— Алло!
Раздался нежный голос:
— Мяч…
Нет, не Джеф. Голос девичий.
— Мэвис? — проворковал он. — Мэ-э-вис?
— Нет, это я, Терри Трент.
— А, Терри! Вернулись?
— Куда?
— Сюда. С этого обеда.
— Я не поехала. Вот что, Мяч!..
— Да?
— Я боюсь. Тут бродит какой-то вор.
— Кто-кто?
— Вор.
— А, вор! Ну, что вы! Почему вы так думаете?
— Ручка двери повернулась, будто кто-то хочет войти, — осторожно сказала Терри. Нельзя же признаться, что она ждет грабителя! Фредди не очень умен, но все же удивится, что она — ясновидящая. Нет, так, с ручкой — лучше всего.
— Понимаете, — разъяснила она, — все думают, что я уехала и в номере никого нет. Мне страшно, Мяч! Идите сюда.
— Сейчас, сейчас. Мне как, одеться? Что?
Терри ничего не сказала, она хихикала на радостях и унялась только для того, чтобы ответить:
— Да что там, не надо. Идите как есть.
— Я в пижаме.
— Значит, идите в пижаме. И прямо по балкону, окно открыто.
Через несколько минут в номер негромко постучали, и раздался голос Фредди:
— Пип-пип!
— Что?
— Я здесь.
— Это хорошо.
— Вам померещилось, здесь никого нет.
— Вы все осмотрели?
— Да.
— Что ж, выключите свет и посидите в темноте на всякий случай.
— Ладно, — отвечал добрый Фредди, и примерно полчаса длилось молчание. Наконец он жалобно произнес:
— Эй!..
— Да?
— Сколько мне тут сидеть?
— Не знаю. Вам скучно?
Фредди признал, что бдение нагоняет тоску, и Терри огорчилась. Она понимала, что нельзя всю ночь держать в темноте странствующего рыцаря; с другой стороны, нельзя и открыть правду. Наверное, Фредди относится к миссис Пеглер, как к матери, и очень обидится, что ее подозревают в таких кознях. Когда она (Терри, а не миссис Пеглер) уже решила все бросить, в замочную скважину проник едва слышный голос:
— Э-эй!..
Терри приоткрыла дверь и прошептала:
— Что такое?
— На балконе какой-то тип.
— Значит, я права!
— Тиш-ш! — прошелестел Фредди, словно член тайного общества, беседующий с другим членом тайного общества.
Терри закрыла дверь. Пришло время действий, кончилось время слов — а жаль, она бы хотела подбодрить защитника. Хотя вообще-то он надежен. Туповат, это да, но могуч, и знает, что делать в таких случаях. Что-что, а с комиссаром он управится. Она села на кровать и прислушалась.
Сперва было тихо, только что-то стучало, может быть — ее сердце. Потом поднялся шум. Начался он, как и следовало ожидать, с восклицания: «Эй!», сменившегося звоном стекла, треском мебели, стуком шагов и тяжелым сопением дерущихся мужчин, а завершился криком боли.
Кричал комиссар, которому Фредди, к счастью (или к несчастью, смотря с чьей точки зрения), заехал в правое ухо. Он опрокинулся на балкон, перелетел через перила и исчез в ночи. Комиссар был отважен, но разумен. Он знал, когда надо отступить.
— Эй! — снова сказал Фредди сквозь балконную дверь.
Терри выглянула.
— Да вы герой! — вскричала она. — Убили его?
— Нет. Он куда-то делся.
— Зайдите, расскажите подробней.
Она залезла в постель, а Фредди вошел, немного растерянный, но бодрый. Кому-кому, а ему драка понравилась. Последнее время он часто думал, что растренировался, и был рад убедиться, что порох в пороховницах есть. Однако кое-что его огорчало.
— Надо было сесть ему на живот, — сокрушался он. — А то я его треснул, и он вывалился. Осторожности мне не хватает. Другой раз…
— Не будете же вы драться все лето!
— Кто их тут знает, на курортах! Бриллианты всякие…
— Вы думаете, он хотел украсть мои драгоценности?
— Очень может быть.
— Слава Богу, вы спасли наши жемчуга!
— Да, это хорошо.
— И бриллианты, не говоря о сапфирах. Огромное вам спасибо. Вот что значит удар! Наверное, большая практика. Бокс?
— Да нет, футбол. Практически то же самое.
— Вы очень хороший футболист?
— Не сказал бы. Играл, это да, но в сборную Америки, — с трудом признался он, — меня не взяли. Я все-таки не Змеюка Тодд!
— А кто это?
— Вы о нем не слышали?
— Вроде бы нет.
— Ну, знаете!
Они помолчали. Фредди всматривачся в Терри. Странно, думал он, как они во всем этом спят — кружева какие-то, ленточки… Наверное, на случай пожара. Вообще-то ничего, красиво. Только если бы на месте Терри была Мэвис, а рядом — он… Эта мысль исторгла долгий, чувствительный вздох.
— Не удивляюсь, что вы зеваете, — сказала Терри. — Идите спать.
— Да я не хочу, — отвечал Фредди, собиравшийся еще часа два смотреть на лунное небо. — Нет, вы правда не слышали про Змеюку Тодда?
— Правда. А кто он такой? Гангстер?
