Подоплека произошедших событий, к сожалению, пока скрыта завесой тумана. На вопрос, заданный по телефону вчера поздно вечером, Козмо лишь что-то неразборчиво бормотал. От Дикрана также не удалось ничего добиться. Наш корреспондент оказался не в силах вникнуть в их странную бессвязную речь. К счастью, однако, ему удалось найти человека, который смог по всей форме — впрочем, чтобы говорить о форме, ему следовало бы отказаться от сладкого — доложить о том, что произошло, поскольку наблюдал все своими собственными глазами. Это Дж. Дж. Фрэмптон, хорошо известный широкой публике член Клуба писателей Голливуда.
Наш общий любимец Дж. Дж., как все знают, заведует рекламным отделом «Чудесного экрана», элитного журнала, посвященного миру кино, и в тот момент по обыкновению проносился вихрем по побережью в поисках подписчиков и коммерческих клиентов, таким образом оказавшись в Малибу. Он как раз собирался навестить мистера Буча по поводу публикации в специальном выпуске и направлялся к дому, когда его внезапно кто-то грубо отпихнул и сбил с ног.
Дж. Дж. за свою жизнь повидал не так уж много демонов, и этот, по его словам, был ему совершенно не знаком. Могучего сложения, чертами лица напоминающее гориллу, существо было одето в неброский серый костюм и замшевые туфли, что характерно для демонов из высшего общества. Незваный гость с поразительной легкостью перемахнул ограду, отделяющую участок мистера Буча от пляжа, и стремительно проследовал в направлении крыльца.
Все произошло, по выражению Дж. Дж., не лишенного поэтического дара, «в единый миг». Демон метнулся к крыльцу и немедленно развеял предположение, если таковое и возникло у шахматистов, что он всего лишь надоедливый зевака, привыкший подсказывать ходы, заехав Козмо Бучу кулаком прямо в нос. Пока тот формулировал свой иск в Верховный суд с требованием признать данный акт неконституционным, громила успел проделать то же самое и с мистером Марсупиалом. Затем он поспешно скрылся через ворота.
Как уже было сказано, произошедшее по-прежнему окружено тайной. Пока нашему корреспонденту удалось добиться от жертв лишь следующего комментария: «Он дал нам по морде». Продолжить интервью они оказались не в силах. Никто из них раньше не встречался с нападавшим и, как мы предполагаем, встречаться не собирается. Ближайшие их планы связаны лишь с желанием уменьшить распухание лица. Широкие круги общественности горячо обсуждают еще один аспект проблемы: почему, имея полную возможность атаковать любого из присутствовавших, демон оставил в покое Дж. Дж. Фрэмптона? Данный факт вызывает понятное беспокойство. Неужели в окрестностях появился психически ненормальный преступник?
Редакция намерена пристально следить за дальнейшим развитием событий».
Мистер Бринкмайер, читавший заметку через мое плечо, раздраженно заметил:
— Не понимаю, с чего им вздумалось называть его демоном? С какой стати? Нормальный парень, мне кажется. Пришел и выдал им по первое число! Мне бы хотелось с ним встретиться.
— Мне тоже, — согласился я, причем совершенно искренне. Встретиться и поговорить как можно скорее. Легко понять, что репортаж в газете вызвал у меня смешанные чувства. Хотя сам факт, что человек, из-за которого меня будет целовать президент компании «Бринкмайер-Магнифико», получил по морде, никак нельзя было назвать огорчительным, я не мог не видеть и другую сторону медали.
Даже переселившись в другое тело, вы не можете полностью освободиться от чувства ответственности за свою прежнюю оболочку, которой распоряжается посторонний человек, способный уронить ее репутацию и понизить социальный статус. Если подобные выходки будут продолжаться, то в самом скором времени родовой герб Хавершотов окажется навеки запятнанным — а как может быть иначе, если главу семьи с позором водворят в узилище без права внесения залога!
Срочно найти его и поговорить по-отечески, урезонить, призвать к благоразумию и сдержанности. Я старше и опытнее, и это мой долг.
Едва я успел принять сие мудрое решение, в дверях вновь появился давешний лакей и объявил:
— Телефон возможно скорее всего.
— Кого, меня? — спросил Бринкмайер.
— Нет, спасибо, пожалуйста. Молодой юнош. Я подпрыгнул от радости.
— Ага! Я как раз ждал звонка. Ведите меня к аппарату.
Телефон находился в холле в специальной кабинке. Войдя, я старательно прикрыл дверь, чтобы никто не слышал, и хищно сорвал трубку, горя охотничьим азартом:
— Алло! Алло!
По первым же словам стало ясно, что мальчишка находится на верху блаженства. Его голос возбужденно звенел.
— Алло, это ты?
— Да.
— Говорит сто пятидесятый герцог Хавершот!
— Не герцог, а граф, — поправил я. — Третий граф, идиот!
— Ну ладно, как там дела? Позавтракал уже?
— Да.
— Как чернослив?
— К черту чернослив! — прорычал я. Он противно захихикал.
— Привыкай, дружок. Хочешь угадать, что мне подали на завтрак?
— Не имею ни малейшего желания.
— Завтрак был на славу, можешь мне поверить. Слушай, ты газеты видел?
