[41].
Установив это явное сходство между испанскими заговорами 1843 и 1856 гг., мы все же должны отметить, что оба эти движения имеют немало и отличительных черт, свидетельствующих о том, какой огромный шаг вперед сделал испанский народ в течение столь короткого времени. Этими отличительными чертами являются: политический характер недавней борьбы в Мадриде, ее важное военное значение и, наконец, разница в положении Эспартеро, с одной стороны, и О'Доннеля — с другой, в 1856 г. по сравнению с соответствующим положением Эспартеро и Нарваэса в 1843 году. В 1843 г. Эспартеро надоел всем партиям. С целью отделаться от него была создана мощная коалиция из moderados и progresistas[42]. Революционные хунты, выраставшие как грибы во всех городах, подготовили путь для Нарваэса и его сторонников. В 1856 г. мы не только видим двор и армию на одной стороне, а народ — на другой, но и в рядах самого народа мы находим то же деление, что и в остальной Западной Европе. 13 июля министерство Эспартеро вынуждено было выйти в отставку; в ночь с 13-го на 14-е был сформирован кабинет О'Доннеля; утром 14-го распространился слух, что О'Доннель, которому была поручено формирование кабинета, пригласил вступить в него Риос-Росаса, зловещего министра кровавых июльских дней 1854 года[43]. В 11 часов утра «Gaceta»[44] подтвердила этот слух. Тогда собрались кортесы, поскольку в наличии имелось 93 депутата. Согласно регламенту этого учреждения, достаточно требования 20 депутатов, чтобы созвать заседание, а 50 депутатов образуют кворум. Кроме того, сессия кортесов формально не была прервана. Председатель, генерал Инфанте, не мог не подчиниться всеобщему желанию созвать очередное заседание. Была внесена резолюция, в которой говорилось, что новый кабинет не пользуется доверием кортесов и что об этом надо поставить в известность ее величество. Одновременно кортесы потребовали от национальной гвардии быть готовой к действию. Их комитет с резолюцией недоверия направился к королеве в сопровождении отряда национальной милиции. Когда депутаты попытались войти во дворец, их прогнал отряд линейной пехоты, обстрелявший самих депутатов и их эскорт. Этот инцидент послужил сигналом к восстанию. Приказ начать постройку баррикад был дан кортесами в 7 часов вечера, но непосредственно вслед за этим их заседание было разогнано войсками О'Доннеля. Бои начались в ту же ночь, причем только один батальон национальной милиции присоединился к королевским войскам. Следует заметить, что уже утром 13-го сеньор Эскосура, министр внутренних дел в правительстве Эспартеро, телеграфировал в Барселону и Сарагосу о том, что назревает coup d'etat и что необходимо подготовиться к сопротивлению. Во главе восставших в Мадриде стояли сеньор Мадос и генерал Вальдес, брат Эскосуры. Словом, не может быть сомнения, что сопротивление coup d'etat исходило из среды эспартеристов, горожан и вообще либералов. В то время как они вместе с милицией расположились по линии, пересекающей Мадрид с востока на запад, рабочие под предводительством Пучеты заняли южные и часть северных кварталов города.
Утром 15-го О'Доннель взял инициативу в свои руки. Даже согласно пристрастному свидетельству «Debats», О'Доннель в течение первой половины дня не добился сколько-нибудь заметного успеха. Внезапно, около 1 часа дня, ряды национальной милиции начали рассеиваться без всякой видимой причины; в 2 часа они еще более поредели, а в 6 часов милиция вовсе исчезла с поля битвы, предоставив выдерживать всю тяжесть боя рабочим, которые сражались до 4 часов пополудни 16-го. Таким образом, в эти три дня кровавой бойни было два различных сражения: первое вела либеральная милиция буржуазии при поддержке рабочих против армии, второе вела армия против рабочих, покинутых милицией. Как сказано у Гейне:
«Старинная сказка, но вечно
Останется новой она».
[Гейне. Стихотворение из цикла «Лирическое интермеццо». Ред.]