— Он футболист, — почтительно ответил Фредди. — Самый лучший полузащитник, какой только был. Змеюкой его прозвали за то, что он буквально вился змеей. Еще его называли Скользкий Тодд и Неуловимый Призрак. Три года играл в сборной Америки. Неужели не слышали?
— Нет.
— Чудовищно! — вскричал Фредди и собирался было подробно описать, как Змеюка пробежал 87 ярдов на историческом матче 1930 года, но тут послышался странный, зловещий звук, и ручка двери зашевелилась.
Фредди взглянул на Терри, Терри — на Фредди. Оба подумали об одном и том же. Неустрашимый враг явился снова, подбираясь к цели иначе.
Терри восхитилась Пьером Александром Б. Она не видела его, и ей не нравилось то, что она о нем слышала, но в упорстве ему не откажешь, истинный бульдог. Те, кто испытал руку Фредди, напоминающую окорок, обычно полагали, что с них хватит. Так полагали многие; но не комиссар. Да, думала Терри, этих комиссаров изготовляют из стали.
Однако сейчас было не до мыслей. Она сдвинула брови и махнула рукой в сторону ванной, стараясь внушить Фредди, чтобы он посидел взаперти, пока не сочтет, что снова пришло время действий. Язык мимики труден, и ее приятно удивило, что туповатый рыцарь сразу его понял. Многозначительно кивнув, он юркнул в ванную с прытью Змеюки Тодда, и в тот же миг дверь открылась, являя взору не П.А. Бюиссонада, но неизвестного субъекта, который сообщил свистящим шепотом, что он — agent d'hotel, то есть частный сыщик.
Дома, в ванной, Пьер Александр промывал глаз борной кислотой. К этой мерзкой Трант он не пошел бы ни за какие деньги и надеялся, что в будущем — тут он приложил к синяку сырое мясо — как-нибудь удастся собрать на нее материал.
Что до сыщика, он был щуплый и усатый. Если прибавить испуганный взор, это придавало ему сходство с нервной креветкой. Он и впрямь нервничал после того, как портье ему передал, что жители третьего этажа жалуются — вроде бы внизу кого-то убивают.
Увидев, что Терри жива и здорова, он приободрился.
— Ха! — сказал он. — Оч-чень хорошо! Прекрасно.
Терри не разделила его радости. Конечно, ей было приятно, что это — не Пьер Александр, но зачем к ней вообще врываться? Когда ложишься в постель, сыщик неуместен. И она сухо спросила:
— Что вы тут делаете?
Сыщик доверительно объяснил, что обитатели отеля слышали шум, то есть, гам, или, точнее, тарарам.
— Я не шумела.
— Видимо, ваш сосед.
— Им что-то приснилось. Или померещилось.
— А что, может быть. Но мне приказали выяснить, в чем дело.
— Это не причина врываться ко мне ночью.
Сыщик поджал губы и передернул плечами, как бы намекая на то, что у него — свои методы.
— Вы спали, мадемуазель? — осведомился он.
— Да.
Сыщик обрадовался.
— Вот потому и не слышали! Нам сообщили, что cambrioleur,[121] проникнув в номер с балкона, обрушил какую-то мебель. Понимая, что начнется розыск, он испугался и спрятался.
— Где?
— В ванной, — отвечал сыщик, вдохновленный свыше.
Конечно, он не собирался никого там застать, но предположил, что, если туда заглянет, можно отчитаться со спокойной совестью. Он заглянул; и тут же отпрянул. Мы не преувеличим, если скажем, что встреча с Фредди сразу состарила его на несколько лет.
— Зеленые ели! — вскричал он. Это выражение (или что-то похожее) он подцепил у американцев в конце войны и употреблял в минуты сильных эмоций.
Убийц он не встречал, не знал их повадок, но слышал, что, загнанные в угол, они неуправляемы. Поскольку это ему не нравилось, он трясся двадцать секунд подряд, пока Терри не сказала:
— Это мой друг.
Пелена спала с глаз сыщика, как падала недавно с глаз Фредци. Убийц он не знал; но таких вот друзей знал досконально. Иногда ему казалось, что ббльшую часть жизни вытаскивал их из чужих ванных. Возможно, на них очень действует здешний воздух. Как бы то ни было, на Фредди он смотрел сурово, когда говорил:
— Придется вам уйти.
— Он как раз уходит, — заверила Терри.
— Надеюсь, мадемуазель, вы осознаете, что ситуация…
— Да, конечно!
Сыщик внезапно явил лучшую, высшую сторону своей души:
— Я — что, — сказал он. — Любовь, она вещь хорошая. Да вот начальство не велит. Ваш друг понимает по-французски?
— Нет.
— Тогда не передадите ли, мадемуазель, чтобы он шел к себе? И побыстрей (au trot[122]), — прибавил сыщик.
— Передам.
— Спасибо вам большое!
И сыщик удалился, пощелкивая языком.
— Что тут было? — спросил Фредди. — Ни черта по-ихне-му не понимаю!
— Он смущен, — объяснила Терри. — Вы — у меня в ванной, ночью, в голубой пижаме…
Фредди густо покраснел и от стыда, и от гнева. Его рыцарская душа не выносила легкомысленных речей.
— Я ему голову оторву!
— Не вините его, он француз. У них нечистое воображение.
— Хорошо, что я из Америки.
— И я тоже. Ты видишь в ясном свете, что…[123]
— Да, что?
— Не помню. Как же это там?
— Бог его знает. Дальше я обычно мычу.