Впоследствии историю с чтением повести НБ в редакции ж. «Аполлон» Ремизов неоднократно вспоминал в своих произведениях. Она кратко изложена в кн. «Кукха» (1923), см.: Ахру-РК VII. С. 92; в кн. «Мышкина дудочка» (1953), см.: Петербургский буерак-РК X. С. 35, 471–472; в кн. «Мерлог» (2-я пол. 1950-х гг.), см.: Ремизов А. Неизданный «Мерлог». Публ. Антонеллы Д’Амелия // Минувшее: Истор. альманах. Paris, 1987. Вып. 3. С. 227. См. также упоминание той же истории в тексте дарственной передаточной надписи Ремизова Н. В. Кодрянской 1947 г. на берлинском издании НБ: «Неуемный бубен был забракован „Аполлоном“. Так и не попал в альманах» (Волшебный мир Алексея Ремизова. С. 22). Наиболее подробно история авторского чтения НБ в редакции ж. «Аполлон» изложена в кн. «Петербургский буерак» (1954, опубл.: 2003): «Я превратился в Ивана Семеновича Стратилатова, мучителя Агапевны, и в мученицу Агапевну и во всю Костромскую археологию. Повесть писалась по рассказам И. А. Рязановского. Необыкновенное впечатление на Андрея Белого. На него накатило – чертя в воздухе сложную геометрическую конструкцию образ Ивана Семеновича Стратилатова, костромского археолога, рассекая гипотенузой, он вдруг остановился – необыкновенное блаженство разлилось по его лицу: преображенный Стратилатов реял в синих лучах его единственных глаз. / Да ведь это археологический фалл, кротко, но беспрекословно голос Блока. Блок выразился по-гречески. / Андрей Белый, ровно пойманный, заметался <…> „Иван Семенович Стратилатов воплощение археологического фалла“, а он не заметил! И это правда! <…> В Берлине в 1922-м лекция Андрея Белого „О любви“ <…>. И вдруг <…> голос из публики: / – А где же фалл? – Кусиков выразился по-русски. / И тут произошло однажды случившееся в Петербурге на вечере в „Аполлоне“ <…> и остались одни испуганные глаза – в „Аполлоне“ в Блока, в Берлине в Кусикова. А в ушах неуемным бубном по-гречески и по-русски. „Неуемный бубен“, одобренный синедрионом, „Аполлон“ не принял: С. К. Маковский, возвращая рукопись, мне объяснил <…>: по размерам не подходит, у них нет места, печатается большая повесть Ауслендера» (Петербургский буерак-РК X. С. 194–195). См. также письмо секретаря «Аполлона» Е. А. Зноско-Боровского Ремизову от 15 февраля 1910 г.: «Я посылаю Вам Вашу рукопись согласно Вашему желанию, она понравилась, но так длинна, что до осени едва ли могла бы появиться в „Аполлоне“, – а это, кажется, Вас не устроило бы» (РНБ. Ф. 634. On. 1. Ед. хр. 112).
