Любопытных сведений о китах много.
Тема этой беседы — «песни китов». Было время, считали, что водная толща является миром безмолвия. Теперь установлено: океан полон звуков. Их издают рыбы. И лет двадцать назад были записаны «песни китов». Мощные звуки, распространяющиеся в океане на многие километры, поразили ученых не только силой, своеобразием, но и своей музыкальностью. Пионер звукозаписи в океане американский биолог Роджер Пейн с большим успехом демонстрировал «песни китов» не только коллегам-ученым, но и всем интересующимся жизнью природы. Запись «песен китов» была наряду с другими символами жизни на планете Земля вложена американцами в космический межпланетный корабль. Были выпущены также пластинки «Песни китов». И, возможно, самое примечательное: сочинители и исполнители музыки использовали «песни» в своих композициях. Особенно успешно сделал это популярный в Соединенных Штатах и известный в нашей стране Пол Уинтер. В своих творческих поисках Пол Уинтер постоянно обращался к звукам живой природы, включая их в свои музыкальные построения. «Что касается китов, то они меня просто очаровали».
Поводом для этого разговора послужила встреча с биологом Роджером Пейном и Полом Уинтером, организованная в минувшую среду экологическим клубом Московского университета. Это был своеобразный концерт-лекция, где мы услышали много любопытных сведений о жизни китов, услышали их подлинные голоса, а также музыкальные пьесы, где «песни китов» подхватывались органом, а прямо на сцене, вторя звукозаписи, Пол Уинтер вел свою партию на саксофоне. Концерт-лекция был одинаково интересен и любителям музыки, и тем, кто живет сегодня с обостренным чувством природы.
Что означает «песня» в жизни китов? «Наверное, то же самое, что и пение птицы: это средство общения, простой язык, на котором киты обмениваются информацией, и выражающие эмоции брачные звуки», — сказал Роджер Пейн.
Особенно искусен в пении кит-горбач. «Сольное пение» горбача напоминает целый оркестр высоких, низких, тягучих и отрывистых звуков — труба, барабан, ритмичные пощелкивания, слитые с шумом воды.
Тягучая перекличка китов-горбачей, воспроизведенная в звукозаписи, с шестнадцатикратным ускорением, напоминает оглушительный хор тропических птиц, в котором соло ведет соловей…
Пол Уинтер и Роджер Пейн (на фото они в лодке) — известные в мире борцы за сохранение природы. Сборы от концерта-лекции в МГУ они передали в Международный фонд выживания человечества и в Фонд помощи зоопаркам.
На нашем снимке — в лодке рядом с китом Пол Уинтер и Роджер Пейн.
Фото из архива В. Пескова. 4 июля 1987 г.
Коза пришла, здоровья принесла
(Окно в природу)
Ивана Яковлевича Христиченко я снял в момент, когда он, сделав покупку, направлялся с ней к «Жигулям»…
В селе Лука на Полтавщине снимали мы эпизод передачи «В мире животных». Перед камерой оператора с любопытством толпились белые козы, тут же доярки в белых халатах суетились с подойниками. Председатель колхоза Савелий Сидорович Головко рассказывал нам о необычной, единственной в государстве ферме молочных коз. Создали ее недавно по совету или скорее по просьбе первого секретаря обкома партии Федора Трофимовича Моргуна. Беседуя с председателями колхозов, он сказал: «Хотелось бы в каждом сельском дворе видеть корову.
Однако корова не всем под силу. А почему бы не завести коз? Сельские старики-пенсионеры скажут спасибо, если создадим племенную ферму. Давайте купим за рубежом коз самой лучшей породы и расселим их повсеместно.
Кто возьмется?» С. Головко: «Я сказал тогда: пожалуй, что можно попробовать».
И вот овечья ферма колхоза имени Кирова в Лохвицком районе преобразована в козью. Новоселье тут справили семьдесят бородатых и рогатых созданий зааненской породы, привезенной из ГДР и Чехословакии.
Почему из зарубежного далека надо было их привозить? Козу ведь можно увидеть в каждом селе. Да, козы есть, но много ль они дают молока?
Два литра или чуть больше. Тут же от каждой козы получают пять-шесть литров, а есть рекордистки с семилитровым дневным удоем. Семь литров превосходного молока, обладающего целебными свойствами! «Я в этом сам убедился, — говорит Савелий Сидорович Головко, — здоровье хромало на обе ноги, а стал выпивать по литру молока в день — сразу увидел свет».
Сейчас на ферме в селе Лука 550 голов коз — четыреста взрослых, остальные — козлята. Слава о ферме распространилась уже далеко. С разных концов страны, в том числе из Казахстана, Воркуты, с Урала, Сахалина, пишут: нельзя ли приехать купить? «Шесть тысяч писем. Уважить всех пока возможности нет. Нарастим племенное стадо до пятисот голов, тогда козляток — пожалуйста…»
Доброе дело начали на Полтавщине. Но может ли одна на всю страну ферма удовлетворить спрос? Конечно, нет. Да и каково с Полтавщины переправлять покупку на Урал, Сахалин. Не разумнее ли, пользуясь базой в Луке, создать фермы породистых коз в разных районах страны? Спрос на живую продукцию гарантирован. Козу по силам держать любому двору на селе. Достоинство козьего молока известно — для детей, стариков, больных нет продукта более ценного. К тому же козу летом можно «провертеть» на привязи около дома, а на зиму корм для козы заготовить — посильное дело даже для стариков.
