Печатается по тексту первой публикации с сохранением авторской пунктуации.
Тексты-источники: четвертая часть поэмы (со слов: «– Вождь мой! Я душа человечья…») содержит авторское переложение текстов трех орфических золотых пластинок, обнаруженных археологами в Южной Италии в 1843, 1880 и 1879 гг. Их древнегреческий текст в 1910-е гг., в частности, был известен по изданию: Diels Я. Die Fragmente der Vorsokratiker Griechisch und Deutsch. Berlin, 1903, которое переиздавалось также в 1906 и 1912,1922 и 1934 гг.[64]
Непосредственным источником ремизовского переложения, по всей вероятности, послужил сохранившийся в архиве писателя автограф рукой М. О. Гершензона на двойном листе из тетради в линейку с расположенными в два параллельных ряда текстами. Левый содержит реконструкцию трех орфических таблиц, воспроизведенных на древнегреческом языке. Каждая из трех строф начинается с ремарки переводчика на русском языке. Стихотворные строки размечены ударениями. Правая сторона листа содержит полный перевод таблиц:
«Золотые пластинки 4–3 века до Р. X., клались на лбу покойника; – из Петелий, Фурий и т. д. Одна целая, потом обломки. (Ударения карандашом – для чтения гекзаметра).
I. Кто-то говорит душе покойного:
<…>[65]
…И найдешь налево от жилищ Аида криницу,
а близ нее белый стоит кипарис;
к этой кринице даже близко не подходи.
И найдешь другую – то из болот Мнемосины
текущая холодная вода; и близ нее стоят стражи.
Скажи им: я дитя Земли и Неба звездного,
А род мой небесный; да вы и сами знаете это.
Но я вся суха от жажды, и гибну; дайте же мне сейчас
Холодной воды, текущей из болот Мнемосины.
– И они подадут тебе пить из божественной криницы,
и тогда ты станешь царствовать с остальными героями.
II. Напилась, вошла в круг героев и говорит:
<…>
Иду (к вам), рожденная от чистых, сама чистая
(теперь), о царица подземных (т. е. Персефона),
Аид и Дионис и остальные бессмертные боги!
Ибо, поистине, я из вашего благословенного рода.
Но меня оделила судьба и прочие бессм<ертные> боги.
Но я улетела из тяжкопечального, скорбного круга.
И легкими стопами побежала за желанным венком.
III. Боги приветствуют ее:
<…>
Радуйся, нестрадавшая свое страдание; прежде
ты никогда не страдала так;
ты стала богом из человека, ты как
козленок, упавший в молоко…»
(РНБ. Ф. 634. Ед. хр. 11).
О том, что этот автограф имеет непосредственное отношение к подготовительной работе Ремизова над поэмой, свидетельствует его надпись простым карандашом в верхнем поле листа, отчеркнутая красным карандашом: Подорожие.
Факт перевода, сделанного для Ремизова Гершензоном, подтверждается также поздней записью Ремизова, относящейся ко второй половине 1940-х гг., по поводу издания поэмы «Электрон» (Пг., 1919), текст которой представлял контаминацию поэмы «О судьбе огненной. Предание от Гераклита Эфесского» (Пг. 1918) и «орфической» части поэмы «Золотое подорожие. Электрумовые пластинки»: «Со стр<аницы> 22 конец Гераклита (материал: золотые пластинки из гроба – их мне перевел М. О. Гершензон)» (ГЛМ. Ф. 156. Оп. 2. Книга с авторскими копиями инскриптов на книгах С. П. Ремизовой-Довгелло и пояснениями к изданиям. Л. 21).
