И вот, дожил. Хотел еще хоть что-нибудь запретить, а придумать ничего не мог.
Внезапно его осенило.
Он приказал слугам срезать длинную жердь. Они срезали очень длинную жердь. Потом он повелел: «Принесите из прихожей мою шляпу. Не самую лучшую, что я ношу в воскресенье и по праздникам; и не ту, в которой хожу каждый день; и не охотничью — эти мне все нужны. Подайте мне самую старую шляпу». Ему подали самую старую. Он сказал: «Наденьте шляпу на шест». Шляпу надели на самую верхушку шеста. Тогда он приказал: «Идите и поставьте шест посреди луга у входа в городские ворота». Слуги пошли и поставили шест точно посреди луга, напротив входа в ворота.
Затем он разослал глашатаев на север, юг, запад и восток, позвать людей, поскольку им объявят нечто важное и особенное. Люди приходили десятками, и полусотнями, и сотнями — мужчины, женщины, дети; все стояли и ждали перед дворцом, пока не выйдет наместник и не объявит важное и особенное.
Ровно в одиннадцать часов Геслер доел превосходный завтрак и вышел на крыльцо с речью.
— Дамы и господа! — начал он. (Голос из толпы: «Громче!»)
— Дамы и господа! — снова начал он, уже громче. — Попадись мне любитель кричать «Громче!», я бы его затравил дикими слонами. (Аплодисменты.) Я созвал вас сегодня, чтобы пояснить, почему на лугу против городских ворот выставлен шест, а на верхушке его — моя шляпа. Причина такова: вы все, как я знаю, меня любите и уважаете, — он сделал паузу, ожидая громких приветствий, но все молчали, и он продолжал: — Я знаю, как бы вам хотелось приходить каждый день во дворец и склоняться передо мной. (Голос: «Нет, нет!») Попадись мне любитель кричать «Нет, нет!», я бы нацепил ему на пятки розовых скорпионов, а если он же кричал «Громче!», еще и тарантулов. (Громкие аплодисменты.) Как я уже говорил, пока меня не перебили, я знаю, как бы вам хотелось приходить во дворец и склоняться передо мной. Однако вас много, дворец тесный, и я вынужден отказать вам в удовольствии. Чтобы вас не разочаровать, я установил свою шляпу на лугу, и вы можете склоняться перед ней. Даже должны. (Голос: «Ну, она будет покрасивее тебя!») Попадись мне любитель таких сравнений, я бы привязал его к дереву и затравил дрессированными мухами. (Оглушительные аплодисменты.) В общем, короче: если кто пройдет через луг, не поклонившись шляпе, его арестуют стражники, и я посажу бешеных дроздов клевать ему нос. Вот так-то! Солдаты, рассейте толпу.
Геслер успел скрыться за дверями, когда яйца и капустные кочаны засвистели в воздухе. Стражники принялись распихивать толпу по переулкам, пока площадь перед дворцом не расчистилась. Все это произошло за день до того, как Телль с Вальтером отправились в город.
ГЛАВА VII
Установив шляпу на шесте посреди луга, Геслер отправил двоих солдат, Фризгарда (я думаю, следует писать Фриз-гард, а произносить Фрис-гарт, но на всякий случай спроси у сведущих людей) и Лёйтхольда, стоять на страже и следить, чтобы никто не прошел, не преклонив колени перед шестом и не обнажив голову.
Но люди, гордые тем, что они «die terten Kolatschen», как говорилось у них (по-нашему, это «тертые калачи»), нашли выход из положения. Они быстро сообразили: раз надо кланяться шесту, проходя по лугу, то можно не ходить по лугу, а значит, и не кланяться. Так что все шли далеко в обход, и двоим стражникам пришлось скучать в одиночестве.
