— Как это что? Я буду мстить.
— Ну, не сердитесь!
— Почему? Сейчас победили вы, но это еще не все. Нет, не все. Я на вас найду управу!
— Какую?
— Неважно. Скоро узнаете. Да уж, попляшете вы у меня! Всего хорошего.
Он вынул яйцо у Фредди из волос, поднял свою шляпу, которую уронил от избытка чувств, почистил ее рукавом, извлек из нее клетку с птичками и ушел. Однако сразу вернулся, раскланялся — направо, налево — и удалился совсем.
Нельзя сказать, что Фредди не расстроился. Ему не очень понравилась та уверенность, с которой соперник говорил о мести. Что-то в ней было зловещее, и весь оставшийся день он гадал, какой же фокус приготовит этот опытный фокусник. Он думал за обедом, думал за ужином и отошел только к завтраку.
Выспавшись, он увидел все в должной перспективе и решил, что побежденный соперник берет его на пушку. Что, собственно, он может сделать? Не заколдовать же, как в средние века, и не превратить в кролика.
Да, окончательно сказал он себе, берет на пушку; но только он закурил и начал мечтать об Аннабелле, принесли телеграмму:
«Приезжай немедленно. Все пропало. Целую».
Через полчаса он сидел в поезде, поспешающем в Дройтгейт. Входя в вагон, он собирался подумать, но, как всегда бывает, к нему привязался попутчик.
Попутчик этот был вульгарным до крайности (красный жилет, бурые ботинки, черный котелок) и, казалось бы, у них мало общего. Фредди все время молчал, коротышка болтал без умолку. Только через час без малого он стал кивать, потом — захрапел, предоставив страдальцу возможность подумать.
Мысли, надо сказать, становились все неприятней. Какая-то странная телеграмма, ничего не поймешь! Можно представить себе что угодно.
Вот к примеру: «Все пропало». Что это значит? Сокрушаясь о скаредности, побудившей Аннабеллу загнать сообщение в пять слов, он жалел, что она не решилась потратить хоть на два пенса больше.
Одно было ясно: это связано с недавним посетителем. Сквозь загадочные слова виднелась рука фокусника, и Фредди сокрушался о том, что недооценил противника.
Когда он добрался до обиталища подагриков, нервы его были на пределе. Нажимая на звонок, он трепетал, как желе перед сидящим на диете, и даже вид Аннабеллы, открывшей дверь, его не утешил. Она и сама трепетала.
— О, Фредди! — вскричала она. — Какой ужас!
— Рэкстроу? — догадался Фредди.
— Да, — отвечала она. — Откуда ты его знаешь?
— Он у меня был и грозился, — объяснил Фредди. — Почему ты мне не сказала, что обручена с этим субъектом?
— Я не думала, что тебе интересно. Так, девичья причуда.
— Да? Ты его не любила?
— Ну, что ты! Знаешь, когда тебя пилят пополам, не захочешь, а увлечешься, но когда я встретила тебя…
— Молодец, — сказал Фредди, поцеловал ее и услышал какой-то стук. — Что это? — спросил он.
Аннабелла стиснула руки.
— Это он! Мортимер.
— Значит, он здесь?
— Да. Приехал в четверть второго. Я заперла его в кладовке.
— Зачем?
— Чтобы он не пошел в этот зал.
— А почему ему туда не пойти?
— Потому что сэр Эйлмер слушает там музыку. Если они встретятся, мы пропали. У Мортимера страшный план.
Фредди так и знал. Он бодрился, как мог, но знал, что у Рэкстроу — страшный план. А чего еще ждать от такого типа?
— Что он собирается сделать? Она заломила руки.
— Познакомить сэра Эйлмера с моим дядей Джо. Представляешь, послал телеграмму, чтобы ехал сюда!
Фредди не видел, что тут страшного.
— Ну, понимаешь, — сказала Аннабелла, — он хочет нас разлучить. Он знает, что твой дядя не разрешит тебе на мне жениться, когда увидит моего.
Фредди все понял. Да, план достоин субъекта, который кладет туза в колоду, тасует ее три раза и вынимает его из лимона.
— А что, твой дядя так ужасен? — спросил он.
— Суди сам, — просто ответила она и дрожащей рукой протянула ему фотографию. — Вот он, при всех регалиях своей ложи. Дядя Джо — верховный Барвинок в мистическом ордене Благородных отродий.
Фредди взглянул и вскрикнул. Аннабелла кивнула.
— Вот, — печально сказала она, — так почти все. Одна надежда, вдруг он не приедет.
— Он здесь! — задохнулся Фредди. — Мы вместе ехали.
— Нет, правда?
— Еще какая! Я думаю, он в зале.
— А Мортимер скоро вырвется, дверь не очень крепкая. Что делать?
— Остается одно. У меня тут бумага…
— Сейчас не время писать.
— Нет, это документ, дядя должен его подмахнуть. Если я побегу в зал, может, успею.
— Тогда беги! — воскликнула она.
— Бегу, — сообщил Фредди, поцеловал ее, схватил шляпу и унесся, словно кролик.
Если вы хотите быстро добежать от обители подагриков до Зала (путь идет по Малой Склерозной), вам не до раздумий, но Фредди думать удалось, и так, что это его только подогнало. Вряд ли он бежал бы быстрее, играй он в фильме, где его преследует полиция.
Спешил он не зря. Аннабелла резонно решила, что его дядя не согласится на брак, увидев такого человека, как Джо. Один взгляд — и гордый баронет наложит свое вето.