Эспартеро покидает кортесы, кортесы покидают командиров национальной гвардии, командиры покидают своих солдат, а солдаты покидают народ. Впрочем, 15-го, когда на миг появился Эспартеро, кортесы собрались снова. Сеньор Асенсио и другие депутаты напомнили ему о его неоднократных торжественных обещаниях обнажить свой знаменитый меч Лючаны[45] в первый же день, как только свобода страны окажется в опасности. Эспартеро призвал небо в свидетели своего непреклонного патриотизма, и, когда он покинул собрание, все были полны надежды, что его вскоре увидят во главе восстания. Вместо этого он отправился в дом генерала Гурреа, где спрятался в безопасный от бомб погреб а la Палафокс; и больше о нем никто ничего не слыхал. Командиры милиции, которые накануне вечером прилагали все усилия к тому, чтобы побудить своих людей взяться за оружие, теперь с таким же рвением стремились разойтись по своим домам. В 2 часа 30 минут пополудни генерал Вальдес, на несколько часов захвативший в свои руки командование милицией, собрал на Пласа Майор солдат, находившихся под его непосредственным начальством, и заявил им, что тот, кто обязан был ими командовать, не явился и что, следовательно, каждый из них волен уходить домой. Тогда национальные гвардейцы ринулись по своим домам, поспешили сбросить свои мундиры и спрятать свое оружие. Таков, в главных чертах, отчет, который приводится в одном хорошо осведомленном источнике. Другой источник объясняет эту внезапную капитуляцию перед заговорщиками боязнью того, что победа национальной гвардии означала бы падение монархии и полное торжество республиканской демократии. Парижская «Presse»[46] тоже дает понять, что маршал Эспартеро, увидя, какой оборот придали делу демократы на заседании конгресса, не захотел принести в жертву трон и ринуться навстречу превратностям анархии и гражданской войны; поэтому он сделал все, что было в его силах, чтобы содействовать успеху О'Доннеля.
Правда, различные авторы сообщают различные подробности относительно времени и обстоятельств, при которых было сломлено сопротивление coup d'etat; но все согласны в отношении одного главного пункта, а именно, что Эспартеро изменил кортесам, кортесы — вождям, вожди — буржуазии, а буржуазия — народу. Это является новой иллюстрацией характера большинства европейских боев 1848–1849 гг. и грядущих боев в западной части европейского континента. С одной стороны, имеется современная промышленность и торговля, естественная руководительница которых, буржуазия, питает отвращение к военному деспотизму; с другой стороны, как только она начинает борьбу против этого деспотизма, в борьбу вступают сами рабочие — продукт современной организации труда— и требуют причитающейся им доли плодов победы. Испуганная последствиями союза, навязанного ей таким образом против ее воли, буржуазия вновь отступает под защиту пушек ненавистного деспотизма. В этом — секрет существования постоянных армий в Европе, секрет, который иначе остался бы непонятным будущему историку. Итак, европейской буржуазии дали понять, что она должна либо подчиниться ненавистной ей политической власти и отказаться от преимуществ современной промышленности и торговли и основанных на них общественных отношений, либо пожертвовать привилегиями, которыми на первоначальной стадии развития современной организации производительных сил общества был наделен только лишь один класс. Есть нечто столь же поразительное, сколь и неожиданное в том, что подобный урок оказалось возможным извлечь даже из опыта Испании.
Написано К. Марксом 25 июля 1856 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4775, 8 августа 1856 г. в качестве передовой
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
К. МАРКСРЕВОЛЮЦИЯ В ИСПАНИИ
Сарагоса сдалась 1 августа в 1 час 30 минут пополудни; таким образом, перестал существовать последний центр, оказывавший сопротивление испанской контрреволюции. С военной точки зрения оставалось мало шансов на успех после поражений в Мадриде и Барселоне, после столь слабой диверсии восставших в Андалузии и после концентрического наступления подавляющих сил из Баскских провинций, Наварры, Каталонии, Валенсии и Кастилии. А если и имелись какие-нибудь шансы на успех, то они были парализованы теми обстоятельствами, что силами сопротивления руководил старый адъютант Эспартеро, генерал Фалькон, что в качестве боевого клича был дан лозунг «Эспартеро и свобода» и что население Сарагосы узнало о небывало смехотворном фиаско, которое потерпел Эспартеро в Мадриде[47]. Кроме того, из главной квартиры Эспартеро был дан прямой приказ его подручным в Сарагосе прекратить всякое сопротивление; это показывает следующая выдержка из статьи в «Journal de Madrid»[48] от 29 июля:
«Один из экс-министров правительства Эспартеро принял участие в переговорах, происходивших между генералом Дульсе и сарагосскими властями, а депутат кортесов Хуан Мартинес Алонсо, сторонник Эспартеро, взял на себя миссию уведомить вождей инсургентов, что королева, ее министры и генералы всей душой желают примирения».
Революционным движением была охвачена почти вся территория Испании — Мадрид и Ла-Манча в Кастилии; Гранада, Севилья, Малага, Кадис, Хаэн и другие в Андалузии; Мурсия и Картахена в провинции Мурсии; Валенсия, Аликанте, Альсира и другие в Валенсии; Барселона, Реус, Фигерас, Жерона в Каталонии; Сарагоса, Теруэль, Уэска, Хака и другие в Арагоне; Овьедо в Астурии и Ла-Корунья в Галисии. Не было выступлений в Эстремадуре, Леоне и Старой Кастилии, где революционная партия была уничтожена два месяца тому назад с согласия и благословения Эспартеро и О'Доннеля; Баскские провинции и Наварра также оставались спокойными. В этих последних провинциях симпатии были, однако, на стороне революции, хотя они и не могли проявиться в присутствии французского наблюдательного корпуса. Это покажется тем более примечательным, если принять во внимание, что двадцать лет тому назад эти самые провинции являлись цитаделью карлизма