— Старик Хьюго! Поверить не могу! Самый популярный человек в стране! Мы возвели его на пьедестал! До хрипоты распевали на банкетах: «Наш друг — отличный малый». На похоронах все плакали. Вот о ком бы никогда не подумал… Зачем он это делал?
— Думаю, что могу объяснить, зачем, — сказал Майк. — Ради того, что назвал Гасси. Больницы, библиотеки. Популярность вскружила ему голову. Все на него молились, и он хотел сохранить эту любовь, а чтобы ее сохранить, надо было по-прежнему осыпать Веллингфорд своими щедротами. Думаю, начинал он честно, со своих собственных денег, а когда они кончились, надо было либо отказаться от роли ангела-хранителя, либо залезать в чужие. Обычная история. У меня был однокашник, которого все обожали, — в школьной лавчонке он проявлял чудеса щедрости. «Чего тебе купить, Джонс? — спрашивал он. — А тебе, Смит? Робинсон, хочешь еще сандвич с джемом?» Денег словно вовсе не считал. Только некоторое время спустя выяснилось, что он вот уже несколько недель лазает у одноклассников по карманам. Вероятно, он тоже начинал с собственных денег, а когда они кончились, не смог расстаться с образом всеобщего любимца.
— Вот скотина!
— Ничего подобного, Гасси. Вполне славный малый. Мы все его любили, даже после того, как узнали правду. Сейчас он в парламенте.
— Неудивительно!
— Да, и так же, думаю, рассуждал дядя Хьюго. Он грабил одних, чтобы облагодетельствовать других. Благодеяния достались Веллингфорду, роль ограбленных — вам.
Оба слушателя дернулись, как будто обоих разом прихватил ревматизм. Первым раздался хриплый голос генерала.
— Нам?!
— У вас обоих счета в доверительном управлении.
— Не хотите же вы сказать, что Хьюго обокрал нас… своих компаньонов… друзей… своих ближайших товарищей?
— Часть документов, которые вы не удосужились прочитать, относились к вашим деньгам. Подписав их, вы автоматически перешли в разряд ограбленных.
— Чудовищно! Невероятно!
— В страшном сне не привидится! — сказал Гасси. — Попадал я в переделки, но в такие — не случалось. Значит, когда вы принимали банк, в нем была недостача?
— Да.
— И вы не сказали ни слова!
— Как я мог? После похорон? Весь город в трауре, все говорят, что таких уже не будет… какая щедрая душа… какой отзывчивый филантроп. И что, я должен был встать и сказать: «Ошибаетесь, ребята. Человек, которого вы так превозносите, был обманщик и плут»? Немыслимо. А потом, когда управляешь банком, не будешь кричать на каждом углу, что в нем двести тысяч фунтов недостача.
— Двести тысяч?
— Такова была сумма, когда умер дядя Хьюго. В результате моих рискованных операций она снизилась до ста тысяч, но не все прошло гладко, и теперь мы в том неприятном положении, которое я обрисовал.
Генерал стиснул руками голову.
— Крах! — вскричал он. — Полный крах!
— Разумеется, есть простой способ погасить недостачу, — сказал Майк. — Моя страховка.
Гасси встрепенулся.
— Вы действительно застрахованы на столько?
— На эту самую сумму. Дядя Хьюго сделал первый взнос и обещал выплачивать последующие. Думаю, он сдержал слово. Он всегда был щедр. На чужие деньги, но щедр.
Генерал с шумом выдохнул.
— Господи, какое облегчение!
— Не вижу, что тут хорошего, — сказал Гасси. — Могут пройти годы, прежде чем Майк сыграет в ящик.
— Если только не… Гасси заметно просветлел.
— Кажется, я вижу, куда вы клоните, генерал. Вы хотите сказать…
— Вот именно.
— Если он…
— В точности это самое.
— А он согласится?
— Конечно. В Европе это обычное дело. Человек попадает в переплет — скажем, передернул в картишки, и его на этом поймали. Без шума, без скандала, кто-нибудь из нас приходит и оставляет ему заряженный револьвер. Он понимает намек и…
— Вы предлагаете…
— Да. И всем так спокойнее.
— Себе же лучше, вы хотите сказать.
— В точку.
Майк понял, что пора вмешаться. Жаль было разочаровывать собеседников, но иного выхода не оставалось.
— Прежде чем мы продолжим, вынужден сказать, что моя жизнь застрахована на пять тысяч фунтов.
Он ожидал, что этот факт разочарует слушателей, и не ошибся. Челюсть у Гасси повисла, как усталая лилия, у генерала возобновились перебои с дыханием.
— Но вы сказали, что застрахованы на…
— Мелкое недоразумение. Я говорил не о страховании жизни. Дядя Хьюго купил мне несколько иной полис. Я получу деньги, если кто-то причинит мне телесные повреждения с целью убийства, так это называется юридически.
— Не валяйте дурака.
— Я и не валяю. Дядя Хьюго сделал это на случай, если какой-нибудь обиженный вкладчик решит меня укокошить после того, как он сам, дядя то есть, отправится на небеса или куда там он собирался. Тогда я не понял, о чем он говорит. Теперь понимаю.
— От этого не страхуют.
— Я тоже так думал, но, как выяснилось, в «Ллойде» страхуют от всего. Дядя Хьюго привел мне пяток примеров: владельцы кинотеатра застраховали зрителей на случай смерти от страха на премьере фильма ужасов; магазин в Сиднее — на случай падения советского спутника, парижский парфюмер — на случай утраты обоняния, и еще несколько. Так что если кто-то нанесет мне телесные повреждения с целью убийства, я получу деньги.
