дальнего родственника» Санчо Пансо при Дон Кихоте до более близкого – мелкого чиновника Алексеева при Иване Ильиче Обломове. Причем последнее «родство» по внешней незаметности и мизерабельности образа Алексея Тимофеевича Корявки кажется, на первый взгляд, наиболее реалистичным. Однако принцип обратимости образов и явлений, положенный Ремизовым в основание произведения, разрушает эти аналогии. Благодаря перестановке «мест слагаемых» Ремизов, уже третий раз со времени первой публикации рассказа в 1914 г., моделировал новые смыслы, потенциально содержавшиеся в этом тексте. В результате произошла перестройка и с точки зрения значимости всех персонажей для философского подтекста этого произведения. Берлинская редакция содержит также существенные изменения нарративного строя: наряду с новой разбивкой на дополнительные части посредством астерисков, текст получил более выраженную ритмическую организацию повествования, которая особенно в заключительной части, при описании стихии наводнения, приближалась к поэтическому дискурсу. Автобиографический характер построения отдельных эпизодов повести и принципиальная множественность прототипов, к которым восходят образы ее героев, раскрыт Ремизовым в инскрипте, оставленном на личном экземпляре книги «Корявка»: «Сколько таврических воспоминаний связано с этим Корявкой / Петр Иванович – это Нерадовский / Балда Балдович и Сенека <Гераклит. – зчркн. – Е. О>, учитель Александра Македонского / это от В. С. Миролюбова / Доктор – конечно, Нюренберг / а привидение лунатическое от Терещенок и от Акопенки тут перепало что-то про фельдшера….» (ИРЛИ. Ф. 256. On. 1. Ед. хр. 100).
…как подует, тут из пушки и бахнут… – Традиция сигнального выстрела из вестовой пушки, расположенной на бастионе Нарышкина в Петропавловской крепости, была установлена с первых лет строительства города и первоначально служила оповещением наступления полудня, окончания работ, торжественных событий и начала наводнений. Сохранявшийся до начала 1920-х гг. обычай в настоящее время редуцирован до пушечного залпа в полдень.
…возвращались мы с Павлом Елисеевичем Щеголевым домой с обезьяньих именин от князя обезьяньего и уставщика обезьянского Михаила Михайловича Исаева. – П. Е. Щеголев (см. о нем в комм. к с. 327) стал обладателем одной из первых, изготовленных Ремизовым «обезьяньих» грамот. В конце января 1917 г. Щеголев был удостоен милости царя Асыки, даровавшего ему титул «обезьяньего князя». Подробнее о Щеголеве в Обезвелволпале см.: Обатнина Е. Царь Асыка и его подданные: Обезьянья Великая и Вольная Палата А. М. Ремизова в лицах и документах. СПб., 2001. С. 13–30. Михаил Михайлович Исаев (ок. 1870 – после 1948) – юрист, приват-доцент Санкт-Петербургского университета; в табели о рангах Обезвелволпала – «кавалер первой степени с мечами» (1917); «князь и уставщик (кодификатор) обезьянский», «приват-доцент уголовного права», «кавказский пулеметчик», «красноармеец отряда Мстиславского» (1921–1922). См.: Там же. С. 346.
Павел Елисеевич говорил по-персидски. – Знание фарси Щеголев приобрел на персидско-армянском отделении факультета восточных языков Санкт-Петербургского университета, на который поступил в 1895 г. Впоследствии, когда Щеголев стал студентом историко-филологического факультета, он написал исследование, посвященное источникам и содержанию «Сказания Афродитиана о бывшем в Персидской земле чуде» – переводного новозаветного памятника апокрифической литературы. См.: Щеголев П. Е. Очерки истории отуреченной литературы. Сказание о Афродитиане. СПб., 1899. (Известия Отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук. 1899. Т. IV. Кн. 1). О значении историко-литературного вклада Щеголева см.: Бобров А. Г. Апокрифическое «Сказание Афродитиана» в литературе и книжности Древней Руси: Исследование и тексты. СПб., 1994. С. 10.
…но не осилев – еще бы! – Мощное телосложение Щеголева сочеталось с его природным оптимизмом. Ремизов охарактеризовал своего товарища в шуточном некрологе, написанном ко дню его освобождения из под надзора полиции по случаю окончания срока вологодской ссылки. См.: Обатнина Е. Царь Асыка и его подданные. С. 22–29.
Евгений Александрович Гутнов ~ кавалер обезьяньего знака ~ за доброе книгопечатание возведен на Пасху 1922 года… – Е. А. Гутнов (1888 – не ранее 1968; сообщено В. Б. Кудрявцевым) – владелец издательства в Берлине, выпускавший там же журнал литературы, науки и искусства «Сполохи» (1921–1923), а также журнал современной культуры «Мысль и труд» (1922). Очевидно, возведение Гутнова в «кавалеры обезьяньего знака» было произведено в связи с выходом в его издательстве в апреле 1922 г. книги Ремизова «Ахру. Повесть Петербургская».
