Бенхэм бросил на него спокойный, полный достоинства взгляд, каким мог бы одарить развязного молодого актера в артистическом клубе.
— Прошу прощения?
— Я спрашиваю, что с декорациями? Они висели криво весь спектакль.
— Да, я тоже про это записал! — вмешался Простак, как всегда рвущийся помочь. — Особенно заметно было во второй сцене. Не знаю, известно ли вам, но в настоящем саду…
Спокойствие Бенхэма нарушила легчайшая рябь досады.
— Мой дорогой мистер Леман, едва ли я мог это предотвратить. Режиссер не в силах успевать всюду. Я весь вечер суфлировал.
— Если вы суфлировали, то где вы были, когда Уиттекер устроила паузу во втором акте? Вы что, не могли подсказать реплику?
— Я четыре раз подсказывал реплику, но на нее это не произвело никакого впечатления. Видимо, она сильно нервничала.
Простак пролил свет на проблему:
— Она, бедняжка, неважно себя чувствовала.
— Что?
— Так она мне сказала.
— А когда вы ее видели?
— В ее гримерке, после первого акта. Я давал ей кое-какие указания.
— Что?
— Указания. Я говорил ей, что в той длинной сцене надо бы поддать жару.
Леман раздулся и стал похож на малого пророка, готовящегося проклясть людей за их грехи.
— Нет, из всех…
Он оборвал фразу, ибо раздался стук в дверь. Простаку повезло, как везет боксеру, которого спасает удар гонга.
— Войдите! — прокричал Леман.
— Может, Берни, — заметил Джек.
Это и вправду пришел Берни, но не один, а с дамой.
Берни Сэмсон, молодой человек с землистым цветом лица и видом строгой умудренности, которая приобретается лишь долгими трудами на Бродвее, был, как говорят в театральных кругах, «правщиком». Несколько лет назад он сделал удачное предложение, когда комедия корчилась в предсмертной муке. Режиссер что-то спутал, но и в ошибочном толковании предложение спасло пьесу.
С тех пор Берни Сэмсон стал признанным правщиком драм. Своего рода стервятник, парящий над театральной сценой, он видел, как ставились и тут же умирали пьесы, и при гибели каждой участвовал в таком вот консилиуме.
Молодую девушку, которую он привел с собой, звали Пэгги Марлоу, и была она довольно известной хористкой с Бродвея. За ней водилась привычка поиграть с месяц в какой-нибудь музыкальной комедии, а потом вдруг сорваться и укатить во Флориду. Была она эффектно одета и на редкость хороша собой.
— Привет, — поздоровался Берни, кинув шляпу на кровать. — Эй, Джо! Как поживаешь, Маки? Со мной тут молодая дама, — он махнул рукой в сторону Пэгги. — Это мисс Марлоу, ребята.
— Здрасьте. — Мисс Марлоу выпустила облачко дыма, поскольку красиво очерченные губки неизменно украшала сигарета в длинном мундштуке, как шляпа «дерби» голову Лемана.
Джек МакКлюр познакомил всех.
— Миссис Леман… Мистер Бенхэм… мистер Фиппс.
— Рад познакомиться с вами, миссис Леман. Алло, мистер Бенхэм. Приветик, мистер Фиппс. А, шипучечка, — заметил Берни, увидев шампанское.
Мистер Леман упорно придерживался главной линии. Он нахмурился на шампанское, привносящее, по его мнению, фривольную нотку, не соответствующую важности момента.
— Так, Берни. Я хочу, чтобы ты сказал нам, что ты думаешь о спектакле. Мистер Сэмсон, — объяснил Леман, адресуясь к Бенхэму, — специально приехал из Нью-Йорка, чтобы его посмотреть и внести какие-то поправки. Если потребуется.
— Если? — фыркнула Фанни. — Что значит — если?
— Вот как? — Сесил Бенхэм ни капельки не обрадовался и окинул правщика настороженным взглядом. В былые дни он навидался таких Берни, и они не вызывали у него симпатии.
— Сейчас мы выскажем свое откровенное мнение, — призвал мистер Леман. — Скажем все, что думаем о спектакле.
Фанни тут же услужливо поднялась, не совсем устойчиво держась на ногах.
— Так вот, — приступила она. — Во-первых!
— И этого хватит, — быстро перебил жену Леман. — Давай, Берни.
Напыщенность опытного правщика плащом окутывала Берни, и свою вступительную речь он начал с уверенностью человека, пребывающего на твердой почве.
— Разумеется, нет сомнений, что спектакль требует некоторой доработки.
— Все переделать, — вставила Фанни, увлеченная шампанским. — А может, просто убить.
— Да замолчи ты! — бросил мистер Леман.
— Когда я бываю в театре, — глубокомысленно продолжал Берни, — то смотрю не столько на сиену, сколько на публику. Зрители скажут вам все. Итак, пролог у вас шикарный. Отличная идея — герой читает пьесу. Это интригует зрителей. Но потом они начинают ускользать от вас.
— Мне бы хотелось сказать как раз об этом, — со всем рвением вступил Простак. — В частности, насчет сцены в саду..
— Кто это? — осведомился Берни. — Вы сказали, Фиппс?..
— Верно, — отозвался Простак. — Я…
— С вашего позволения, мистер Фиппс…
— Ничего-ничего. Я только хотел заметить, что сцена в саду… — Он остановился на полуслове, встревоженный и напутанный взглядом Лемана. Тот смотрел на него еще секунд десять, а потом повернулся к Берни:
— Итак, вы говорили…
Мистер Сэмсон возобновил свою речь:
— В общем, как я уже сказал, пьеса нуждается в доработке. Некоторые сцены не бьют наповал. Вот у меня есть сцена, которую я сделал для шоу под названием…
Блуждающий взгляд мисс Марлоу наткнулся на Простака.