Особо следует отметить, что третья и четвертая части поэмы, которые мы условно называем «орфическими» (по содержанию древнегреческих «золотых пластинок»), в первой печатной редакции (газ. «Наш век») предварялась посвящением неизвестному лицу, имя которого было сокращено до двух заглавных литер – П. Б. В отсутствии убедительных документальных свидетельств выскажем предположение, что загадочное посвящение указывает на третье лицо, причастное к истории создания поэмы. Учитывая, что ремизовская ремарка по поводу автора перевода была сделана более двадцати лет спустя, мы можем предположить, что литеры П. Б. появились в публикации 1918 г. по просьбе Гершензона, который, как филолог-классик по образованию, несомненно, и сам мог без труда сделать перевод такого уровня, однако, в данном случае он, возможно, оказал Ремизову дружескую услугу, воспользовавшись консультациями, а может быть, и переводом другого специалиста. Единственный из профессиональных исследователей античности, чье имя соответствует инициалам, – это приват-доцент Московского университета Павел Петрович Блонский, автор оригинального перевода «Фрагментов» Гераклита[66] и изданной 1918 г. книги «Философия Плотина», в которой, в частности, исследуется понятие Души с точки зрения учения орфиков. Хотя Блонский и не входил в круг знакомых Ремизова, тем не менее, он пересекался в литературных делах с Гершензоном. В частности, в 1917 г. оба они стали авторами сборника «Мысль и Слово», который вышел под редакцией Г. Г. Шпета[67]. При составлении списка орфических оракулов автор подстрочного перевода, по всей вероятности, пользовался сводом древнегреческих фрагментов, составленным Г. Дильсом, где в греческой реконструкции воспроизведены шесть таблиц. В автографе сохранена последовательность выбранных оракулов, но допущены несколько купюр оригинального текста второй и третьей пластинок, отмеченные многоточием. Непосредственным источником мог также послужить Каталог Британского музея. В аннотации к петелийской пластинке, древнегреческий текст которой в автографе воспроизведен под первой латинской цифрой, автор-составитель Каталога Ф. Маршалл описывает традиционное местоположение таблиц относительно тела усопшего: «simply laid by the hand or head of the corpse»[68] (просто положены рядом с рукой или головой тела). Однако стоит отметить, что упомянутое в автографе иное функциональное назначение «золотых пластинок» («клались на лбу покойника») трансформировалось у Ремизова в контаминацию орфической традиции с православным погребальным обрядом.
Подробная исследовательская работа по изучению орфических артефактов, проведенная автором подстрочника, получила в тексте Ремизова художественное преобразование. Однако, сравнивая текст поэмы с автографом Гершензона, мы можем найти «следы» этого текста-источника. Так, в подстрочнике присутствует важное указание на географическое происхождение и степень сохранности этих артефактов: «…из Петелий, Фурий и т. д. Одна целая, потом обломки», что свидетельствует о знакомстве переводчика с изданиями, в которых пластины изображены графически. В автографе и в поэме тексты пластин переданы прямой речью (у Ремизова они дополнительно отмечены сдвигом вправо). В автографе фрагмент I соответствует таблице, обнаруженной археологами в 1843-м; фрагмент II – в 1880-м; фрагмент III – в 1879 гг.[69] Заметим, что и Ремизов в своем примечании к тексту публикации в газете «Наш век» говорит о том, что он «пользуется осколками пластинок». Из рисованного изображения петелийской пластины (фрагмент I), представленного в Каталоге Британского музея, видно, что она имеет значительные утраты по нижнему краю[70]. В более раннем издании «Inscriptiones Graecae…», подготовленном Г. Кайблом[71], дана условная обрисовка как петелийской пластины (фрагмент I), так и пластины из Фурий (фрагмент II), хранящейся в национальном музее Наполи, которая имеет форму правильного прямоугольника с совершенно ровными краями[72]. Наконец, вторая пластинка из Фурий (фрагмент III), схематически воспроизведенная в «Inscriptiones Graecae…», является «обломком» только с точки зрения содержания текста[73].
Особого внимания заслуживают ремарки переводчика, а затем и Ремизова к греческому тексту, которые репрезентируют диалог миста (предстоятеля орфической мистерии), Души и богов. В исследовании С. Глаголева, где дан неполный прозаический перевод некоторых пластин, суммируются уже сложившиеся научные суждения о культовом назначении и диалогической природе оракулов: «Это – только несколько стихов, которые должны напомнить им <усопшим орфикам. – Е. О.> всю нужную им поэму. По своему содержанию эти найденные таблицы делят на два рода. Одни из них содержат советы душе умершего относительно ее загробного путешествия. Какою дорогою должна идти душа, каких опасностей должна избегать. Что она должна говорить, когда найдет блаженство. В других таблицах содержатся речи умершего, обращенные к подземным богам с тем, чтобы душа была допущена в царство блаженных. Перевод тех и других представляет трудности. Не везде ясно даже – монолог или диалог представляет написанное на таблице и где кончается речь одного лица и начинается речь другого»[74]. В «Золотом подорожии», вслед за подстрочником, Ремизов сохранил «сценарий» орфических таблиц.
Уместно заметить, что к моменту создания «Золотого подорожия» в трудах отечественных и зарубежных исследователей конца XIX – начала XX столетий, посвященных философии Древней Греции, тексты пластинок представлялись в неполном объеме и чаще всего описательно[75]. Единственным стихотворным переводом на русский язык (при этом только одной из пластин) является стихотворение Вяч. Иванова из статьи «О Дионисе Орфическом». Подробно раскрывая истоки культа Диониса, Иванов обращался к орфическим напутствиям, адресованным душе, отправляющейся в загробный мир:
Странствуя в долах Аида, по левую сторону встретишь
Быстрый родник и стоящий над ним кипарис белолистый;