…в Шарлоттенбурге в Аффенрате. – Шарлоттенбург – район Берлина, в котором в 1921–1923 гг. проживал Ремизов. «Affenrat» (нем. Обезьяний Совет) – составленный Ремизовым список членов общества с приведением полных званий и титулов. Об этом документе см.: Обатнина Е. Царь Асыка и его подданные. С. 226–233.
…б. канцелярист cancellarius Алексей Ремизов. – Типичная самоидентификация Ремизова, характерная для обезьяньих грамот эмигрантского периода. До отъезда из России на обезьяньих документах весны – начала лета 1921 г. он подписывался как «б<ывший> канцелярист» и «политком» Обезвелволпала.
…объяснять такую связанность человеческую перевоплощением нашим, как это вздумал один верующий в перевоплощение знаток – значит ни больше ни меньше как пальцем попасть в небо. – Очевидный намек на основоположника антропософии Р. Штейнера, одним из важнейших элементов учения которого является принцип перевоплощения душ, или реинкарнации.
…петушка ~ съел и на косточках его валялся, и вот будто бы по тому-то… – Подразумевается мотив жертвоприношения петуха, сохранявшийся в славянских обрядах и связанный с представлениями о сакральной птице, воплощающей солнце, энергию жизни (в том числе и мужское начало) и даже повторное рождение: являясь символом солнца (поднимающегося в зените и заходящего), его магическая сила распространяется и на царство мертвых. Ср.: «Причастность петуха и к царству жизни, света, и к царству смерти, тьмы, делает этот образ способным к моделированию всего комплекса жизнь – смерть – новое рождение…» (Гладкий В. Д. Славянский мир I–XVI в.: Энциклопедический словарь. М., 2001. С. 478).
…вся эта осла бритве… – «Оселок бритве», или брусок точильного камня, на котором правят острие бритвы.
…и соль земли… – Здесь подразумевается расхожее представление об интеллигенции и ее роли в историко-культурном процессе.
…по большим праздникам ~ по двунадесятым… – В церковном уставе так называются двенадцать особо чтимых великих праздников. См. подробнее в комм. к с. 30.
Лихо одноглазое – традиционный персонаж русской народной сказки, воплощение горя, демон злой судьбы и несчастий, имевший образ одноглазой старухи, чудовища или странника, ходящего от дома к дому.
Бес Зефеус – персонаж, известный по разным спискам древнерусского памятника агиографии «Житие Авраамия Ростовского» (не ранее XV в.) под именем Зефеог или Зефеус. Являвшийся в разных обличиях – и «аки дым черн и смраден», и в образе «воина люта зело» – этот «старый ненавистник добру дьявол» вступил в противоборство с основателем Богоявленского монастыря в Ростове Авраамием, однако был побежден духовной силой преподобного. См.: Великие Минеи Четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. Октябрь, дни 19–31. СПб., 1880. Стб. 2025–2032). Ср. также: «Бес же, не могий святаго запрещениа стерпети, абие въстрепета. И нача, трепеща, глаголати: аз есмь бес Зефеус, искони ненавидяй добра роду человеческому, паче же иноком» (цит. по: Никитина Т. О второй редакции жития преподобного Авраамия Ростовского // Макарьевские чтения. Вып. VII: Монастыри России. Можайск, 2000. С. 463). Русский перевод Жития см.: Древнерусские предания (XI–XVI вв.) / Под ред. В. В. Кускова. М., 1982. С. 135–141.
…знамечко тут на шейке… – родимое пятно.
Кощёнка – уменьшительное, как кошечка.
Ротонда – верхняя женская одежда в виде длинной накидки без рукавов.
И думаю я, что, в виду важности открытия, любой и самый крысиный из крысиного подполья лишил бы себя удовольствия чаю попить с баранками… – Тема «крысиного подполья» восходит к «Запискам из подполья». Ср.: «Там, в своем мерзком, вонючем подполье, наша обиженная мышь немедленно погружается в холодную, ядовитую и, главное, вековечную злость» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 5. Л., 1973. С. 104) и знаменитому риторическому вопросу «подпольного человека»: «Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить» (Там же. С. 174).
…гостившая в Павловске. – Традиционное место загородного отдыха петербуржцев, где располагались летние дачи. Топографическая подробность, раскрывающая коннотации повести с романом Достоевского «Идиот», события которого отчасти совершаются на даче в Павловске. Персонажи повести являются сниженным, травестийными двойниками героев Достоевского: Епанчины – Ерыгины, князь Мышкин – Галузин. Павочка в этой системе предполагаемых соответствий может быть интерпретирована как пародийный антипод обобщенного образа Настасьи Филипповны и Аглаи Епанчиной.
…астральное тело… – пространство вокруг физического тела человека, в границах которого находится сознание во время сна; термин теософии и антропософии, восходящий к Парацельсу; по Р. Штейнеру – «душевное тело», или «душа ощущающая».
Таинственные явления допускал Петр Иванович исключительно и только в крещенские вечера.,