— И чего мы здесь валандаемся, — начал Фризгард, — время тратим? (Фризгард, человек малообразованный, говорил не очень грамотно.) Никто ведь из местных шляпе кланяться не хочет. Ясное дело. Помнится, тут на лугу было что на твоей ярмарке — все толкаются и пихаются, только бы пройти — а теперь! Пустыня, одно слово. Чистая тебе пустыня. Одни мы тут околачиваемся за здорово живешь. Вот так вот.
— И ты подумай, ловкачи какие, — продолжал он. — Нынче утром, не дальше, я себе смекаю: «Фризгард, — говорю, — ты только дождись двенадцати, когда они потащатся из ратуши, и тут уж мимо лужайки им не пройти. Там увидим, — так себе говорю. — Как сейчас, с подковыркой будто. Поживем, — говорю, — увидим». Жду-пожду, и вот в полдень выходят они, целой толпой, и пошли по лужайке. «Ну, — думаю, — щас самое веселье начнется». И что, по-твоему? Только они к жерди-то подошли, выскочил вперед священник, псаломщик в колокольчик зазвонил, и все бухнулись на колени. Так то ж они молиться, а не из-за шляпы. Вот чего удумали. Ловкачи, одно слово!»
Фризгард со злости пнул шест железным башмаком.
— Я уверен, — сказал Лёйтхольд, — целиком и полностью уверен, они смеются над нами. Послушай только!
Из-за пригорка послышался голос.
— Где ты взял такую шляпу?
— Видишь! — проворчал Лёйтхольд. — И так все время. Перед этим было: «Кто же шляпник у тебя?» Мы здесь просто посмешище. Ни дать ни взять два жулика у позорного столба. Ведь это срам для доброго вояки — быть на посту перед пустою шляпой. Отвешивать поклоны перед шляпой! Поверь, дурацкий это, брат, приказ!
— Ну вот еще, — отозвался Фризгард, — перед пустою шляпой! Ты ж кланяешься голове пустой? Ха-ха! Заправский из меня шутник, верно?
— Сюда идут, — сказал Лёйтхольд. — В кои веки! Да что там, один сброд, по большому счету. Кого поприличнее здесь не дождешься.
На краю лужайки копилась толпа. Поминутно прибывали еще люди, по виду — из низов, пока не собралась добрая сотня. Они стояли, указывая пальцами на шест и переговариваясь, но никто не пытался ступить на луг.
Наконец кто-то выкрикнул: «Эй!»
Стражники не шелохнулись.
Кто-то еще гаркнул: «У-у-у!»
— Проходите, проходите! — откликнулись стражники.
В толпе загалдели: «Где ты взял такую шляпу?» Стоит швейцарцам придумать дразнилку, и они от нее не скоро откажутся.
— Где-ты-взял-такую-ШЛЯПУ? — вопили они. Фризгард и Лёйтхольд стояли, как статуи в доспехах, не обращая внимания на выкрики черни. Черни это не понравилось. Стали переходить на личности.
— Ты, в ржавой жестянке! — горланил кто-то, имея в виду Фризгарда, хотя его доспехи, пусть не новые, не заслуживали такого обращения. — Кто шляпник у тебя?
— Да ты разуй глаза, — орал ему друг, поскольку Фризгард хранил молчание, — не видишь будто, ведь это чучело!
Шутника наградили взрывом смеха. Фризгард, хоть и сам любил шуточки, покраснел.
— Зарделся как маков цвет! — раздался выкрик. Фризгард побагровел.
Тут события стали принимать интересный оборот.
— Ладно, — отрезал грубый голос из толпы, — разговорами делу не поможешь. Подавай яички, хозяюшка!
Немедленно над лужайкой пролетело яйцо и разбилось о плечо Лёйтхольда. Толпа взвыла от восторга. Вот забава так забава — решили они, и тут же от яиц, капусты, дохлых кошек и тому подобных снарядов потемнело в воздухе. Стражники кричали и бушевали, но не смели покинуть пост. Внезапно, в самый разгар шквала, все стихло, как по волшебству. Стоило кому-нибудь обернуться, как он начинал прыгать от радости и размахивать шапкой, и так все сборище.
