Е. Обатнина
Комментарии
Неуемный бубен*
Впервые опубликовано: Неуемный бубен. Повесть // Альманах для всех. Кн. 1-я. СПб.: Изд. «Нового журнала для всех», 1910. С. 59–172.
Прижизненные издания: Неуемный бубен // Шиповник I. [1910]. С. 12–84; Неуемный бубен // Сирин I. [1910]. С. 12–84; Повесть о Иване Семеновиче Стратилатове. Неуемный бубен. Берлин: Русское творчество, МСМXXII. 78 с.
Печатается по: Шиповник I.
Автографы и наборные рукописи «Неуемного бубна» (НБ) не сохранились. Текст первой публикации не датирован, отличается многочисленными опечатками. По сравнению с первой публикацией текст издания Шиповник I более распространен, но без внесения серьезных семантических изменений. Под текстом поставлена дата: «1909 г.». Текст издания Сирин / идентичен изданию Шиповник /за исключением пунктуационных вариантов, датирован: «1909 г.». В Берлинской редакции НБ название изменено на «Повесть о Иване Семеновиче Стратилатове», прежнее название стало подзаголовком; проведена стилистическая правка; внесено посвящение С. П. Ремизовой-Довгелло; дата в конце текста скорректирована: «1909–1922».
История создания НБ связана с дружескими контактами Ремизова с Иваном Александровичем Рязановским (1869–1927) – историком-архивистом, юристом, искусствоведом, коллекционером рукописей, редких изданий, предметов народного быта (биографические сведения о И. А. Рязановском см.: Бочков В. Н Щедрость души // Влюбленность: Сб. Ярославль, 1969. С. 121–146). После окончания ярославского Демидовского юридического лицея Рязановский служил в Костромско-Ярославском акцизном управлении, с 1899 г. – в костромском Окружном суде. В 1906 г. он вышел в отставку и переселился в Петербург. В 1909 г. причислен к 1-му департаменту Министерства юстиции в Петербурге. Окончил Историко-архивный институт и сблизился с кругом писателей-модернистов. Ремизов познакомился с ним при посредничестве М. М. Пришвина. С конца 1900-х и до 1920 г. Рязановский снабжал литератора книгами и рукописями из своего собрания, предоставлял необходимую справочно-библиографическую информацию, своими рассказами о русской провинции давал источники новых сюжетов. Писателя и архивиста сблизили общий интерес к средневековым рукописям, а также сходство взглядов на пути обновления языка русской литературы посредством обращения к его формам, сохранившимся в фольклоре, памятниках древнерусской литературы, областных говорах и обсцентной лексике. В мемуарной книге «Подстриженными глазами» Ремизов посвятил Рязановскому главу «Книжник», где, говоря о важности его воззрений для русской культуры Серебряного века в целом, фактически раскрыл значение взглядов архивиста для формирования своей «теории русского лада»: «При всех своих необозримых познаниях в истории и археологии, Рязановский <…> в жизнь не написал ни одной строчки <…>, но устному слову которого обязаны в своем чисто „русском“ <…> Чехонин, и Кустодиев <…> Замятин <…> и М. М. Пришвин <…>. Значение изустного слова Рязановского в возрождении „русской“ прозы можно сравнить только с „наукой“ <…> Вячеслава И. Иванова <…>. Я подразумеваю „русскую прозу“ в ее новом, а, в сущности, древнем ладе <…>. Рязановский <…> годами только о русском и рассказывал (повторяю, писать он не мог), расценивая слова на слух, на глаз и носом, и восхищаясь своими русскими книгами от Киево-Печерского патерика до Новикова» (Иверень-РК VIII. С. 131–133). О роли Рязановского в петербургской литературной жизни см. также дневниковую запись М. М. Пришвина от 25 марта 1921 г.: «Вспоминал И. Рязановского: „провинциален“, обмозгованное сладострастие; как его всего, весь его сундук мудрости и всего накопленного в Петербурге разобрали литераторы» (Пришвин М. М. Дневники. 1920–1922. М., 1995. С. 152).
В 1908 г. Рязановский вернулся в Кострому, где жил в доме, принадлежавшем его жене – Александре Петровне Рязановской (1880–1973), по адресу: ул. Царевская, д. 16 (ныне: пр. Текстильщиков, д. 20, литера А). Он служил секретарем костромского Губернского присутствия. По поручению Костромской ученой архивной комиссии Рязановский организовал Костромской Романовский музей (открыт в 1913 г.), стал его первым директором и передал туда большую часть своих коллекций (см.: <Биографическая справка И. А. Рязановского> // РНБ. Ф. 634. Ед. хр. 269. Л. 1). На рубеже 1900-1910-х гг. Рязановский принимал активное участие в попытках Ремизова издать эротическую сказку «Что есть табак» (см.: Данилова И. Литературная сказка А. М. Ремизова (1900-1920-е годы)//Helsinki, 2010. С. 186. (Slavica Helsingiensia 39)). В воспоминаниях о нем Ремизов отметил: «Сохраняю мою костромскую память – „рязановскую“ в моем „Стратилатове“ („Неуемный бубен“)» (Иверень-РК VIII. С. 133).
