Главной причиной этого является чрезмерная централизация всей системы управления во Франции, особенно военного управления. Вплоть до самого последнего времени Франция была разделена для военных целей на двадцать три округа; в каждом из них, насколько это было возможно, находились гарнизоны, состоящие из одной пехотной дивизии с кавалерией и артиллерией. Между командующими этими дивизиями и военным министерством не было промежуточного звена. Больше того, эти дивизии были просто административными, а не военными организациями. Составлявшие их полки не предполагалось сводить во время войны в бригады; они только в мирное время подчинялись в дисциплинарном отношении одному и тому же генералу. В случае угрозы войны их могли направить в совершенно различные армейские корпуса, дивизии или бригады. Дивизионного штаба, кроме штаба, Выполняющего административные функции, или состоящего лично при командующем генерале, вообще не существовало. При Луи-Наполеоне эти двадцать три дивизии были объединены в шесть армейских корпусов, каждый под командованием маршала Франции. Но эти армейские корпуса, так же как и дивизии, не были постоянными формированиями на случай войны. Они были организованы для политических, а не для военных целей[68]. Настоящего штаба у них не было. Они представляли собой полную противоположность прусским армейским корпусам, каждый из которых имеет постоянную организацию для войны с определенным количеством пехоты, кавалерии, артиллерии и инженерных войск, а также с военным, санитарным, юридическим и административным штабным управлением, готовым к проведению военной кампании. Во Франции административная часть армии (интендантство и т. д.) получала приказы не от командующего — маршала или генерала, — а непосредственно из Парижа. Если при таких условиях Париж оказывается парализованным, если коммуникации с ним перерезаны, то в провинциях не остается никакого организующего ядра; они оказываются точно так же парализованы и даже, может быть, в еще большей степени, поскольку освященная столетиями зависимость провинций от Парижа и его инициативы благодаря стародавнему обычаю стала неотъемлемой частью национального символа веры, восставать против которого не только преступление, но и святотатство.
Помимо этой главной причины существует другая, хотя и второстепенная, но в данном случае вряд ли менее важная; она состоит в том, что в результате внутреннего исторического развития Франции ее центр находится в опасной близости к ее северо-восточной границе. Триста лет тому назад это обстоятельство имело гораздо большее значение. Париж тогда находился на окраине страны. Целью почти непрерывного ряда войн против Германии и Испании, когда последняя владела Бельгией, было прикрыть Париж с востока и северо-востока большим пространством завоеванной территории. С того времени, как Генрих II захватил три епископства — Мец, Туль и Верден (1552 г.), — и до революции таким путем были завоеваны и присоединены к Франции Артуа, часть Фландрии и Эно, Лотарингия, Эльзас и Монбельяр, чтобы служить буферами, которые примут на себя первый удар при вторжении, направленном против Парижа. Мы должны признать, что этническая принадлежность, язык и обычаи населения предопределили превращение почти всех этих провинций в неотъемлемую часть Франции, и что Франция — благодаря, главным образом, революции 1789— 1798 гг. — сумела полностью ассимилировать и остальные. Но даже и тогда Париж остался подверженным опасности. От Байонны до Перпиньяна и от Антиба до Женевы сухопутная граница страны находится на значительном удалении от Парижа. От Женевы через Базель до Лаутербурга в Эльзасе это расстояние не меняется; граница образует дугу, описанную из Парижа как из центра и имеющую одинаковый радиус в 250 миль. Но в Лаутербурге граница отходит от этой дуги и образует внутри нее хорду, которая в одном месте находится только в 120 милях от Парижа. «La ou_le Rhin nous quitte, le danger commence» [«Опасность начинается там, где Рейн нас покидает». Ред.], — сказал Лавалле в своем шовинистическом произведении о границах Франции[69]. Но если мы продолжим указанную дугу в северном направлении от Лаутербурга, то мы обнаружим, что она почти точно проходит по течению Рейна до моря. Вот в чем действительная причина французских притязаний на весь левый берег Рейна. Только после приобретения этой границы Париж будет прикрыт с его наиболее обнаженной стороны одинаково отстоящими от него границами, имея к тому же реку в качестве пограничной линии. И Франция, несомненно, получила бы право на это, если бы руководящим принципом европейской политики была безопасность Парижа в военном отношении. К счастью, дело обстоит не так; и если Франция предпочитает иметь своей столицей Париж, то ей надлежит принять как должное наравне с его преимуществами связанные с этим невыгодные стороны, одной из которых является то, что оккупация небольшой части Франции, включая Париж, парализует ее деятельность как нации. Но если дело обстоит так, если Франция из-за того, что ее столица не защищена, не приобретает право на Рейн, то и Германии следует помнить, что военные соображения подобного характера дают и ей не больше прав претендовать на французскую территорию.