Раздалось оглушительное приветствие.
— Ура! — кричали в толпе. — Вон идет старина Телль! Теперь-то повеселимся!
ГЛАВА VIII
Телль шагал с луком на плече, в компании Вальтера. Он ничего не знал о распоряжении наместника и очень удивился, увидев большую толпу на лугу. Он, как всегда вежливо, поклонился, в толпе трижды прокричали «ура», и он снова поклонился.
— Ого! — внезапно заметил Вальтер. — Отец, гляди-ка, шляпа на шесте.
— Что нам до шляпы? — сказал Телль и пошел по лугу с величайшим достоинством, а Вальтер пошел рядом, стараясь держаться, как отец.
— Эй, там! — закричали солдаты. — Стоите! Почтения не отдали вы шляпе.
Телль ничего не ответил, только глянул презрительно. Вальтер глянул еще презрительнее.
— Ну-ка, ты! — рявкнул Фризгард, преграждая ему путь. — Во имя императора, ни с места!
— Приятель, — сказал Телль, — отстань. Я спешу. Ничего я тебе не дам.
— У меня приказ, — сказал Фризгард, — стоять здесь, и чтобы никаких хождений, которые шляпе не кланяются. Наместника приказ, самого. Так-то.
— Приятель, — сказал Телль, — не мешай мне. Я пройду, и весь сказ.
Поощрительные выкрики из толпы, только и ждавшей, когда начнется заварушка.
— Давай, Телль! — вопили они. — Не мели с ним языком. Наподдай ему!
Фризгард распалялся все больше.
— У меня приказ, — повторил он, — которые не кланяются — арестовать, и без лишних слов, молодой человек, я вас арестую. Так что? Будем кланяться или пройдемте?
Телль оттолкнул его и пошел, гордо подняв голову. Вальтер пошел рядом, тоже подняв голову.
БАЦ!
Толпа ахнула, увидев, как Фризгард поднял пику и с размаха ударил Телля по макушке. Эхо раскатилось по лугу, вверх по холмам и вниз, в долины.
— Ох! — выдавил Телль.
«Ну, — подумала толпа, — сейчас будет на что посмотреть».
Сначала Телль решил, будто на голову ему упала самая высокая гора в округе. Потом подумал: землетрясение. Наконец до него дошло, что какой-то солдатишка ударил его пикой. Тогда он разозлился по-настоящему.
— Слушай, ты! — начал он.
— Смотри, ты! — указал на шляпу Фризгард.
— Ты мне сделал больно, — сказал Телль. — Пощупай, какая шишка. Хорошо хоть, голова у меня твердая, а то бы не знаю, чем кончилось. — Он двинул кулаком Фризгарду в лоб, но поскольку тот был в железном шлеме, вряд ли почувствовал удар.
Зато прочувствовала толпа и ринулась на помощь Теллю. Все ждали, когда Телль начнет драку, потому что сами не хотели быть зачинщиками. Нужен был предводитель.
Убедившись, что Телль ударил Фризгарда, они засучили рукава, ухватили свои палки и дубинки и помчались по лугу.
Стражники ничего не заметили. Фризгард бранился с Теллем, а Лёйтхольд смеялся над Фризгардом. Так что народ, вооруженный палками и дубинками, захватил их врасплох! Но Геслер набирал себе на службу храбрых солдат; скоро они вовсю давали сдачи, и народ в большинстве пожалел, что не сидит дома. Ясно, на солдатах были доспехи, и удары они ощущали слабо; а поселяне были без доспехов, и удары по ним приходились чувствительней. Например, Конрад Гунн напал на Фризгарда, а тот случайно уронил пику — и надо же, как раз Конраду на ногу. Тот похромал назад, находя, что в др