— Да.
— Про Ужас Малибу читал?
— Да.
— Реклама что надо. А ты что, боксом занимался?
— Да.
— Я так и подумал. Реакция — закачаешься.
— Правда?
— Да, сэр, и удар будь здоров. Вот удружил так удружил. Я их уделал, как бог черепаху. Ты бы видел… Бам! Бам! Так и повалились! Чуть не умер со смеху.
Я решил, что настал момент осадить младенца. Слишком уж он распелся, явно пребывая в убеждении, что в его жизни наступил самый счастливый и безоблачный день. Постаравшись, чтобы мои слова звучали как можно суровее, я заговорил:
— Ну-ну, посмейся, посмейся. В хорошенькую же историю ты вляпался!
— Чего?
— Что значит, чего?
— То есть, почему?
— Тебе хоть понятно, что ты в розыске?
— Ну и что? — хмыкнул он.
— Посмотрим, что ты запоешь, когда тебя возьмут за шиворот и бросят в каталажку за хулиганство!
Он расхохотался. Похоже, мои слова его лишь еще больше развеселили.
— Да ну, ерунда!
— Ты так думаешь?
— Конечно. Те двое придурков никогда меня раньше не видели. Ты же с ними не знаком, верно?
— Нет, не знаком.
— Ну вот.
— А если случайно встретишь их?
— Не узнают, не бойся.
— Еще как узнают!
— Ни за что. Тем более, без усов.
Из моей груди вырвался отчаянный крик.
— Только не усы!
Я так любил этот аккуратный пучок волос, холил его и лелеял, не расставался с ним в горе и в радости, растил и пестовал с неослабным упорством — с тех пор, когда он был всего лишь пушком на верхней губе, до нынешнего мужественного и зрелого состояния. И вот теперь…
Мой собеседник, очевидно, не был вовсе лишен здоровых человеческих инстинктов. В его голосе прозвучало искреннее раскаяние:
— Ничего не поделаешь, старина, придется.
— Я столько лет их растил!
— Все понимаю, но… Жаль, конечно. Слушай, знаешь, что? Я тебе разрешаю за это отстричь мои кудряшки!
— Ладно, спасибо, — вздохнул я.
— Не стоит благодарности.
Заключив, таким образом, джентльменское соглашение, он мигом оставил неприятную тему и перешел к более важным вопросам.
— Теперь вот что. Насчет той статуи…
Эти слова вернули меня к мыслям о моем печальном будущем.
— Да, черт побери! — с упреком воскликнул я. — Так оказывается, мне придется целоваться с Бринкмайером?
В трубке послышалось сдавленное хихиканье.
— Так тебя только это беспокоит?
— А как же! — Меня внезапно пронизал ледяной холод. — Ты хочешь сказать, есть что-то другое?
Он снова хихикнул. Довольно зловеще.
— Еще бы! Ты и половины не знаешь. Будь дело только в поцелуях, ты мог бы вопить от радости. Главное — статуя.
— Статуя?
— Да, сэр. Вся опасность в ней.
— В ней?
— Именно.
— Что ты хочешь этим сказать?
Я произнес это несколько иронически. Что за бред! Ну, статуя и статуя, какая, черт возьми, опасность может от нее исходить?
— Тебе нужно что-то делать, — продолжал он.
— Делать?
— Да, и срочно. Не теряя ни минуты. Во-первых, как-то пробраться на студию… Нет, прямо сейчас не получится, потому что у тебя урок риторики… Выходит, утро отпадает. Но днем, как только освободишься, первым делом…
— Да о чем ты толкуешь, черт побери?
— Я просто подумал… Нет, днем тоже не выйдет, сегодня Мичиганские Матери. Да-а… похоже, дело труба. Не повезло.
В моей душе зашевелилось смутное подозрение. Видимо, я уже привык со всех сторон ожидать неприятностей.
— Послушай, — начал я, — насчет этих Матерей… Ты сказал, я должен их принять. Мне что-нибудь нужно будет делать?
— Тебе — ничего. Они тебя просто поцелуют.
— Что? — дернулся я.
— Только и всего. Хотя, конечно, это отнимет время. Я потому и говорю, не успеешь ты статуе…
Опять дурацкая болтовня про статую! Сколько можно!
— Они меня поцелуют?
— Ну да, — хмыкнул он. — Встанут в очередь и будут целовать.
— А их много? — дрожащим голосом осведомился я.
— Да не очень, это всего лишь местное отделение. Думаю, сотен пять.
— Пять сотен!
— Максимум шесть. Но все равно это займет время. Так что со статуей…
— Ты хочешь сказать, что меня будет целовать Бринкмайер и шестьсот Мичиганских Матерей в придачу?
— Чертовски обидно, потому что за каких-нибудь пару минут можно было бы… Тряпка, капля карболки и… Короче, ты, главное, от всего отказывайся. В конце концов, откуда им знать, что это ты? Стой на своем, и все тут! Сработает, вот увидишь…
Первое потрясение прошло, и до меня начало понемногу доходить, что он хочет сказать.
— О чем ты?
— Я же говорю. У тебя нет времени все отмыть, так что единственный выход — не сознаваться.