Кропоткин П. А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. М., 1990. С. 72. Впервые опубл, в 1892 г. на французском языке под названием «La Conquete du pain» (Завоевание хлеба); первое русское издание состоялось в 1902 г. (Лондон; СПб.). Книга неоднократно переиздавалась в 1917 г.). В другом произведении, «Современная наука и анархизм» (1906), Кропоткин указывал на конечную цель человеческого прогресса как обеспечение человечества «наибольшей суммой счастья» (Кропоткин П. А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. С. 283).
Остается хрюкать и тонко и толсто – это вернее. – Метафорический образ существа, выпадающего из любых возможных схем развития – «свиноподобный» человек сближает «Золотое подорожие» со «Словом о погибели Русской Земли», где разворачивается аналогичный коннотативный ряд: «Русский народ, что ты наделал? / Искал свое счастье и все потерял. Одураченный, плюхнулся свиньей в навоз» (цит. по: Взвихренная Русь-РК V. С. 409).
…невысоко стоял ты на лестнице… – Подразумевается знаменитое эволюционистское понятие – «лестница существ» (термин, введенный в употребление в XVIII в. швейцарским натуралистом Ш. Бонне), восходящее к теории Аристотеля. Древнегреческий философ впервые высказал мысль о постепенном, без видимых границ, развитии живых существ от неодушевленных к одушевленным. См.: Аристотель. История животных. М., 1996. С. 301–302. Хотя теория Аристотеля и не имела ничего общего с эволюционизмом, однако именно она легла в основу идей Ч. Дарвина.
…еще ниже ступенью спустился… – Очевидная аллюзия к рассуждениям И. Мечникова о человеке в ряду других видов «человекообразных» в его работе «Этюды о природе человека» (1904), пятое, исправленное издание которой вышло в 1917 г. в Москве. Ср.: «…человек представляет <собой. – Е. О.> остановку развития человекообразной обезьяны более ранней эпохи. Он является чем-то вроде обезьяньего „урода“, не с эстетической, а с чисто зоологической точки зрения. Человек может быть рассматриваем как необыкновенное дитя человекообразных обезьян, – дитя, родившееся с гораздо более развитым мозгом и умом, чем у его родителей» (цит. по: Мечников И. И. Этюды о природе человека. М., 1904. С. 39–40). Сходный тезис Мечников выдвинул и в другой своей работе «Закон жизни. По поводу некоторых произведений гр. Л. Толстого». Ср.: «С точки зрения естественно-исторической человека можно бы было признать за обезьяньего „урода“ с непомерно развитым мозгом, лицом и кистями рук» (Вестник Европы. 1891. Кн. 9. С. 238).
Быть золотарем, трястись на бочке: в одной руке вожжи, в другой – кусок хлеба… – Значение образа «народ-золотарь» в полной мере можно оценить, обратившись к одному из репортерских очерков В. А. Гиляровского, в котором запечатлена выразительная сценка из московского уклада жизни: «В темноте тащится ночной благоуханный обоз – десятка полтора бочек, запряженных каждая парой ободранных, облезлых кляч. Между бочкой и лошадью на телеге устроено веревочное сиденье, на котором дремлет „золотарь“ – так звали в Москве ассенизаторов. Обоз подпрыгивает по мостовой, расплескивая содержимое на камни <…>. Один „золотарь“ спит. Другой ест большой калач, который держит за дужку. <…> Бешеная четверка <на которой расположились пожарные. – Е. О.> с баграми мчится через площадь по Тверской и Охотному ряду, опрокидывая бочку, и летит дальше… Бочка вверх колесами. В луже разлившейся жижи барахтается „золотарь“… Он высоко поднял руку и заботится больше всего о калаче… Калач – это их специальное лакомство: он удобен, его можно ухватить за ручку, а булку грязными руками брать не совсем удобно» (Гиляровский В. А. Соч.: В 4 т. Т. 4: Москва и москвичи. Стихотворения. Экспромты. М., 1989. С. 184–185).
…несчастный мой брат… – полисемантический образ, в первом слое которого, несомненно, лежит аллюзия к библейскому образу братоубийцы Каина. Вместе с тем призыв к «несчастному брату» подразумевает известную множественность контекстуальных прочтений и распространяется, по крайней мере, на двух современников писателя, с которыми его связывали дружеские отношения и общие духовные ценности. Первым среди них был историк русской общественной мысли и литературный критик, идеолог «скифства» – Иванов-Разумник (наст. имя Иванов Разумник Васильевич; 1878–1946). Подробнее о мировоззренческих расхождениях Ремизова и Иванова-Разумника см.: Мануэльян Э. «Слово о погибели русской земли» А. Ремизова и идеология скифства Р. Иванова-Разумника // Алексей Ремизов. Исследования и материалы. СПб., 1994. С. 81–88; Грачева А. М. «Слово о погибели русской земли» А. М. Ремизова и его критик – Иванов-Разумник // Иванов-Разумник. Личность. Творчество. Роль в культуре: Публикации и исследования. Вып. 2. СПб., 1998. С. 195–207; Обатнина Е. «Крылатый» или «земляной»? (К истории творческих взаимоотношений А. М. Ремизова и «скифов») // На рубеже двух столетий: Сборник в честь 60-летия А. В. Лаврова. М., 2009. С. 489–492; Обатнина Е. Р. А. М. Ремизов: «битва под Разумником» (к вопросу об авторстве и историческом контексте одного памфлета)//Русская литература. 2013. № 3. С. 188–202. В 1917–1918 гг. также был захвачен «скифскими» настроениями и поэт А. А. Блок. Заслуживает особого внимания тот факт, что его статья «Интеллигенция и революция», датированная 9 января 1918 г., начиналась почти прямыми цитатами из «Слова о погибели Русской Земли» («„Россия гибнет“, „России больше нет“, „вечная память России“ – слышу я вокруг себя») (БлокА. Собр. соч.: В 8 т. Т. 6. М.; Л., 1962. С. 9), а заключительный призыв слушать «музыку революции» предварялся упреком, в котором снова угадывается проекция на Ремизова: «Стыдно сейчас надмеваться, ухмыляться, плакать, ломать руки, ахать над Россией, над которой пролетает революционный циклон» (Там же. С. 18).