Гасси задумчиво теребил подбородок.
— Это мысль, — сказал он. Генерал внезапно очнулся.
— Глупость несусветная, — возмущенно пробасил он. — За такое можно получить десять лет. А когда выйдете, никто не захочет с вами знаться.
Майк по-прежнему пытался помочь.
— Не обязательно делать это самим. Можете скинуться и нанять безработного убийцу. Наверняка кто-нибудь из них не откажется от честного заработка.
— Тьфу!
— Что вы сказали, генерал?
— Я сказал «тьфу», мистер Бонд.
— Что ж, боюсь, больше мне предложить нечего, — сказал Майк. — А теперь, когда мы все обсудили, я вас провожу. Думаю, вам обоим не помешает прогулка на свежем воздухе.
Джил вылезла из шкафа. Как известно, женщины могут отбросить частности и сосредоточиться на главном. Вот и Джил сейчас была исполнена ликования. Так вот что омрачало их отношения! Не перемена в сердце Майка — он всего лишь переживал, что разорен, как будто на такие пустяки стоит обращать внимание. Когда Майк, распрощавшись с двумя самыми несчастными попечителями в истории банковского дела, вернулся в кабинет, она, без предварительных неофициальных переговоров, бросилась ему на шею с криком: «О, Майк, Майк, Майк!» — и прижалась так, словно они вдвоем пережили кораблекрушение и благополучно выбрались на необитаемый остров.
Первое чувство Майка — что о чем-то подобном он мечтал с начала знакомства — длилось всего миг. Совесть шептала, что именно этого он мучительно избегал последние недели. Разумеется, он был на седьмом небе, но как раз туда таким неудачникам вход строжайше заказан.
— Нет! — сказал он. — Нам нельзя.
— Майк!
— Нет!
— Но, Майк!
— Нет!
Джил рассмеялась счастливым смехом.
— Ты будешь и дальше притворяться, будто не любишь меня? Помнишь то утро, когда мы были здесь, и пришел Коулман сказать, что к тебе посетитель?
— Я не забыл.
— Не станешь же ты отрицать, что, если бы не приперся болван-дворецкий, ты бы сделал мне предложение?
— Не стану.
— Так может, ты боишься, что я — как это говорят? — не разделяю твоих чувств? Думаю, такие сомнения должны бы давно рассеяться. Однако на всякий случай внесу полную ясность. Майк, хочешь ли ты, чтобы я стала твоей женой? И не смей потупиться, покраснеть и сказать, что лучше нам остаться добрыми-предобрыми друзьями, потому что добрых-предобрых друзей из нас как раз не получится. И не говори, будто мы не можем пожениться, потому что твой банк вот-вот рухнет! Какое нам до этого дело?
Майк вздрогнул едва ли не энергичнее своих недавних собеседников, которые при упоминании этой темы вздрогнули с исключительной силой.
— Ты знаешь?
— Конечно. Я сидела в шкафу и объясню тебе, почему. Потому что хотела узнать, из-за чего ты ходишь чернее тучи и ведешь себя так, будто мы дальние знакомые, а тебе хотелось бы еще увеличить дистанцию. Почему ты мне не сказал? Не поверю, будто ты думал, что я от тебя отвернусь. Я люблю тебя, а не твои деньги. Ну и что, если у тебя нет ни пенни? Как-нибудь проживем.
Лицо Майка свела судорога.
— Джил, — с усилием проговорил он, — сядь, пожалуйста. Я должен кое-что тебе объяснить. Суть не в том, что у меня нет ни пенни. Все гораздо хуже.
— Что такое?
— Не знаю, как сказать помягче. Через несколько месяцев я почти наверняка буду в тюрьме.
— Майк! — завопила Джил. — Не может быть!
— Не вижу другого исхода. Ты слышала, что я сказал этим двоим. О том, как пытался вытащить банк из ямы. Одни мои операции были успешными, другие провалились. Вот за провалы и сажают в тюрьму. Я рисковал, а банкирам не позволено играть в азартные игры на деньги вкладчиков. Если игра успешна, она сходит с рук. Если нет, то зовется мошенничеством. Я уже слышу, как прокурор спрашивает: «Должны ли мы понимать, мистер Бонд, что вы использовали вверенные вам средства для биржевых спекуляций?». И что я смогу ответить? «Да, сэр, верно, сэр, но, честное слово, сэр, я делал это из лучших побуждений». Присяжные даже в комнату для совещаний выходить не будут. Видит Бог, как мне больно это говорить, но ты не можешь выйти за человека, который вот-вот окажется за решеткой.
— Могу!
— Нет, милая, я тебе не позволю.
Целую минуту Джил молчала. Потом проговорила сдавлено:
— Так надежды нет?
— Я не вижу. Вчера сюда заезжал крупный финансист, я надеялся одолжить нужную сумму, но ничего не вышло. Если какой-нибудь добрый взломщик не возьмет на себя труд обчистить банк до ревизии, мне конец.
Джил опешила.
— Не понимаю. Как это поможет?
— Это бы разрешило все затруднения. Если кто-то проник в банк и вынес крупную сумму денег, как ревизоры узнают, сколько там было? Они полностью растеряются, наверное, даже бросят аудит и пойдут торговать сеном и соломой. Однако за последние сто сорок лет ничего подобного не случалось, так что надежда слабая. Я просто размечтался. Ладно, мне, наверное, пора возвращаться на соляные копи, — сказал он, вставая, — хотя прока от этого теперь чуть. Увидимся, когда вернусь, Джил, милая, и постарайся не очень огорчаться. Наверняка есть какие-то пути, до которых я еще н