Чтобы сверху посмотреть: не пасутся ли где антилопы? Никаких инцидентов, кроме исключительно редких и не очень опасных атак раздражительных носорогов да слонов еще может вывести из терпения слишком настырный автотурист. Но действует строгое правило: из машины — ни шагу!
Возможность видеть диких животных вплотную при условии их полной свободы делает посещение африканских национальных парков незабываемым. Попытки дать туристам ощущение африканского путешествия сделаны и в Европе. В некоторых странах организованы «зоопарки наоборот»: люди в клетках (автомобилях), животные — на свободе. Свобода, разумеется, относительная — парк огорожен. И все же занятно вот так оказаться в окружении, например, бурых медведей. Эти животные в отличие от спокойно пасущихся носорогов, слонов, жирафов, антилоп проявляют природное любопытство. Могут, пожалуй, — раз, два, взяли! — и опрокинуть автомобиль: силы медведям не занимать.
Фото автора. 29 сентября 1984 г.
Хонорик
(Окно в природу)
Егo милая мордочка вполне согласуется с данным ему названием — хонорик, гибрид хорька и норки.
Гибриды в природе явление редкое. Каждый вид животных за длительную эволюцию выработал множество приспособительных свойств к среде обитания. Свойства эти наследуются. И если эту наследственность гибридизация исказит-животное окажется не приспособленным к жизни. Природа позаботилась, чтобы этого не происходило. Каждый вид защищен от случайной гибридизации множеством разных барьеров: различным временем гона, внешними формами, сигнализирующей окраской, голосом-песней, поведением во время спаривания. У видов, стоящих близко друг к другу, в поведении есть система паролей. «Здесь продается славянский шкаф и два стула?» — должен сказать один. «Шкаф продан, есть тумбочка», — должен ответить другой, чтобы произошло опознание. При ухаживании, например, зуйков-галстушников партнер должен три раза дернуть хвостом. Дернет два раза — не свой! — спаривания не будет. Есть в некоторых брачных играх целая цепь следующих друг за другом взаимных «вопросов-ответов». Нарушение их очередности, пропуск одного звена в длинной цепи исключает возможность соединения. Таков закон, предотвращающий вавилонское столпотворение в природе, сохраняющий стабильность живого мира, его притертость к среде обитания.
Закон иногда нарушается, близкие друг к другу виды скрещиваются, но наследство они, как правило, не дают — природа детей случайности выбраковывает как нежизнеспособных.
Но маленькую лазейку для возможных полезных скрещиваний природа все-таки оставляет. И эволюция жизни этой лазейкой пользуется. Можно назвать несколько (очень немного) видов животных, утвердившихся на земле в результате гибридизации. Но это все-таки исключение.
Человек, помещая животных в искусственную среду, намеренно стремится к гибридизации. Хитроумными, а иногда и очень простыми средствами он разрушает межвидовые барьеры, получая животных с нужными ему качествами. Часто в основе такой гибридизации лежит и чисто научный эксперимент.
Кому нужен, скажем, гибрид тигра и льва? Он получен лишь как диковина, монстр. А вот гибриды лошадей и ослов дали очень нужных в хозяйстве мулов и лошаков. Лошаки широко распространены в Китае, мулы — во многих горных районах мира. От лошадей они отличаются очень спокойным нравом, выносливы, не пугливы. Но это спокойствие животных, как правило, бесплодных — природа, приоткрыв дверцу для смешения двух видов, потом ее захлопывает.
Симпатяга.
Тем интереснее результаты, когда гибриды оказываются жизнеспособными, дают потомство и чувствуют себя полноправными участниками жизни. Таков хонорик. В новосибирском Академгородке биологи Юлия Григорьевна и Дмитрий Владимирович Терновские получили его, скрестив сначала черных (лесных) и светлых (степных) хорьков, а затем к гибридизации была подключена европейская норка.
И внешним видом, и образом жизни хорьки и норки существенно отличаются. Хорьки приспособлены жить на суше и добывать грызунов. Норка — животное полуводное и питается главным образом рыбой. Хонорик от прародителей унаследовал способность плавать и ловко рыть норы на суше. Внешне он сохранил облик матери-норки, имеет такую же, как и она, блестящую шелковистую шкурку. И самое главное, хонорики хорошо размножаются, что является исключительной редкостью в межродовой гибридизации. В результате эксперимента уже получено более двухсот зверьков.
Плодовитость хонориков превышает плодовитость европейской норки и черного хорька. Кроме того, от хонориков удается получать по два приплода в год. Для пушного звероводства это очень важная сторона эксперимента.
Трудно сказать, как сложилась бы судьба этой уникальной биологической новинки, окажись все хонорики в дикой природе. Скорее всего, эту яркую новую нитку природа бы быстро смотала к истоку: новое «пробное» было бы поглощено старым — с хорьками хонорики хорошо скрещиваются. Но искусственный путь разведения позволяет эту нитку успешно тянуть и тянуть. И ценность гибрида для пушного звероводства уже очевидна.