Неудача с публикацией НБ в ж. «Аполлон» была связана с манифестным характером текста. Он знаменовал намеченное писателем новое направление развития постсимволистской модернистской литературы, был одной из первых художественных реализаций ремизовской «теории русского лада». НБ не соответствовал эстетическим принципам ведущих критиков журнала, и прежде всего «кларизму» М. Кузмина. Подробнее об истории неудавшейся публикации НБ в «Аполлоне» см.: Грачева А. М. «Парнас Серебряного века» в судьбе и творчестве А. Ремизова // Некалендарный XX век. Вып. 2. Великий Новгород, 2003. С. 36–42; Обатнина Е. Р. Неочевидный смысл очевидных фактов: А. М. Ремизов и журнал «Аполлон» // От Кибирова до Пушкина: Сб. статей в честь 60-летия Н. А. Богомолова. М., 2011. С. 329–340. Восприятие НБ литераторами и критикой отразило их отношение к новой идейно-эстетической платформе Ремизова. Высоко оценил НБ М. М. Пришвин. См. его письмо Ремизову от 2 июня 1910 г.: «Прочел два раза „Неуемный бубен“, впечатление осталось какое-то особенное, при чтении не очень завлекает, как-то туговато читается, но, в общем, после чтения, знаете, как выйдешь на улицу из картинной галереи, все вокруг (быт) расположится живописно: это при моей оценке прочитанного имеет большое значение. Вот не понравилась мне только положительно печать с подписью „от оного“, почему – не буду говорить теперь, т<ак> к<ак> тут целое рассуждение и напишу об этом в другой раз» (Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову / Вступ. ст., подг. текста и прим. Е. Р. Обатниной // Русская литература. 1995. № 3. С. 178). Отзывы рецензентов на первое издание НБ были сдержанными и в значительной степени негативными. Наиболее развернутый и по сути отрицательный анализ НБ дал М. Кузмин: «А. Ремизов <…> делает новые опыты романа <…> в „Неуемном бубне“. Последнее произведение, может быть, наиболее яркое и едкое из всего, что дал Ремизов. Хочется только верить, что это как бы безжалостное изображение нелепой гадости русской жизни, – есть отражение несколько кривое. Конечно, повести эта кривизна нисколько не вредит, но тип Стратилатова с Агапевной так преувеличенно продолжены, что становятся кошмарно-мифическими и лишают повесть должной убедительности. По форме это скорее всего – хроника, которая может быть прервана когда угодно <…>. Это особенно чувствуется в середине, где перегружение деталями и эпизодами и повторение некоторых излюбленных автором приемов <…> придают повествованию известную вялость. <…> Мы не можем достаточно похвалить изобразительную яркость языка и отсутствие <…> внешней хаотичности» (Аполлон. 1910. № 7. Апрель. С. 43). К. Чуковский, иронически интерпретировавший произведения Ремизова через понятие «страха», отмечал: «Стратилатов самый крепкий у Ремизова человек: с корнями в землю врос, а смотрите, и он, чего только он не боится! <…> Все в мире страшно и все тошнотворно, но есть где-то Царь-Девица <…>, которая придет же когда-нибудь к Стратилатову – „белая лебедь, не раненая!“ или никогда не придет?» (Речь. 1910. № 160. 14 (27) июня. С. 3). Н. Валентинов отмечал: «Больше всего места занимает повесть Ремизова, но читать его <…> нет сил. <…> Г-н Ремизов совсем Стратилатов, которого он изображает. Свой портрет рисует. Не хуже его употребляет г-н Ремизов „отборные слова“. <…> Перелистывает словарь Даля, выкапывает оттуда слова <…> творит!» (Киевская мысль. 1910. бапр. С. 2). Тот же текст рецензии повторен под псевдонимом «К. 3.» в ж. «В мире искусств» (Киев, 1910. № 1/3. С. 58). Попытки автора опубликовать НБ в составе сборника рассказов в издательстве «Мусагет» оказались несостоятельными. См. письмо Ремизова Андрею Белому от 24 мая 1910 г.: «Если я обратился к „Мусагету“, то единственно памятуя Ваши слова после „Неуемного бубна“, что Мусагет мою книгу новую издаст обязательно. <…> Мне хотелось бы знать мотивы отказа действительные <…>. В „Аполлон“ меня под благовидным предлогом не принимают» (Андрей Белый и А. М. Ремизов. Переписка / Вступ. ст., публ. и комм. А. В. Лаврова // Александр Блок. Исследования и материалы. СПб., 2011. С. 486). Андрей Белый отвечал в письме от третьей декады мая 1910 г.: «Указывали на то, что „Неуемный бубен“ уже напечатан в альманахе „Журнала для всех“, <…> (а у нас принцип печатать в редких случаях литературу, да и то произведения, в первый раз появляющиеся в печати)» (Там же. С. 487).