Источником для создания НБ стали устные рассказы Рязановского о его костромских знакомых, оригинальная фигура самого археографа, материалы его книжной коллекции, а также личные впечатления Ремизова от своего первого пребывания в Костроме 25 июня 1909 г. (см.: Ремизов А. М. Адреса его и маршруты поездок//РНБ. Ф. 634. On. 1. Ед. хр. 3). Подтверждением значительной роли Рязановского в создании НБ являются устные мемуарные рассказы А. П. Рязановской, зафиксированные костромским архивистом и краеведом B. Н. Бочковым (ОГКУ ГАКО. Р-1224. Оп. 2. Д. 369 (предв.). Л. 9-10 об.). Записи бесед с нею легли в основу статьи В. Н. Бочкова «Кострома Алексея Ремизова» (см.: Бочков В. Н. «Скажи: которая Татьяна?» М., 1990. С. 290–298; далее: Бочков В. Н. Кострома Алексея Ремизова). «По воспоминаниям Александры Петровны Рязановской <…> дружеское общение с костромичом, полуночные „беседы“ с ним помогли писателю создать в 1909 г. <…> „Неуемный бубен, или Повесть об Иване Семеновиче Стратилатове“ <…> Александра Петровна Рязановская пояснила, что прототипом Стратилатова послужил писец Костромского окружного суда Александр Павлович Полетаев. По ее словам, его внешность воспроизведена в повести почти с фотографической точностью <…>. Полетаев был страстным любителем старины, завсегдатаем костромской толкучки и на этой почве сблизился с Рязановским. В дом на Царевской он всегда приходил с красным узелком, в котором приносил показать или переуступить свою „добычу“ – старинную чашку, бисерную вышивку, старопечатную книгу, медный складень… Он очень уважал Ивана Александровича и однажды принес лист с посвященным ему стихотворением. <…> Реальный Полетаев был мелким служащим окружного суда и любителем старины <…> членом местной ученой архивной комиссии. <…> В отличие от Стратилатова благополучно дожил до революции, однако в 1920 году, вернувшись из Петрограда в Кострому, Рязановские в живых его уж не застали» (Бочков В. Н. Кострома Алексея Ремизова. C. 292–297). То, что прототипом образа Стратилатова был реальный человек из костромского окружения археографа, подтверждает письмо Рязановского Ремизову 1913 г.: «Иван Семенович Стратилатов был у меня, когда я лежал больной и очень много пустословил: хочу, говорит, прославиться, пора уж издать свои стихотворения изящным альманахом и деньги думает нажить» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 180. Л. 4). Свидетельством «памяти» Ремизова о прототипе Стратилатова может также служить имя одного из героев его книги «Учитель музыки». Этот персонаж – эмигрант, в России проживавший в костромской глубинке, говорил о себе: «А я, хоть со временем и буду ДеСимон, а пока Семен Петрович Полетаев из Кинешемской Гольчихи» (Учитель музыки-РКIX. С. 157). Опираясь на воспоминания Рязановской, В. Н. Бочков также указал на то, что прототипом образа Б. С. Зимарева был сам А. И. Рязановский. Ремизов наделил Зимарева профессией, внешностью архивиста, включая свойственную тому хромоту, и любовью к собирательству старины (см.: Бочков В.Н. Кострома Алексея Ремизова. С. 298). См. также свидетельство М. М. Пришвина в дневниковой записи 1927 г.: «Мне помнится в начале моих литературных занятий, когда Ремизов брал у Рязановского для своей повести „Неуемный бубен“, и мы поздно ночью шли с ним домой, он сказал что-то вроде этого „Вы говорите о жизни, но ведь там нет ничего, все мы делаем“. Помню, каким ужасом повеяло мне от этих слов на душе и даже злобно к кому-то <…> к самому Ремизову, который брал материал у Рязановского и это считал ни за что» (Пришвин М. М. Дневники. 1926–1927. М., 2003. С. 378).
Повесть НБ была написана в период со второй половины декабря 1909 г. до конца января 1910 г. В целом текст НБ был создан в конце 1909 г. Об этом свидетельствует авторская дата в изданиях НБ в Шиповнике I и Сирине I– «1909», уточненная в берлинском издании: «1909–1922». В январе 1910 г. текст был окончательно доработан. См. сведения о первоначальном варианте названия и времени создания НБ в письме Ремизова Вяч. Иванову от начала февраля 1910 г.: «На прошлой неделе я закончил рассказ, о котором говорил Вам в новый год. Сижу, переписываю. Название ему пока – „Неугомонное сердце“. Если подойдет другое – назову именем другим. Я хотел бы прочитать его Вам на той неделе: в четверг, в пятницу, как Вам удобнее. За полтора месяца глаз мой притупился к нему, придется, может быть, либо дополнить, либо переделывать. Может быть, мне лучше всего прочитать в Академии? И в тот же вечер будет выяснено: подходит рассказ к „Аполлону“ или посылать его в „Русскую М<ысль>“.» (Переписка B. И. Иванова и А. М. Ремизова / Вступ. ст., прим, и подг. писем А. Ремизова – А. М. Грачевой, подг. писем Вяч. Иванова – О. А. Кузнецовой // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. М., 1996. C. 96–97). 11 февраля Ремизов читал НБ на заседании возглавляемой Вяч. Ивановым «Академии стиха», проходившем в редакции ж. «Аполлон». См. письмо Ремизова В. Э. Мейерхольду от 9 февраля: «11-го вечером я читаю в Академии (в Аполлоне) рассказ» (РГАЛИ. Ф. 998. On. 1. Ед. хр. 2303. Л. 14). На заседании в числе присутствовавших были Вяч. Иванов, А. Блок, Андрей Белый, Н. С. Гумилев, Ф. Сологуб, Ф. Ф. Зелинский, С. А. Ауслендер, Ю. Н. Верховский, А. А. Кондратьев, С. К. Маковский.