сомненно, в частности, что писатель использовал одно из старинных каталонских преданий, которое привел А. Н. Веселовский: «…будто бы дочь Ирода любила св. Иоанна, отказываясь от всякого другого брака; когда разгневанный этим отец велел усечь святого и опечаленная девушка хотела поцеловать его голову, которую несли на блюде, голова отшатнулась от поцелуя, и от ее дуновения Иродиада понеслась по воздуху. Там она носится и теперь, лишь отдыхая на дубах и орешинах от полуночи до первых петухов» (Веселовский. Разыскания VII. С. 222).
В «Примечаниях» к Лимонарь 1907 Ремизов так определил сюжет, композицию легенды и ее главных персонажей: «Повесть состоит из рождественской колядки и вертепа: Пляс Иродиады. <…> Начинается она колядкой про Рождество Христово, поклонение волхвов, избиение младенцев. Хор подхватывает колядским припевом: „Белые цветы“. Затем открывается вертеп. Ряженые музыканты берутся за музыку. Иродиада пляшет. Занавес опускается. Снова выступают колядовщики: рассказывается об усекновении головы Ивана Крестителя. Хор подхватывает колядским припевом: „Белые цветы!“ Занавес подымается: несут голову Ивана Крестителя. Ряженые музыканты берутся за музыку. Иродиада выкалывает Ивану Крестителю глаза и намеревается поцеловать голову. Голова оживает. Всё рушится. Музыка играет. Вертепщик рассказывает злополучный исход повести Иродиадиной. <…> Действующие лица: Царь Ирод и дочь его Иродиада. Царь Ирод козар (жид, жидовин). Он живет на черной горе в белых теремах. Ирод – один, другого никакого Ирода не было: он и младенцев перебил, он и голову Ивану Крестителю посек, его живьем и черви съели. Иродиада не дочь Аристовула, сына Ирода Великого, не племянница Ирода Антипы, а родная дочь царя Ирода. Про Саломию ничего не говорится, апокриф такой не знает. Пьют и едят в Иродовом дворце по-русскому. Обычаи в корне „русские“; не русские – западные вводятся для выделения Иродовой поганости – чужеземства: присутствие, напр<имер>, византийских удонош (фаллофоры), немецких „мартынов“ и т. д. <…> Сказание об обращении Иродиады в вихорь послужило основанием других сказаний о дочерях Иродовых – трясавицах» (с. 109–113).
На экземпляре книги 1922 г. Ремизов сделал дарственную надпись своей жене: «Иродиада – бело-алая писалась на Кавалергардской. Первый раз читал у С. К. Маковского, в нее много вложено „науки“ – книг от востока и до запада» (Волшебный мир Алексея Ремизова. С. 23).
В книге «Петербургский буерак» Ремизов представил себя как бы действующим лицом трагедии: «Я в толпе скоморохов на пиру у Ирода музыкой разжигал „Иродиаду“ и бесновался в ее лебедином взлете» (Петербургский буерак-РК X. С. 411).
В. Малахиева-Мирович так охарактеризовала легенду в отзыве на Лимонарь 1907'. «В движущихся картинах апокрифа выдержан тот наивный, ярко контрастный в своих красках, выпукло-определенный в контурах стиль древней церковной живописи, которая примитивными средствами умела достигать такого впечатления и реальности, и глубокой религиозной настроенности» (РМ. 1908. Кн. 1. Библиографический отдел. С. 5).