В некоторых европейских странах козьи фермы созданы при лечебницах. Почему б и у нас при санаториях, где лечат желудочно-кишечные заболевания, не иметь козьих ферм?
Как их устроить? За рубеж за опытом ездить теперь не надо. Поезжайте в село Лука…
Иван Яковлевич Христиченко, приехавший за козой из Хорола, получил поначалу отказ: «Большая очередь. И надо еще самим как следует укрепиться». Но ветеран войны выразительно стукнул по животу: «Курсак требует козьего молока. Уважьте за ради бога». «Хорошо. Выбирай!» — сказал председатель.
— Теперь все таблетки выкидываю. Мое здоровье — в моих руках, — сказал Иван Яковлевич, устраивая на заднем сиденье «Жигулей» белую радость по имени Майка.
Фото автора. 12 июля 1987 г.
Новоселье
(Таежный тупик)
В мае я получил письмо с новостями из Тупика.
Как обычно, письмо начиналось «ниским поклоном» и пожеланием «доброго здоровья и душевного спасения». Новостью было то, что письмо отправлялось с оказией с нового места.
«Переселились и обживаемся по-маленьку… Всю зиму было много хлопот и трудов… Милости просим на новоселье». Пришедшее следом письмо Ерофея кое-что объясняло. «Осенью сразу после посещения киношниками, оставившими по себе недобрую память, Лыковы заговорили о переселении… Долго обсуждали — куда? Остановились на старом «родовом» месте, откуда ушли они, затаившись в горах, в 1945 году.
Это в десяти километрах от хижины кверху по Абакану. Сейчас они шлют вам привет и очень ждут в гости, потому что нуждаются в помощи.
Будешь готовить гостинцы — помни: главное — овсянка, свечи, батарейки для фонаря… Вертолет может сесть на косе в двухстах метрах от их жилища…»
Сигналом летчик предупредил: приближаемся к Эринату, речке, впадающей в Абакан.
Где-то вблизи от устья должна быть избушка справивших новоселье. Проносимся в узком ущелье над чешуйчатой лентой воды. Первозданная дикость природы. Никакого следа человека.
— Направо, направо смотрите!..
Мелькнули на крутом склоне горы борозды огорода. И вот уже вертолет прицелился сесть на каменистую косу около речки.
Винты машины еще крутились, когда из-под полога леса выкатились две фигуры. Спешат к машине. Ветер пузырит на них одежонку. У старика сбило шляпу…
Рады. Рукопожатия по традиции заменяет раздача орешков. Агафья оделяет всех — летчиков, Ерофея, насильно насыпает мне полный карман. Прижав нас ветром, вертолет косо уходит в ущелье. Гул мотора сменяется шумом быстро текущей речки.
— На том берегу неделю назад объявился медведь. Стоит, с любопытством меня разглядывает. По ведерку торкнула — убежал…
На Агафье неизменный черный платок, такого же цвета платье и поверх него — синее с белым горошком подобие сарафана. Карп Осипович, несмотря на жару, в валенках, в зеленой байковой рубахе с рисунком красных грибков — из такой материи шьют рубашонки детям.
— Милости просим. Милости просим…
Старик и Агафья идут впереди, за ними с мешком пшена на плечах — Ерофей. Дорожка под пологом леса тянется метров сто, и вот он, населенный пункт с двумя жильцами, не охваченными всемирной статистикой, как раз в тот день поведавшей миру: нас, людей, на земле — пять миллиардов.
Избушка. Ерофей мне писал: «То, что ты видел раньше, — хоромы по сравнению с тем, что увидишь». И в самом деле, громадный Ерофей, кажется, может, поднатужившись, поднять жилище кверху одной рукой. Избушке — два метра на два — не хватает разве что курьих ножек, чтобы выглядеть принадлежностью сказок. Но все реально. Синей струйкой тянется из железной трубы дымок. Знакомая коза Муська привязана рядом. В избушку мы с Ерофеем решаемся лишь заглянуть. Согнувшись, внутри поместиться могут лишь двое ее жильцов.
Против двери — нары Карпа Осиповича, слева — Агафьи. В правом углу железная печка размером с маленький чемоданчик. Столу быть негде. Его заменяет дощечка. К обеду Агафья приносит ее снаружи. Одно окошко размером с книгу. Оплывшая свеча у стекла. На бечевке над нарами — полка с закопченными книгами и иконами, кастрюлька, два туеска. На этой жилплощади вместе с двумя людьми обитают еще две кошки и громадных размеров древесные муравьи.
Медведи бывали у поселения Лыковых регулярно.
Избушку для зимних ночлегов срубил абазинский охотник Александр Рыков, промышлявший тут белку и соболя. В дело пошли полусгнившие бревна избы, где сорок два года назад жили Лыковы и где родилась Агафья…
С детской непосредственностью Агафья с отцом помогают мне распаковывать картонный короб, зная, что в нем гостинцы. Все как нельзя кстати — геркулес, предварительно вытряхнутый из коробок в мешок (иначе бы отказались!), и свечи, и батарейки. Но восклицание радости вызвала лампочка к фонарю.