— Ладно, — сказал Хьюго. — Если не возражаешь…
— Возражаю, — отвечал дядя. — А что?
— Да вот, Ронни прислал мне билет на бокс. Придется переночевать в Лондоне. Десятки хватит — ну, гостиница, завтрак, то-се… В общем, всякие расходы.
— Ты хочешь сказать, что собрался в Лондон на матч?
— Именно.
— И зря. Никуда ты не поедешь. Я тебе запретил ездить в Лондон. Последний раз я уступил, и что случилось? Ты провел ночь в полиции.
— Так это же гребные гонки!
— А я заплатил пять фунтов. Хьюго отвел рукой былые невзгоды.
— Недоразумение, — сказал он. — Виноват был не я, а полицейский. И кто теперь только там служит! Я давно замечаю… Да и вообще, больше такого не случится.
— Вот это верно.
— Значит, дашь десятку?
— Ни в коем случае.
— А ты понимаешь, что бы я подумал, если бы ты ее дал?
— Что у меня — старческий маразм.
— Нет. Что ты мне доверяешь. Самое страшное, когда нет доверия. Спроси, кого хочешь. Это вредит формированию личности.
— Ну, что ж, пускай вредит.
— В Лондоне я бы увидел Ронни и сказал, что не дам денег.
— А ты напиши.
— Когда пишешь, трудно объяснить как следует.
— Ничего, потрудись. Словом, в Лондон ты не едешь. Он повернулся было, чтоб закончить беседу, но тут же застыл на месте. Дело в том, что Хьюго, как всегда в минуты горя, вынимал их кармана портсигар.
— У-ух! — сказал мистер Кармоди (или что-то в этом роде) и непроизвольно протянул руку, как тянет ее к хлебу голодный. А Хьюго, воспарив душой, понял, что спасение пришло в последнюю минуту.
— Здесь — турецкие, здесь — виргинские, — сказал он. — Бери, сколько хочешь, за десять фунтов.
— Вам пора принимать душ, — раздался рядом голос д-ра Твиста.
Голос был вообще неприятен, но особенно отвратным показался он мистеру Кармоди в эти мгновения. При всей своей скупости, он отдал бы немало за то, чтобы швырнуть в доктора камнем. Сперва ему пришла в голову мысль, достойная Макиавелли: выбить портсигар и быстро подобрать, что удастся. Но он тут же понял, что ничего не выйдет.
Исторгнув горестный звук из самых глубин души, Лестер Кармоди поплелся к дому.
— Ай-яй-я-яй! — сказал медик, укоризненно качая головой. — Что ж вы искушаете беднягу?
Хьюго редко соглашался с дядей, но сейчас тоже думал, что д-р Твист заслуживает хорошего кирпича.
— Вы бы не могли одолжить мне десятку? — мягко, но деловито спросил он.
— Нет, — отвечал д-р Твист, — не мог бы.
Хьюго еще больше захотелось понять, зачем всемогущий Творец выпустил в мир такого человека.
— Что ж, я пойду, — заметил он.
— Так быстро?
— Вы уж простите!
— Надеюсь, — сказал медик, провожая его к машине, — вы не в претензии, что я вмешался? Понимаете, ваш дядя мог понадеяться, что вы уступите, а разочарование ему очень вредно. Он бы просто вышел из себя, тогда как часть нашего курса — мирные, приятные мысли.
— Что-что?
— Мирные приятные мысли. Видите ли, если разум в порядке, исцеляется и тело.
Хьюго уселся за руль.
— Простите, — сказал он, — вы надеетесь, что у дяди Лестера будут приятные мысли?
— Конечно.
— Даже под этим душем?
— Естественно.
— Ну, знаете!
Он нажал на стартер, и двухместная машина задумчиво Двинулась вперед. Когда медика скрыли кусты, он порадовался, ибо хотел поскорей о нем забыть. Секунду спустя он радовался еще больше, ибо из-за рододендрона выскочил темно-красный и мокрый человек. Лестер Кармоди спешил, а он не привык бегать.
— Ф-фу-ф!.. — сказал он, преграждая путь машине. Хьюго остановился, купаясь в блаженстве. Деловые переговоры начались.
— Давай сигареты, — пропыхтел дядя.
Подавив желание поторговаться, честный Хьюго ответил:
— Десять фунтов.
Мокрое, блестящее лицо скорбно исказилось.
— Пять.
— Десять.
— Восемь.
— Десять.
Мистер Кармоди победил себя.
— Ладно. Давай их, быстро!
— Турецкие — тут, виргинские — тут.
Рододендрон снова вздрогнул, пропустив тяжелое тело. Птицы на ближайших деревьях радостно запели гимн. А Хьюго, с двумя хрустящими купюрами в кармане, поехал дальше, заливаясь, как жаворонок по весне.
Сам д-р Твист одобрил бы его мысли.
Глава III ХЬЮГО ТВОРИТ ДОБРО
«Да-да-да-да!» — заверял мирозданье Хьюго Кармоди, подъезжая через сорок минут к конюшенному двору. — «Вот мой бэби. Нет, сэр, не ваш, нет, сэр, не наш, а-а-а мой бэ-би! И потому, потому, потому…»
— Ч-черт! — сказал Джон, появляясь невесть откуда. — Вылезай из машины!
— Привет, — отвечал Хьюго, — вот и ты. Посетил я, знаешь, дядю в этом «Курсе». Одного не пойму, почему туда не водят туристов. Есть на что посмотреть, ты уж поверь. Жирные такие, и все сгибаются-разгибаются. Что там, скачут через скакалку. Обхохочешься. И ни капли пошлости или там непотребства. Берите с собой детей, пакуйте сэндвичи. А самое лучшее…
— Ладно, некогда мне слушать. И так опоздал.
