— Гу!
— Прошу прощения? Что ты сказал?
— Гу!
Мэрвин озадачился.
— Этим междометием ты поместил себя в один небольшой класс с боевой лошадью, отпустившей, если ты помнишь, похожее замечание среди пения труб, но что оно означает? Объясни поподробнее, пожалуйста.
Простак прошествовал к бачку с водой и наполнил бумажный стаканчик.
— Когда он сказал «семьдесят пять тысяч», он имел в виду доллары или центы?
— Доллары, насколько я понял.
— Хотя это и не играет особой роли. Даже и семьдесят пять тысяч центов мой личный бумажник не потянет.
— У нас, Мэрвин, дурные новости, — вмешалась Динти. — Расскажи ему, Простак.
Путаясь, Простак выложил всю историю, и Мэрвин Поттер, покачивая головой, согласился, что «дурные» — очень правильное определение.
— И что вы намерены делать? — поинтересовался он.
— Сами не знаем. Мы как раз обсуждали это, когда ты пришел.
— Боюсь, тебе придется отдать ему его фунт мяса. Юристы — настоящие дьяволы. В Голливуде я увязал в них, как в трясине. Они разнюхивали, что я ем и на чем сплю, шпионили за каждым моим шагом. Помню, однажды…
Но любопытная история так и не была рассказана, потому что в этот момент распахнулась дверь, и ворвалась Фанни Леман, уверенная и решительная, как всегда. Казалось, будто она влетает на сцену, готовясь сразить зрителей наповал номером с шестью булавами. Пребывала она в отличнейшем настроении. Глаза у нее сияли, лицо раскраснелось. Так выглядит женщина, которая вот-вот обдурит кого-то.
— Привет, дети мои! — воскликнула она. — Привет, мистер Поттер!
— Доброе утро, — сказали и Динти, и Поттер.
В эту минуту, когда нужно было расправиться с трудными проблемами и принять жизненно важное решение, Простаку меньше всего хотелось, чтобы ему мешали, пусть даже и женщина, которая всегда была ему по сердцу. Но хотя ему недоставало серых клеточек, любезности было не занимать.
— А-а, привет, миссис Леман, — ответил он, надеясь, что слова не сменились предсмертным хрипом.
Однако именно хрипом они и вырвались. Брови у Фанни вскинулись, глаза стрельнули на Динти и обратно. Она остро улавливала настроение, но даже и самый тупой наблюдатель ощутил бы в атмосфере напряженность.
— Ради Бога! — воскликнула Фанни. — Что у вас стряслось? Вы должны веселиться напропалую. Разве вы не знаете, что у вас получился хит?
— О, ну да. Я знаю, спектакль прошел с успехом.
— С успехом? Он в три раза больше, чем вы надеялись. Сиена в притоне их добила. Полиция пытается закрыть из-за нее спектакль, а вам известно, что тогда получается. Публика на люстрах будет висеть.
Простак сглотнул. Теперь к Дж. Бромли Липпинкотту прибавилась нью-йоркская полиция, и он почувствовал себя электрическим зайцем, которого преследует целая свора борзых.
— Что, если они все-таки закроют?
— Ни в коем случае, — добродушно рассмеялась Фанни. — Не в этом городе.
— Конечно, нет, — подтвердил Мэрвин. — Нью-Йорк — это вам не Бостон. У нас тут есть права, малыш. Все что случится — на первых страницах газет будут печатать массу всякой ерунды, и тебе придется убрать парочку реплик типа «Черт подери» в завтрашнем спектакле. А в послезавтрашнем вставишь их снова, и все пойдет как прежде.
— А между тем, — заметила Фанни, — каждый житель города, сумевший наскрести четыре доллара 80 центов, ринется к окошку театральной кассы.
— Те, у кого не найдется такой суммы, — подхватил Мэрвин, — будут рыскать кругами по городу, пока не ухитрятся подзанять деньжат.
— Говорю тебе, — заверила Фанни, — успех будет оглушительный. Тебя ждет полная победа. И скажу тебе кое-что еще. К тебе сейчас нагрянет компания.
— А? — переспросил Простак. — Что за компания?
— Мистер Леман.
— Мистер Леман? — вскрикнула Динти.
— Никто иной. Он разжился денежками, — очень весомо объявила Фанни, — и теперь хочет выкупить спектакль обратно. Деньги у него с собой в удостоверенных чеках.
Если она рассчитывала, что новость произведет сенсацию, то ничуть не обманулась в расчетах. Простак, охнув, оглянулся на Динти. Та охнула тоже и посмотрела на Простака. Обоих одновременно посетила мысль, заставив раскраснеться, точно расцветшая роза. По поведению Мэрвина Поттера было совершенно ясно, что точно такая же мысль осенила и его.
— Боже! — воскликнула Динти.
— Хэппи энд, — заметил Мэрвин.
— Да-да, если он явится сюда раньше юриста, — возразил Простак. — Но придет ли он раньше? — напряженно осведомился он.
Фанни удивилась.
— Что у вас тут такое? Какие юристы? Простака занимало одно.
— Так придет он или нет? Как вы думаете?
— Думаю, да. Он уже вышел. Я просто помчалась вперед, чтобы раскрыть вам полную картину. У меня к вам глупая симпатия, братец Фиппс. Почему-то мне всегда были симпатичны простофили. И я не считаю, что Джо Лемана нужно поощрять, когда он пытается всадить гарпун в молодых и наивных. Он у меня хороший парень, и я его люблю, но не одобряю некоторые его приемчики.
— Очень, очень верно, — согласился Мэрвин. — Они напрашиваются на критику. Не знаю, где Джо получал образование, но наверняка в его школе или колледже забывают обучать разнице между добром и злом. Она, видимо, есть.