— Приветик, — ласково сказала она.
— Здравствуйте, — отозвался Простак.
— Вы англичанин, верно?
— Да.
— То есть «ага». Какие у вас красивые волосы!
— Спасибо.
— Как сливочное масло!
— В общем, да.
— На меня это действует, — проговорила мисс Марлоу. все так же ласково.
Берни упустил нить своих рассуждений.
— Послушайте-ка, — подозрительно спросил он, — что это там у вас происходит?
— А ты занимайся своим делом, — откликнулась Пэгги. Леман воздел руки к небесам. Он сразу проникся жгучей антипатией к мисс Марлоу.
— Берни, вы что, не можете избавиться от этой мамзели? — заорал он.
— Пусть только попробует, — ровно произнесла мисс Марлоу. — Что я ним тогда сде-елаю…
— Мы будем обсуждать спектакль или нет? — полюбопытствовал Леман.
— Я против, — вступила Фанни.
— А я за то, — заметила Пэгги, — чтобы кто-то плеснул мне в бокальчик шипучки. Прямо удивляюсь, как это ты сам мне не предложил, лапочка, — продолжала она, укоризненно обращаясь к Простаку. — Ты меня за кого принимаешь, за трезвенницу? Я тебе что, сухой закон?
— Налейте ей, — властно распорядился Леман, подбородком указуя на Простака, а большим пальцем тыча в шампанское, и Простак кинулся исполнять приказ с живостью человека, уверенного, что уж в этом деле он мастер. У него начало складываться впечатление, что участники конференции, особенно Леман, не умеют слушать. Хорошо, ему не удается завладеть их вниманием, но уж шампанского-то он сумеет налить. Он наполнил бокал мисс Марлоу, и мисс Марлоу, осушив его, выдохнула:
— Уф-ф!
— Так как же? — Леман поймал, наконец, взгляд Берни, норовящий уплыть в направлении молодой дамы. — Вы говорили, что сделали сцену…
— Да. Надо чем-то заменить эпизод в кабаре. Это ведь прямо поцелуй смерти, — содрогнулся Берни. — Хотя, конечно, — продолжал он тоном человека, анализирующего проблему со всех точек зрения, — может, вся закавыка в режиссуре. Не знаю, кто ставил спектакль, но из всех паршивых работ…
Сесил Бенхэм выпрямился во весь рост.
— Прошу прощения, мистер Джексон…
— Берни Сэмсон.
— В самом деле? А я — Сесил Бенхэм.
— Вот как?
— Возможно, вы не знаете, кто я.
— Дело не только в этом…
— Я десять лет проработал с Дэвидом Беласко. Я ставил для Назимова. Я был режиссером у Эдмунда Бриза. Я был режиссером у Лоуэлла Шермана, Сирила Скотта и Джинн Иглз.
— Где они все теперь? — спросила Фанни, размахивая бокалом.
— И я не привык, чтобы мою работу характеризовали тем словом, которое употребили вы!
— Послушайте! — возмущенно взорвался Берни. — Я приехал сюда из Нью-Йорка, оказывая любезность Джо…
— Тем не менее, я настаиваю…
— Слушайте, прекратите стычку! — взмолился Леман.
— Если ему позволить…
— Что толку заводиться…
— Да, но…
— Он ничего такого не хотел сказать. Просто шутил, понимаешь? — уговаривал мистер Леман, пока уязвленный режиссер медленно усаживался на место.
— Как, и это все? — вознегодовала мисс Марлоу. — Ладно, кликните меня на следующий раунд. — И вольготно растянулась на кровати, нарочно не заметив взгляд, каким Неман одарил ее. До сих пор он приберегал их только для Простака или подруги своих радостей и печалей.
— Продолжай, Берни, — попросил мистер Леман, медленно считая до десяти, как и рекомендовал ему доктор в случаях, когда подскакивает давление. — Так какая там была сцена?
— Вот какая. Она точнехонько падает на то место, где тут у вас кабаре. Сцена — шик-блеск, но шоу в Нью-Йорке так и не пошло, так что ее никто не видел. Курильня опиума в Гонконге, представляешь?
— Ну что это? — возмутился Бенхэм с превеликим достоинством.
Даже мистер Леман засомневался:
— Берни, мы должны придерживаться сюжета! Не можем же мы выбросить всю пьесу.
— А что такого? — поинтересовалась Фанни.
— Ладно, давайте начнем с самого начала… Кто это? — спросил мистер Леман, услышав стук в дверь.
— Полиция, если в Сиракузах есть хоть какой-то закон и порядок, — высказалась Фанни. — Ныряй в окно. Я бы на твоем месте выпрыгнула. Не давайся им в руки живым.
— Откройте дверь, — велел мистер Леман.
— Я? — уточнил Простак.
— Да.
— Ладно.
У Простака возникло чувство, что ему недостает одного, чтобы превратиться в швейцара, — фуражки с козырьком и формы руританского адмирала. Но нрав у него был мягкий и услужливый, а дядя Теодор помыкал им в юности слишком долго, и теперь он уже не обижался на мелкие поручения.
Подойдя к двери, Простак открыл ее.
Вошла Глэдис Уиттекер в самом воинственном расположении духа, готовая отразить любые атаки на ее мастерство. Фанни встретила ее аплодисментами, но та этого не оценила.