Рецензент ж. «Новая русская книга» писал о произведении в издании 1922 г.: «Только одному Ремизову присуща странная и страшная способность заманить читателя 20 века в самую темь русского средневековья, столкнуть на дно Первобытного, замотать в неисходном тупике между молитвой и блудом, а самому отойти с усмешечкой. С Лысой Горы спуститься в благоуханные святые долы к яслям Непорочной. <…> Пляс Иродиады как раз одно из произведений Ремизова, идущих от апокрифов темной веры, густо насыщенных эросом. <…> Тут и „Ирод Казар“, и „Белая тополь – белая лебедь, красная панна“ – Иродиада, и опять снова нечисть – „злая ведьма“ и „другие червячи“. Как такая пестрота укладывается в стройный и вычеканенный монолит сказания – в том тайна ремизовского творчества. / Внешность книги привлекает внимание прекрасной бумагой и необычным способом печатания: и текст, и рисунки исполнены литографским способом – ни буквы типографского набора» (Н. П. [Н. В. Пинегин] // Новая русская книга. 1923. № 1. С. 16).
Ударила крыльями / белогрудая райская птица: ~ понесли весть… – В. Малахиева-Мирович в рец. на Лимонарь 1907 особо отметила этот зачин легенды: «Первый апокриф „О безумии Иродиадином, как на земле зародился вихрь“, вводит нас в книжку сильным аккордом, сразу и музыкальным, и красочным <…> И этот внутренний музыкальный ритм, сопровождаемый тонко соответствующей ему красотой словесного созвучия и красочного сплетения образов, до конца ни разу не покидает автора» (РМ. 1908. Кн. 1. С. 5). Примеч. в Лимонарь 1907: «„Белогрудая птица“ – символ Богородицы» (с. ИЗ).
…во все семьдесят и две страны… – Примеч. в Лимонарь 1907: «„Семьдесят две страны“ – символическое число стран земли. <…> Тоже упоминается и в „Беседе трех Святителей“: „Колко островов великих? – Семьдесят и две, а языков разных толко же, а рыб разных толко же, а птиц разных толко же, а дерев разных толко же“… и т. д.» (с. 113–114).
…свя-атый ве-ечер! / Ой, коляда, коляда! – В Лимонарь 1907 был другой припев: «Белые цветы!» Примеч. в Шиповник 7: «Ой, Коляда, Коляда! – колядский припев. Другие припевы: „Виноградье красно-зеленье мое“! „Святый вечер“! А. А. Потебня. Объяснения малорусских и сродных народных песен. Варшава, 1887. Колядка – рождественская величальная песня. В памяти народной сохранилось мало колядок, и теперь редко услышишь. Не один век старались изгонять эту „бесову прелесть“. А вот и постарались – здравствуйте!» (с. 195).
…как вела их к вертепу… – Вертеп (устар.) – пещера, укромное место. Зд. имеется в виду рождественский святой вертеп – пещера, в которой родился Иисус Христос.
Поднялись волхвы, ~ отошли иным путем / на гору Аравию в страну свою / персидскую. – Примеч. в Лимонарь 1907: «В „Сказании Афродитиана о чуде в Персиде“ рассказывается, как персидские волхвы ходили на поклонение; они не только поклонились Младенцу и принесли дары Ему, но умудрились сделать изображение Христа и Богородицы. Ими же записана на золотые листы история Рождества; листы хранятся в кумирнице. См.: П. Е. Щеголев: Очерки истории отреченной литературы. Сказание Афродитиана. СПб., 1899–1900. Изв<естия> Отдел<ения> Рус<ского> яз<ыка> и Словес<ности> Имп<ераторской> Акад<емии> Наук» (с. 114).
…медяницей жалят сердце… – Медяница – имеется в виду медянка, ядовитая змея.
…тутнет нагорное царство. – Тутнуть – гудеть, греметь.
…не погулить… – Гулить – издавать в младенчестве нечленораздельные звуки, ласкать.
