информационных технологий, то есть инструментария мыслящего мозга, — будто в насмешку над ним, — произошел пугающий интеллектуальный социально-нравственный спад. Задачу полноценного выхода в ноосферу не ведающая жалости ирония истории сдвинула на два-три поколения вперед.
Дарование Сталина-геополитика ярко проявилось в определении, укреплении и возвышении той социальной и национальной массовой силы, которая действовала таким образом, «что центр революционного движения переместился из Западной Европы в Россию. Революционеры всех стран с надеждой смотрят на СССР как на очаг освободительной борьбы трудящихся всего мира, признавая в нем единственное свое отечество, — писал Сталин Д. Бедному в декабре 1930 года. — Революционные рабочие всех стран единодушно рукоплещут советскому рабочему классу и, прежде всего, русскому рабочему классу, авангарду советских рабочих как признанному своему вождю, проводящему самую революционную и самую активную политику, какую когда-либо мечтали проводить пролетарии других стран… Все это вселяет (не может не вселять!) в сердца русских рабочих чувство революционной национальной гордости, способное двигать горами, способное творить чудеса» (С. 33). Сталин резко обрушился на приписывание русским, их рабочему классу в том числе, в качестве национальной черты «лени» и привычки «сидеть на печке», попытки выдавать подобные суждения за «большевистскую критику» и категорически заявил, что это «клевета на наш народ, развенчание СССР, развенчание пролетариата СССР, развенчание русского пролетариата» (С. 34).
Спустя девять лет в разговоре с А. М. Коллонтай, за полтора года до начала Отечественной предсказывая предстоящие величайшие испытания, Сталин выразил близкую позицию. «Все это ляжет на плечи русского народа, — сказал он. — Ибо русский народ — великий народ. Русский народ — это добрый народ. У русского народа — ясный ум. Он как бы рожден помогать другим народам. Русскому народу присуща великая смелость, особенно в трудные времена, в опасные времена. Он инициативен. У него — стойкий характер. Он мечтательный народ. У него есть цель. Поэтому ему и тяжелее, чем другим нациям. На него можно положиться в любую беду. Русский народ — неодолим, неисчерпаем» (Диалог. 1998. № 8. С. 94). Это же обобщение — на базе богатейшего военного опыта — Сталин подтвердит пятилетие спустя в знаменитом победном тосте 24 мая 1945 года (См.: Т. 15. С. 228). Не случайно буржуазно-бюрократическая контрреволюция 1985–1993 годов била по указанным здесь чертам. Своими мишенями оппортунисты всех мастей, теневики-капитализаторы и компрадоры избрали сплоченность рабочего класса; интернационализм как национальную черту русского народа, передаваемую другим народам-братьям; устремленность советских людей к высоким целям, к утверждению социального равенства, жизни, достойной человека; наши исторические, патриотические, революционные и культурные святыни. Получив благодаря горбачевскому предательству главенство в средствах массовой информации, они многого добились. Но от исчерпывающего осуществления своих планов эти «граждане мира» пока далеки. Самокритичность и самоирония, в высшей степени свойственные нашим соотечественникам, отнюдь не означают их готовности поступиться собственным достоинством. А проявляемая ими уважительность по отношению к западноевропейцам и американцам не требует рептильных поз и не лишает их возможности и права проявлять «кураж». Реакция стремилась во что бы то ни стало выбить из гражданина России чувство социалистического первородства, сознание принадлежности к особой евразийской цивилизации, но вполне преуспеть пока не смогла. Борьба на этом поприще развертывается на наших глазах.
Из материалов тома мы знаем об озабоченности Сталина проблемой необратимости победы в Отечественной войне. Ее гарантии он понимал и как восстановление экономики и культуры нашего Отечества, их развитие до высших мировых образцов, и как создание союза славянских государств «новыми славянофилами-ленинцами», не навязывая кому-либо советский строй и вместе с тем оказывая друг другу хозяйственную, военную и иную помощь (С. 359–360). Судя по всему, Сталин не форсировал социальные перемены в послевоенной Восточной Европе, но твердо рассчитывал на создание дружной семьи славянских народов, являющих миру многообразный пример эволюции социалистического уклада жизни. Внимание влиятельных империалистических кругов к этому региону известно и легко объяснимо. Еще во время войны британский империализм блокировал и задушил героическое народно-демократическое движение в Греции, способствовал националистической дезориентации титовской Югославии. На нашей памяти инспирированные НАТО мятежи в ГДР и Венгрии, Польше и Чехословакии. Отравление «экономизмом» докеров Гданьска в сочетании с давней, глубоко эшелонированной активностью римской католической церкви, особенно с избранием папой Войтылы, дало не один только польский, далеко не польский резонанс. В штабах империализма отлично поняли, какое будущее мировому капитализму сулит идея и практика объединенного социалистического славянства и приняли все меры, чтобы предотвратить ее воплощение на деле.