Напечатано в «The Pall Mall Gazette» № 1759, 3 октября 1870 г.
ЗАМЕТКИ О ВОЙНЕ. — XXI
Если верить сообщениям, посланным на воздушном шаре из Парижа, этот город обороняется несметными силами. Там находится от 100000 до 200000 мобилей из провинций, а также 250 батальонов парижской национальной гвардии, каждый из которых насчитывает 1500, а по словам некоторых — до 1800 или 1900 человек, то есть в целом по самым скромным подсчетам 375000 человек; там же находится, по крайней мере, 50000 солдат линейных войск, кроме морской пехоты, матросов, франтиреров и т. д. И, как гласит последнее сообщение, если все эти войска будут выведены из строя, то за ними стоят еще 500000 горожан, способных носить оружие и готовых в случае необходимости занять их место.
Под Парижем находится немецкая армия, состоящая из шести северогерманских армейских корпусов (4-го, 5-го, 6-го, 11-го, 12-го и гвардии), двух баварских корпусов к вюртем-бергской дивизии, всего восемь с половиной корпусов, насчитывающих приблизительно от 200000 до 230000 человек, во всяком случае не больше. И все же эта немецкая армия, несмотря на то, что она растянута по линии обложения не меньше чем на восемьдесят миль, как известно, удерживает эти несметные силы внутри города, отрезает их пути снабжения, охраняет все дороги и тропинки, ведущие из Парижа, и до сих пор победоносно отражала все вылазки гарнизона. Чем же это объяснить?
Во-первых, вряд ли можно сомневаться в том, что сведения об огромном количестве вооруженных сил в Париже являются плодом фантазии. Если это число в 600000 вооруженных людей, о котором так много говорят, уменьшить до 350000 или 400000, то мы окажемся ближе к истине. Однако нельзя отрицать того, что в Париже находится гораздо больше вооруженных людей для его обороны, чем вне Парижа для атаки этой крепости.
Во-вторых, боевые качества защитников Парижа крайне неодинаковы. Из них мы можем считать действительно надежными войсками лишь морскую пехоту и матросов, которые теперь занимают внешние форты. Линейные войска — обломки армии Мак-Магона, пополненные резервистами, большая часть которых необученные новобранцы, — показали в бою 19 сентября у Мёд она, что они деморализованы. Мобили — сами по себе хороший материал — лишь теперь проходят первоначальное обучение; они плохо укомплектованы офицерским составом и вооружены тремя различными образцами винтовок: винтовкой Шаспо, усовершенствованной и неусовершенствованной винтовками Минье. Никакие усилия, никакие перестрелки с неприятелем не могут придать им за короткий срок той стойкости, которая одна позволила бы им выполнить то, что больше всего необходимо: встретить и разбить противника в открытом поле. Основным недочетом в организации мобилей является недостаток в подготовленных инструкторах, офицерах и унтер-офицерах, что препятствует превращению их в хороших солдат. И все же они, по-видимому, являются лучшим элементом в обороне Парижа; по крайней мере, они, вероятно, готовы подчиняться дисциплине. Местная национальная гвардия имеет чрезвычайно смешанный состав. Батальоны из предместий, состоящие из рабочих, в достаточной мере полны желания и решимости сражаться; они будут повиноваться и проявят своего рода инстинктивную дисциплину, если только ими будут руководить люди, пользующиеся, как лично, так и в политическом отношении, их доверием; но всяким другим начальникам они окажут неповиновение. Кроме того, они не обучены и не имеют подготовленных офицеров, и если дело не дойдет до завершающей борьбы на баррикадах, то их лучшие боевые качества не подвергнутся проверке. Но значительная часть национальной гвардии, которую вооружил Паликао, состоит из буржуазии, преимущественно из мелких торговцев, а эти люди в принципе не любят воевать. Вооружившись, они занимаются тем, что караулят свои лавки и дома; и если неприятель с дальних дистанций подвергнет последние обстрелу, то воинственный пыл этих людей, по всей вероятности, угаснет. К тому же они представляют собой силу, организованную для борьбы не столько с внешним врагом, сколько с врагом внутренним. Все их прошлые традиции говорят об этом, и девять десятых из них убеждены, что такой внутренний враг именно в данный момент скрывается в самом сердце Парижа и ждет только удобного случая, чтобы напасть на них. Большинство из них женатые люди, не привыкшие к лишениям и опасностям; и, на самом деле, они уже ворчат по поводу суровости службы, которая вынуждает их проводить одну из трех ночей под открытым небом на крепостных валах города. Среди таких войск можно найти роты и даже батальоны, которые при известных обстоятельствах будут вести себя храбро; но, если взять их в целом, на них нельзя положиться, в особенности при регулярной и утомительной службе.