…у седого Корочуна… – Примеч. в Лимонарь 1907: «Древн<е>рус<ское> карачун, корочун, корочюн; малорус<ское> керечун; происходит от „крачити“, „крак“ – шаг, нога. Олицетворение навечерия Рождества. <…> Когда пришло время рожать Богородице, никто не приютил Ее, один старик Корочун приютил Ее. За это румынская колядка отводит Корочуну (Кречуну) высокое место на том свете: старый купается вместе с Иваном Крестителем в реке Крещения Иордане <…> В великорусских говорах Корочун – злой дух, смерть, нечто враждебное Рождеству. См.: А. Ремизов: Посолонь. М., 1907. Изд. „Золотого руна“» (с. 114–115). О нем Ремизов написал в новелле «Корочун» (Докука и балагурье-РК II. С. 48–49). См. также: Русалия-Росток ХII. С. 905–906.
Конь подъел под Ним сено… – Примеч. в Лимонарь 1907: «В хлеву у Корочуна водились кони. Проголодался ли конь или так дурковатый какой, озорства ли ради, только взял да и съел все сено в яслях под Младенцем. Вот почему на постную кутью в Рождественский сочельник сено, которым покрывают стол, не следует давать коням, волам же и быкам можно» (с. 115).
…жатвенный пир. – Примеч. в Лимонарь 1907: «Празднование январских Календ с 1–5 января завершалось в Византии жатвенным или готским пиром с воинственной пляской ряженых; по этому случаю в царском дворце давалось угощение народу» (с. 115–116).
…не сосчитать ликом… – Примеч. в Лимонарь 1907: «„Не счесть ликом“ – не проверить наличность присутствующих» (с. 116).
Веселые люди, потешники… ~ глумцы… – Примеч. в Лимонарь 1907: «„Веселые люди“ упоминаются вместе с скоморохами, попрошатаями, медведчиками и медвежьими поводчиками. <…> „Глумцы, игрецы“ – бродячие потешники, музыканты…» (с. 116–117).
…и ловка и вертка / береза-коза. – Примеч. в Лимонарь 1907: «„Береза-Коза“ – главный колядовщик. В Малороссии Козу делают из дерева, а туловище покрывают шубой; ее поддерживает скрытый под шубой человек. В Белоруссии Коза – парень в кожухе наизнанку, голова покрыта маской с приставленными коровьими рогами. <…> Коза сначала пляшет, потом упрямится» (с. 117).
…удоноши, зачерненные сажей… – «Удоноши» (русский вариант иностранного слова «фаллофоры») – участники старинных обрядов, принадлежностью костюмов которых был огромный, кожаный или деревянный, фалл. См. об этом: Козъменко М. В. Удоноши и фаллофоры Алексея Ремизова // Эрос: Россия: Серебряный век. М., 1992. С. 175–187. Примеч. в Лимонарь 1907: «Пачкать лицо сажей восходит к Византийским обрядностям Дионисовских празднеств. Ифифаллы Диониса, вооруженные фиговыми либо кожаными фаллами, окрашивали себе лицо отстоем вина или покрывались личинами в отличие от фаллофоров (удонош), чернивших лицо сажей» (с. 118). Ср. также: «…византийские скоморохи чернят свои лица сажей, как древние фаллофоры, надевают звериные хари…» (Веселовский. Разыскания VII. С. 132).
…кони, ~ кобылы… – Примеч. в Лимонарь 1907: «Конь – известная святочная маска: „бесовская кобылка“ древних русских коляд» (Там же).
…турицы, ~ туры… – Примеч. в Лимонарь 1907: «Рядиться Туром – быком распространенный обычай на колядских игрищах» (Там же).
…там пляшут со слепой рыжей сучкой… – Примеч. в Лимонарь 1907: «Грамота царя Алексея Михайловича в Белгород к Батурлину 1648 г. нападает на тех, что „медведи водят и с собаками пляшут“, запрещая впредь, чтобы они „медведей (не водили) и с сучками не плясали“. Выдрессированные собачки были с давних пор в большом ходу у скоморохов. Рассказывают про одного итальянца по имени Андрея, у которого была рыжая слепая собака, понятливая и проворная на все руки: умела собака распознавать на монетах изображения императоров, угадывала без ошибки, какая из присутствующих женщин беременна, кто скуп или щедр или развратен и т. п. См.