Последний рывок перенес пыхтящего Фредди в круглый зал, где собираются сливки Дройтгейта, чтобы послушать музыку. Увидев в дальнем углу сэра Эйлмера, он кинулся к нему.
— Опять ты! — воскликнул дядя. Фредди только кивнул.
— Не пыхти и садись, — сказал сэр Эйлмер. — Сейчас будет «Поэт и пастушка».
Фредди перевел дух.
— Дядя, — начал он, но было поздно. Дирижер поднял палочку и дядино лицо стало таким, каким бывают лица на курортных концертах.
— Ш-ш… — прошипел сэр Эйлмер.
Из несчитанных миллионов тех, кто слушал «Поэта и пастушку», мало кто выражал такое нетерпение, как Фредди. Время летело. Каждая секунда была на счету; а оркестр играл, словно у него других дел не было. Последний из Фит-чей еле-еле дождался финального «ум-па-па».
— Дядя! — вскричал он, когда затихло эхо.
— Ш-ш, — отвечал сэр Эйлмер, и Фредди с удивлением заметил, что будут играть еще.
Из всех бесчисленных людей, год за годом слушавших увертюру к «Раймонде», никто не терзался так, как наш герой. Страдал он страшно и, на нервной почве, вынул из кармана документ, равно как и ручку. Удивлялся он тому, как успевают сыграть саму «Раймонду», если у нее такая увертюра. Наверное, укладываются в те пять минут, когда публика спешит в гардероб.
Но все на свете кончается, даже увертюра к «Раймонде». Самые усталые реки, и те доходят до моря.[48] Словом, затихли последние ноты, а дирижер раскланивался и улыбался, полагая, как они все, что аплодисменты причитаются ему, а не замученному оркестру.
— Дядя, — сказал Фредди Фитч-Фитч, — можно тебя на минуточку? Вот бумага…
Сэр Эйлмер на нее покосился.
— Какая еще бумага?
— Которую ты собирался подписать.
— Ах, эта! — произнес умягченный дядя. — Да-да, конечно. Сейчас, сейчас. Давай…
Он не договорил, и Фредди увидел, что он глядит на изысканного седого джентльмена, проходящего мимо.
— Добрый день, Рамбелоу, — сказал он как-то слишком угодливо. Мало того, он шаркнул ногой и стиснул руки. Седой джентльмен обернулся и поднял серебристую бровь.
— А, Бастабл!.. — снисходительно бросил он.
Самый тупой человек заметил бы, что он высокомерен. Сэр Эйлмер густо покраснел и пробормотал что-то вроде: «Надеюсь, вам сегодня получше».
— Похуже, — отвечал его собеседник. — Значительно хуже. Врачи не знают, что делать. Да, сложнейший случай, — он помолчал и едко усмехнулся. — А как ваша подагра, милейший? Подагра! Ха-ха!
И, не ожидая ответа, он отошел к стайке больных, а сэр Эйлмер с трудом проглотил подходящее ругательство.
— Сноб, — тихо выговорил он. — У него, видите ли, телеангитазия! Ну и что? Да у каждого… Что ты делаешь? Почему ты машешь каким-то листом? А, бумага! Мне не до бумаг! Убери ее.
Фредди взмолился было, но внимание его отвлек шум у дверей. Он взглянул туда, и сердце у него упало, ибо на пороге стоял Мортимер Рэкстроу.
Фокусник расспрашивал служителя, нетрудно догадаться, о чем. Но это — не все; рядом с ним, искательно на него глядя, стояла едва ли не плачущая Аннабелла.
Через мгновение-другое он двинулся вперед и остановился перед сэром Эйлмером, безжалостно оттолкнув девицу. Взгляд его был суров и беспощаден, хотя он рассеянно подбрасывал два бильярдных шара и букетик роз.
— Сэр Эйлмер Бастабл? — осведомился он.
— Да.
— Я запрещаю!
— Что именно?
— Вот это, — он отнял руку от усов, которые только что закрутил, и указал на Аннабеллу с Фредди, испуганно прильнувших друг к другу.
— Мы еще не обручились, — проговорила несчастная.
— Вот как? — удивился Мортимер. — Что ж, и не обручитесь. Я запрещаю. Как и вы, сэр Эйлмер. Когда вы всё узнаете…
Баронет запыхтел.
— Кто этот злобный хам? — поинтересовался он.
— Быть может, я и хам, — ответил Рэкстроу, — но никак не злобный. Я пришел, чтобы сделать доброе дело, а точнее — предупредить вас: если ваш племянник женится на ней, он опозорит имя Бастаблов.
— Опозорит?
— Именно. Она — из самых низких слоев общества.
— Нет! — вскричала Аннабелла.
— Ну, что вы! — поддержал ее Фредди.
— Вы ошибаетесь, — сказал и сэр Эйлмер. — Отец у нее — полковник.
Мортимер мерзко хохотнул, вынимая при этом яйцо из левого локтя.
— Да? А часом не знаете, что он полковник Армии Спасения?
— Что!
— То. А прежде был букмекером по прозвищу Скунс или Вороватый Руперт.
— Господи!
Сэр Эйлмер повернулся к Аннабелле.
— Это правда?
— Еще бы! — отвечал за нее Рэкстроу. — Если хотите убедиться, взгляните на ее дядю, который как раз входит вон оттуда.
Фредди в полном отчаянии увидел своего попутчика. Кроме того, он услышал крик сэра Эйлмера и ощутил, что Аннабелла предельно напряглась. И неудивительно; солнце, заливавшее ротонду, освещало к тому же и пиджак, и жилет, и котелок, и ботинки.