Очень внимательно и осторожно Сталин относился к специфике Китайской революции, отвергал методы диктата и протестовал против просьб деятелей КПК и КНР, обращенных к нашей партии, давать им «указания» по принципиальным и текущим вопросам (С. 531). Невозможно и помыслить, чтобы при таком подходе, даже в случае вероятного временного ухудшения отношений СССР с Китаем, Сталин довел бы дело до скандального разрыва с юной народной республикой, как Н. С. Хрущев, до военной кампании — как Л. И. Брежнев. Цена этих огрехов во внешней политике оказалась невыносимо тяжелой. Удары наносились социализмом по социализму. Нарушался сложившийся уже баланс двух мировых систем. Такова правда, которую нельзя не признать. В империалистическом лагере сие действо встречалось овацией. Это была прямая «работа» на него — истина, как и вообще диалектика, туго доходившая до многих наших «кофереев».
Известно, что Сталин не согласился с предложением Б. Берута о вхождении народной Польши в Советский Союз. Он хорошо усвоил уроки польско-советской войны 1920 года, в которой сам участвовал, учитывал сложность внутренней обстановки в ПНР, ряд застарелых национальных комплексов. Существенным фактором было и то, что Сталин искал модель перехода к социализму для стран Западной Европы и Польша представлялась ему для этого подходящим полигоном. Следы подобных раздумий встречаются и в настоящем томе. Их мы видим, в частности, в реагировании на заявление лейбориста Моррисона (С. 558) и особенно в Программе Компартии Великобритании (С. 650).
О причастности Сталина к этому документу как автора много говорили после его появления в «Большевике» в 1951 году. Составителям пока не удалось найти архивное подтверждение этому. Тем не менее, участие Сталина в составлении «Британского пути к социализму» хотя бы в качестве критика и редактора представляется бесспорным. «Британия придет к социализму своим собственным путем, — гласит Программа. — Подобно тому, как русский народ пришел к политической власти советским путем, который был продиктован сложившимися историческими условиями и существованием царского режима, подобно тому, как трудящиеся стран народной демократии и Китая завоевали политическую власть своим путем и в своих исторических условиях, так и британские коммунисты заявляют, что народ Британии может превратить капиталистическую демократию в подлинно народную демократию (курсив наш. — Ред.), преобразовав парламент, возникший в результате исторической борьбы за демократию, в орудие демократии, в орудие воли огромного большинства британского народа». Это была необычная, новаторская установка на мирный, ненасильственный переход к новому строю, важнейшим условием которого признавалось «создание широкой народной коалиции или союза всех слоев трудящихся: организованного рабочего класса, всех работников физического и умственного труда, лиц свободных профессий и технической интеллигенции, всех низших и средних слоев населения в городах и фермеров в сельских местностях» (С. 664–665). В дальнейшем, после XXI съезда КПСС (1959) эту мысль припишут исключительно Хрущеву, создавая фальшивый образ «светлого демократа» в противовес «мрачному тирану», но вырубить уже сказанное живое слово топором лжи не сумеют.
Пагубное забвение сталинского наследия (а тем самым и марксизма) хорошо просматривается на примере игнорирования динамики и диалектики социальных отношений в процессе строительства социализма. В то время как Сталин постоянно подчеркивал, что новая, социалистическая интеллигенция, приходящая на смену интеллигенции капиталистического общества, не может не быть интеллигенцией рабочего класса, то есть его классовым отрядом работников умственного труда, литература 60-80-х годов, самосознание и поведение самих реальных интеллигентов все больше «косили» к трактовке этого растущего слоя населения как некоей внеклассовой категории, а это в условиях непрекращающейся идейно-психологической борьбы труда и капитала, двух мировых систем естественно несло в себе — и не могло не нести — червоточину мелкобуржуазности и буржуазности.
Равным образом недооценивались тенденции интеллектуализации, «обынтеллигенчивания» (прошу простить меня за это неуклюжее, но довольно точное по смыслу слово) рабочего класса. На эту тему Сталин высказывался не один раз. В томе публикуется его выступление в октябре 1938 года в связи с изданием Краткого курса истории ВКП(б), в котором Сталин, между прочим, сказал: «Ни один класс не может удержать власть и руководство государством, если не сумеет создать своей собственной интеллигенции, то есть людей, которые отошли от физического труда и живут умственным трудом. Товарищ Хрущев думает, — пошутил оратор, — что он до сих пор остается рабочим, а между тем он интеллигент… Он перестал быть рабочим, потому что живет интеллектом, работает головой, отошел от физического труда… У нас часто бывает так: работал рабочий у станка, потом пошел учиться, стал образованным человеком и к нему сразу пропало всякое уважение. Я считаю, что это дикость. При таких взглядах мы можем действительно загубить государство, загубить социализм» (С. 164). Кто мог знать, что эти слова окажутся пророческими, что и спустя 40 лет рецидивы «диких» взглядов, высмеянных Сталиным, будет высказы