…крутящийся самум над родною несчастной равниной… – Ветхозаветная символика предполагает зловещий образ пустыни как земли «пустой и необитаемой», земли «сухой», земли «тени смертной, по которой никто не ходил, и где не обитал человек» (Иер 2: 6). Соответствует ей и образ самума – сильного жаркого, сухого ветра, появлению которого предшествуют особые природные явления: небо окрашивается в красный цвет, воздух приходит в движение, издалека доносится сильный шум.
Нет в нем и огня попаляющего, всеочистительного… – Аллюзия к образу революции, переданному через метафору очистительного огневого вихря, которым оперировал Иванов-Разумник, резко критикуя авторскую позицию Ремизова в его поэме «Слово о погибели Русской Земли»: «Враждебен ему <Ремизову. – Е. О.> этот вихрь – старые, староверские, исконные, дедовские, любимые ценности сметает вихрь этот; и видит он в нем только сор, только пыль, только смрад – и не видит испепеляющего огня, не видит весенних семян» (Иванов – Разумник. Две России // Скифы. Сб. 2. Пг., 1918. С. 208). Символ огненного вихря, названный в поэме «самумом», восходит к сочинению А. И. Герцена «Концы и начала» (1862–1863). Размышляя о природе русской революционности 1825 г., философ представлял ее источником некий «огонь», который неожиданным образом разбудит «к новой жизни молодое поколение», духовно очистив «детей, рожденных в среде палачества и раболепия». Причины возникновения этого движения в России казались ему совершенно недоступными для постижения: «Но кто же их-то душу выжег огнем очищения, что за непочатая сила отреклась в них-то самих от своей грязи, от наносного гноя и сделала их мучениками будущего?..» (Герцен А. И. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1986. С. 383–384). Для Герцена желаемое социальное и нравственное обновление Европы и России в 1860-е гг. оставалось всего лишь неясной перспективой, тогда как для его идейного восприемника – историка русской общественной мысли и литературного критика Р. В. Иванова-Разумника идея стихийного социального преобразования в 1917 г. обретала черты зримой реальности. Называя себя, как и Герцен, «скифом», Иванов-Разумник стал одним из авторов мировоззренческой программы, получившей название «скифство». Текст манифеста, построенный на мифологическом образе воинственного и свободолюбивого племени, появился на страницах первого сборника «Скифы» (Пг., 1917), вышедшего из печати в июне 1917 г. Подробнее см.: Белоус В. Вольфила [Петроградская Вольная Философская Ассоциация]. 1919–1924. Кн. 1: Предыстория. Заседания. М., 2005. С. 7–28. Ср. также поэтическое переложение «скифского» мироощущения, транслируемого Ивановым-Разумником, в поэме Ремизова «Огневица»: «А Разумник с пудовым портфелем, как бесноватый из Симонова монастыря. – Это вихрь, – кличет он, – на Руси крутит огненный вихрь. В вихре сор, в вихре пыль, в вихре смрад. Вихрь несет весенние семена. Вихрь на Запад летит. Старый Запад закрутит, завьет наш скифский вихрь. Перевернется весь мир» (Ремизов А. Огневица // Дело народа. 1917. № 241.24 дек. С. 3). Контекст содержит отрицательное отношение Ремизова к поэтизации революционной стихии. Ср. также дневниковую запись Ремизова от 15 сентября 1917 г.: «Россия гибнет от хулиганства. Вечером приходили Разумник и Пришвин <…>. А вихрь выше поднимается. И будет кружиться, темный» (Ремизов А. М. Дневник 1917–1921 гг. // Взвихренная Русь-РК V. С. 479).
На твоей Голгофе – не одна, есть разные Голгофы). – Обширная философская тема локализована в символе Голгофы, который указывает на одну из самых актуальных для русской интеллигенции начала XX столетия проблем. Свершение революции трактовалось некоторыми ее представителями как наступление Третьего Завета, требующего своей искупительной жертвы и своей Голгофы. Ср. высказывание Иванова-Разумника в статье «Две России», главным образом критикующей отношение Ремизова к революционным событиям: «…нам – не изменить предначертанного мировой историей крестного пути возрожденного народа к новой исторической Голгофе. Это – горькая чаша, но, по-видимому, неизбежная, нас она не минует; принимая ее, мы не должны забывать однако, что Голгофа для идеи – грядущее ее воскресение „в силе и славе“. И поэтому – будем готовы к дальнейшему тяжелому, тернистому пути, по которому уже идем с самого начала „великой русской революции“» (Скифы. Сб. 2. С. 218).