Что касается этого конкретного симпатичного хонорика, живущего у Терновских, то он великолепно («весь в папу») ловит мышей, но считает и воду своей стихией, он не пытается убежать, хотя ворота огороженной части леса бывают открыты, он по пятам бегает за Дмитрием Владимировичем и, представьте себе, ревнует его. Мы с хонориком дружелюбно общались. Он исследовал содержимое моей сумки, но тяпнул за палец, как только я сел и отвлек внимание главного его друга. Дмитрий Владимирович так и сказал: ревнует.
Фото автора.7 октября 1984 г.
Талдомская осень
(Проселки)
Талдом… Согласитесь, есть в этом звучном названии городка притягательная таинственность. Далеко ли он, Талдом? Два часа езды от Москвы, прямо на север, с самого тихого из вокзалов — Савеловского.
Но Талдом — это не только маленький городок (что-то среднее между городом и деревней). Это и край, необычный для московской земли по природному своему облику и по хозяйству тоже…
После пологих увалов Клинско-Дмитровской гряды земля становится вдруг равнинной, горизонт отодвигается, как море. Леса и лески по равнине. Малые рощицы и одиночно стоящие деревца, подрумяненные сентябрем.
Но это не южная лесостепь. Низкое место. Повсюду блестит вода. Болота, болотца, малые бочаги, лужи. При дождливой нынешней осени картофельные поля похожи на рисовые чеки — вода между грядок, а на самих грядках лоснятся спинки обнаженных дождями клубней.
Техника — тракторы, комбайны, автомобили — кучно стоит в бездействии. Созрели овсы, кукурузу пора скосить на корма, но невозможно влезть на поле — все вязнет.
Поля тут так и сяк изрезаны канавами и каналами. По ним торопливо бежит торфяная коричневая, как чай, вода. От воды всеми силами избавляются. Все равно ее много. Чуть с дороги — хлюпает под сапогами.
В лес без сапог пойти тут нельзя — то и дело на пути таинственно темные бочаги и трясины.
Тут почти нет характерного для соседней «дмитровской Швейцарии» краснолесья. Осинник, березняки, ельники, черный ольшаник, чахлые сосенки и всюду темные свечи рогозы — верный признак очередного болота. Деревни на возвышениях еле заметных для глаза. Названия их характерны: Квашонки, Мокряги, Остров.
И есть у этой близкой к Волге низменности своя низина — таинственная, непролазная, опасная для новичка, как амазонские джунгли.
Глядишь с равнины — низина подернута синей дымкой и дальний край ее в синеве исчезает. Эта пойма главной здешней реки Дубны — громадное болото шириною в десять и длиною в тридцать километров. Отважно тут ходят лишь лоси да кабаны. И прилетают с полей сюда на ночлег журавли. Сборщики клюквы либо держатся с краю, либо ходят редкими, ненадежными тропами, рискуя заблудиться и затеряться в топких, перевитых хмелем лозняках и ольшаниках. Это целый мир, называемый местными жителями поймой. Дубна протекает по этим зарослям сонно, неторопливо, образуя озера, разливы, протоки. Царство комаров, надежное убежище для гнездящейся и пролетной весной и осенью дичи.
Справедливая страсть к осушению здешней земли жила в человеке тут издавна. Рожь и овес крестьяне, случалось, сеяли на грядах между канавами, по которым сбегала вода. Но лишь машины обеспечили сухость, при которой на немалых массивах вырастают теперь хлеба, картофель и кукуруза, — земля тут стала кормилицей человека. Но существуют пределы, за которыми осушение блага уже не приносит. Покусились тут, хорошо не подумав, на приречную пойму, на вековые болота, полагая, что можно их обратить в пашню. Проектанты, как рассказывают, приезжали сюда на бронетранспортерах. То было лет пятнадцать назад. И вот результаты.
Участок поймы напоминает голову новобранца, по которой прошлись машинкой для стрижки. Повален и сдвинут бульдозерами в громадные кучи ольховый лес, спущены воды озер и болот, по линейке спрямлена обмелевшая сразу Дубна, исчезает клюквенное богатство… Пестреют изрезанные канавами поля моркови, сеяных трав, овса. Но в этом году, например, взять что-либо трудно — всюду блестит вода. Десятикилометровую дорогу (середина полей) через пойму к реке зовут тут БАМом — дорого стоила и трудно досталась. Первоначально положенные тут бетонные плиты земля попросту поглотила. Пришлось рядом делать отсыпку новой дороги.
Все вместе — осушение, сведение леса, дорога, нарезка полей, дренаж, спрямление реки, стоившие громадных средств, заставляют подумать в данном конкретном случае о той овчинке, которая выделки, может быть, и не стоит. А если во что-нибудь оценить еще и разрушенье уникальных природных ценностей, то остановку наступления на знаменитую пойму надо признать за благо. В одном из справочников про немалое здешнее озеро уже сказано: «Осушение экономически не оправдалось». Неудивительно, если что-нибудь в этом же роде прочтем и про здешнюю пойму. И такое признанье ошибок необходимо. Иначе будем делать их непрерывно.