Рецензенты первого тома Сочинений Ремизова (Шиповник I) сочли НБ одним из наиболее значимых произведений книги, однако в своем большинстве останавливались на тематике повести, почти не замечая новую стилевую направленность творчества писателя. Противник модернизма А. Бурнакин писал: «Обращаюсь к наилучшему рассказу Ремизова „Неуемный бубен“ <…>. Рассказ этот представляет как бы экстракт творчества Ремизова, последнее слово его художественных достижений в языке, образах, идеях. <…> И получился удачный литературный опыт имитации, перепева, занимательная стилистическая комбинация по формуле: Гоголь, Лесков, Достоевский. <…> Стратилатов – всего-навсего – помесь Башмачкина и Прохарчина, комбинация общеизвестных типов, перестройка готового материала <…>. У Ремизова все не свое, все из фундаментальной библиотеки. <…> Ремизов – это Плюшкин отечественной речи <…>. Его сочинения – <…> это свалочный пункт всякой никчемности и ерундистики» (Новое время. 1911. № 12585. 26 марта (8апр.). С. 4). «Наиболее значительным» произведением в первом томе Собрания сочинений Ремизова назвал НБ С. Ауслендер: «Омерзителен этот судейский писец Иван Стратилатов, маниак, воплотивший всю пошлость, всю гадость, на какую только способен человек, покупающий себе в наложницы шестнадцатилетнюю швею <…>. Но не с тупоумно-самодовольным обличением подходит Ремизов к нему, а с той же „страдной болью“ выписывает до мельчайших подробностей этот изумительный по мерзости портрет-гротеск. Своеобразны приемы Ремизова. Язык его насыщенный, чуть-чуть тяжеловатый, изумителен. <…>…некоторую нестройность, разорванность в повестях Ремизова следует считать недостатком, от которого все больше и больше чувствуется освобождение автора» (Речь. 1911. № 2. 3 (6) янв. С. 5). В. Полонский оценил НБ как «своеобразный, сильный рассказ» и отметил, что «никто не испугается Стратилатова из „Неуемного бубна“, – от которого разит и Смердяковым, и Передоновым вместе, – и, однако, следишь за его жизнью, – и на мгновенье становится тошно смотреть на Божий мир» (Новая жизнь. 1911. № II. Янв. С. 301). Характеризуя творчество писателя в целом, Б. Садовской писал: «Ремизов, как художник, широк и многозвучен. <…> Поразит нелепицей и безумной чепухой „Снов“ и тут же покажет въявь, во всех мелочах и подробностях, с гоголевской настойчивостью, жизнь какого-нибудь Стратилатова, – „Неуемного бубна“. <…> Своеобразие стиля вполне отвечает таланту писателя. <…> С первого слова, узнается этот чисто-насыщенный, прочный, чисто-русский, кондовый стиль» (Современник. 1912. № 6. С. 303, 309).
Неуемный бубен – авторский эвфемизм, заменяющий табуированное обозначение женолюбца, человека гипер-маскулинного ролевого поведения. Восходит к арготизму: бубенцы, бубенчики – мошонка (Елистратов В, С. Словарь русского арго (материалы 1980–1990 гг.). М., 2000. С. 48).
Среди достопримечательностей нашего города после древнего Прокопьевского монастыря с чудотворною иконою Федора Стратилата, высоких ~ стен другого, женского Зачатьевского монастыря… – В тексте в преобразованном виде отражены образы архитектурных памятников и градостроительных объектов в центре Костромы на левом берегу Волги. Имеются в виду: 1) комплекс находившихся на Соборной площади строений Костромского Кремля (основан в нач. XV в.), от которого ныне сохранился только дом соборного причта (ул. Чайковского, д. 8). В центре Кремля стоял кафедральный собор в честь Успения Божией Матери (XVI–XIX вв., снесен в 1934 г.) с приделом св. Феодора Стратилата (1666 г.). С начала XV в. по 1929 г. в соборе хранилась Феодоровская чудотворная икона Божией мате