— Куда это?
— В Лондон.
— Смотри-ка! Я тоже туда еду. Можешь меня подвезти.
— Нет. Не могу.
— Что же мне, сзади бежать?
— Поезжай поездом.
— Деньги мне дорого достались, я их тратить не буду.
— Ну, как знаешь. Я тебя не подвезу.
— Почему?
— Потому.
— Джон, — сказал Хьюго, — не крути. Не финти. Зачем тебе ехать в Лондон?
— Я хочу видеть Пэт.
— Да она завтра приедет. Мне сам Байуотер сообщил, дело верное. Зашел я купить табаку — поистине, осенило! — а он и говорит: «Будет завтра».
— Знаю. А мне надо встретиться с ней заранее. Хьюго пытливо посмотрел на Джона.
— А-га… — сказал он. — Ты едешь Бог весь куда на старом рыдване. Покрышка совсем того… Значит, едешь на рыдване, чтобы увидеть Пэт, хотя она вот-вот здесь будет. Мало того, ты не хочешь подвезти меня. Наконец, ты краснеешь. Все ясно. Ты решил с ней объясниться. Ну, угадал я?
Джон судорожно вздохнул. Он был застенчив и скрытен. Кузен на его месте оповестил бы всех друзей, словно герой оперетты, а заодно излил душу садовнику. Но не таков Джон. Слушая подобные речи, он смущался, словно его раздели на людях.
— Ладно, — сказал Хьюго, — без меня не справишься. Так и быть, проложу путь. Замолвлю за тебя словечко.
— Если ты посмеешь подойти к ней… — начал Джон.
— Ой, брось! Сам знаешь, какой ты. Золотое сердце, это да, но языком не владеешь. Начнешь сам, непременно провалишься.
— Не лезь! — проговорил Джон низким, хриплым голосом, явно нуждаясь в леденцах, которые ценила Эмили.
Хьюго пожал плечами.
— Как хочешь. Была бы честь предложена. Я своих услуг не навязываю. А вообще-то, подумай. Пэт меня слушается, как старшего брата. Если такой гордый, разбирайся сам, только помни — когда будешь кричать и плакать, от меня жалости не жди.
Джон пошел к себе и тщательно уложил вещи в небольшой кофр. Спустившись, он с досадой заметил, что Хьюго крутится у машины. Однако выяснилось, что крутится он как ангел-хранитель.
— Просим, — сказал он. — Покрышку накачал, бензин залил, масло… ну, и так далее. Полный порядок.
Джон умилился и припомнил, что всегда любил кузена.
— Спасибо, — сказал он. — Спасибо тебе большое. Ну, пока.
— Доброго пути, — отвечал Хьюго.
Выехав с местной дороги на удобное шоссе, Джон нажал на акселератор. Он опаздывал, но надеялся, что «Уиджен» потянет пятьдесят миль в час. Природа, исключительно красивая в этих краях, его не занимала. Уворачиваясь от машин, он оказался в Глостершире почти сразу и только завидев ограду Бленхейма,[78] подумал о том, что вот-вот въедет в Оксфорд, где можно выпить чаю, времени хватит.
Миновав памятник мученикам,[79] он подкатил к дверям Кларендона[80] и позволил себе размять ноги-руки. Пока он это делал, боковое зрение подцепило что-то непонятное, а точнее — Хьюго, слезавшего с откидного сиденья.
— Хорошо проехались, — сказал он, — не опоздаем. Светясь любовью ко всему живому, он не замечал, что
Джон странно на него смотрит.
— Проветрюсь-ка я, — продолжал Хьюго. — Пыльно на этих штуках. Кстати, я до отъезда позвонил Пэт, спешить нам незачем. Она идет в театр.
— Что? — заорал Джон.
— Ты не волнуйся. Не ори. В четверть двенадцатого она ждет нас в «Горчичнице». Я туда приду с матча. Посидим, поболтаем. Что там, если повезет, я заплачу за ужин.
— Как мило!
— Стараюсь, мой друг, стараюсь, — скромно сказал Хьюго. — Не одним же бойскаутам творить добро.
Глава IV ПЕЧАЛЬНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В НОЧНОМ КЛУБЕ
Тот, кого дядя изымает из Лондона, словно улитку из раковины, и держит месяцами в глубинах Вустершира, неизбежно теряет связь с быстротекущей жизнью ночных клубов. Если бы Хьюго не выбыл из золотой молодежи, он бы знал, что «Горчичница» понизила свой статус. Сливки общества перетекли в заведения поновее, оставив ее мелким актерам, а также португальцам, аргентинцам и грекам.
Однако, поджидая в вестибюле, Джон этого не заметил. Он не был в Лондоне почти год, и клуб ему понравился. Невидимый оркестр играл с завидной живостью, а время от времени мимо, в зал, проходили нарядные дамы и блистательные джентльмены. Знаток поджал бы губы и покачал головой, но Джон ощутил восторг и веселье. В конце концов, он ждал Пэт, тут уж всякий обрадуется.
Явилась она внезапно, когда он отвел взгляд от двери, пораженный видом дамы в оранжевом платье, которая (несомненно, с самыми лучшими намерениями) выкрасила волосы в огненный цвет и вставила в глаз монокль. Застыв от удивления, он совершенно отключился, пока не услышал высокий голосок, напоминавший ему пение жаворонка или ветерок на лугу даже если она над ним смеялась.
— Привет, Джонни, — сказала Пэт.
Пламенные волосы утратили силу, равно как и монокль. Джон повернулся на 180° и громко охнул.