— Да уж, — согласилась Фани. — Он задумал кражу века, прости его Господи. Вот я и помчалась рысью, чтобы предупредить вас. Когда он явится и примется обрабатывать вас, Простак, не давайте слабины ни на минутку. Если вы позволите этому разбойнику вас улестить, выманить у вас шоу, это будет преступлением.
В дверь постучали, и Фанни ласково улыбнулась.
— Ага! Занавес поднимается!
— Да, — подтвердил Мэрвин. — Ватсон, если я не ошибаюсь, пришел наш клиент.
Когда в офис шумно, явно торопясь, ввалился Леман, то, прежде всего, он удивился, что там вроде бы идет совещание. Очень уж много народу собралось в его бывшем стойбище. Он посмотрел на Простака, посмотрел на Динти, оглянулся на Мэр-вина Поттера. Потом взгляд его упал на Фанни, и он вздрогнул, словно человек, наткнувшийся в ванной на тарантула.
— Ты-то что тут делаешь? — хрипло выговорил он.
— В гости зашла.
— Убирайся!
Простак вскинул брови. Такого он не допускал.
— Эй-эй! — со спокойным укором окликнул он. — Вы не собираетесь снова выгонять людей из комнаты? Тут, между прочим, мой офис — 1468, Бродвей, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк. Нью-Йоркская корпорация. Всех, кого надо выгнать отсюда, я выгоню сам.
— Хорошо сказано, Фиппс, — одобрил Мэрвин.
— К месту, а?
— Именно к месту, — согласился Мэрвин. — Прямо в яблочко.
Простак устроился в крутящемся кресле, с которого Мэрвин галантно встал, когда вошла Фанни, и закинул ноги на стол.
— Присаживайтесь, дорогуша, — пригласил он. — Послушаем, что у вас на уме.
— Если там что-нибудь есть, — вставил Мэрвин.
— Вот именно, — подхватил Простак, — если есть. Что привело вас сюда в это ясное солнечное утро?
Леман, который во время этих реплик сверлил взглядом свою бесценную жену, обернулся к нему с пылким жестом.
— Послушайте, — начал он. — Не знаю, что она вам тут наболтала, но не вздумайте поверить ей хоть на грамм.
— Вы говорите загадками, мой друг.
— Я пришел, чтобы вернуть вам ваши монеты — выкупить все обратно, целиком.
— То есть, вы желаете купить спектакль?
— Я отдам все, что вы за него заплатили, — двадцать тысяч. Вы не потеряете ни цента.
— И вы тоже, верно?
— Что?
— Я первый спросил.
— Что-то не пойму вас.
Простаку и в голову не приходило, что наступит момент, когда он порадуется знакомству с Дж. Бромли Липпинкоттом, но теперь он ощущал сильнейшую благодарность, что ему выпала честь наблюдать адвоката в действии. Молодой театральный менеджер может многое перенять от похожего на труп адвоката в умении держать себя. Превратиться в брюнета Простак, конечно, не мог, но позаимствовать чуть-чуть стали и напора мог вполне, что он и сделал.
— Позвольте объяснить, — начал Простак. — Вы так легкомысленно говорите.
— Или слишком бойко, — подсказал Мэрвин.
— Да, или слишком бойко, — согласился Простак, всегда открытый предложениям. — Вы легкомысленно, или бойко, говорите о покупке моего шоу, но позвольте напомнить, что вышеназванное драматическое сочинение — или пьеса — чертовски ценная собственность. Это величайшее драматическое произведение за последние двадцать лет. Начинается оно с пролога…
— Так вы поверили всякой чепухе? — взорвался Леман. — Послушайте, дорогуша…
— Я слушаю, мой друг.
— Я в этом шоу-бизнесе собаку съел. Э?
«Э» было обращено к Фанни, которая бормотала: «Твое дело — водевили». Ожегши ее злобным взглядом, Леман сказал:
— И что? С водевилями все в порядке, но мы говорим не о водевилях, а о постановке драматических спектаклей. Я собаку съел в шоу-бизнесе, — повторил он, вбивая в ладонь левой руки кулак правой, — и сумею слепить кое-что из этого спектакля. А вот вы не сумеете.
— Не сумею?
— Нет.
Простак легко хохотнул. Дж. Бромли Липпинкотт в подобной ситуации нахмурился бы, но сам он предпочел легкий хохот. Однако он прозвенел не так музыкально, как ему бы хотелось, и он исполнил номер «на бис». На этот раз хохоток раскатился так переливчато и музыкально, что лучше не бывает.
— Не сумею, вот как? А вы заверните за угол театра и взгляните на толпу, пытающуюся купить билетик. Это шедевр, дорогуша, а под моим управлением…
— Управление — самое главное, — вставил Мэрвин.
— Да-с, сэр, именно! Управление — самое главное, — повторил Простак. — Абсолютно. Тут требуется рука эксперта, и именно ее-то и получил этот спектакль.
Дышал Лемана хрипло и тяжело. Будь здесь его доктор, он озабоченно поджал бы губы и потянулся за таблетками.
— Послушайте, — сказал Леман, — я дам тридцать. У меня в кармане — удостоверенные чеки. Ну? Договорились?
— Нет, — покачал головой Простак, — так не пойдет, старина. Ради вашего же блага — не могу согласиться. Если у вас на совести будет лежать, что вы сладкими речами уговорили меня продать это великолепнейшее произведение за какие-то там тридцать штук, то вы до конца жизни не узнаете покоя. Перестанете спать по ночам. В шоу есть блестящая сцена в кабаре…