Ожидавший корзинку садовник вежливо выразил надежду, что все прошло удачно, и я вновь поразился чистоте его выговора, так не вязавшейся с японской внешностью.
— Вы удивительно хорошо говорите по-английски, — заметил я.
Садовник, казалось, был польщен.
— Очень любезно с вашей стороны, — ответил он, улыбнувшись с еле заметным самодовольством, — но вы, мне кажется, слегка заблуждаетесь. Мой грим заставляет предположить иностранное происхождение, однако это вовсе не так.
— Как, вы не японец?
— Только внешне. Мой сценический образ служит целью привлечь внимание мистера Бринкмайера. Находясь в услужении, знаете ли, гораздо легче попасть хозяину на глаза. «Бринкмайер-Магнифико» собирается делать картину на японский сюжет, и я надеюсь получить небольшую роль.
— Понятно… — Я пробыл в Голливуде достаточно, чтобы ничему не удивляться. Здесь слишком многое оказывалось не тем, чем оно казалось. — Значит, вы актер?
— Играю характерные роли, — кивнул он. — Возможно, мне представится удобный случай разыграть сценку, которая произведет впечатление на мистера Бринкмайера. Правда, теперь я понимаю, что лучше было устраиваться в домашний штат прислуги, у них гораздо более тесный контакт с хозяевами. Больше всего я завидую Чаффинчу.
— Чаффинчу? — переспросил я.
— Дворецкому, — пояснил он. — Вот кому повезло!
— Но разве он актер?
— Конечно, а как же. На самом деле, почти вся прислуга крупных киномагнатов состоит из характерных актеров. Единственный способ попасться на глаза, знаете ли. В ролевые агентства обращаться бесполезно: они записывают ваше имя, и дело с концом. В Голливуде царит полный хаос, вся система никуда не годится.
Я восхищенно покачал головой.
— Будь я проклят! Ловко же он обвел меня вокруг пальца!
— Он может, — кивнул фальшивый садовник.
— Я мог бы поклясться, что он настоящий. Этот живот, осанка, глаза навыкате…
— Да, у него отличные внешние данные.
— И все эти разговоры насчет «его светлости» и прочего…
— Он всегда очень добросовестно передает характер. Настоящий артист.
— Да, черт по… — Я вдруг запнулся. Меня посетила ужасная мысль. — Вот, держите корзину, мне нужно срочно позвонить.
Запрыгнув в окно и сбежав по лестнице в холл, я кинулся к телефонной будке, даже не подумав, что скажу Бринкмайерше, если она меня там застанет. Меня распирало от дурных предчувствий, и я скажу, почему.
Доверив этому Чаффинчу переговоры о продаже зуба, я строил всю свою стратегию на том, что он действительно дворецкий. Порядочность английских дворецких вошла в поговорку, ни одна из социальных групп не пользуется таким безоговорочным доверием. Настоящий дворецкий скорее даст себя убить, чем опустится до чего-либо, даже отдаленно похожего на плутовство.
В то же время, мой опыт общения с мелкими актерами оставил меня в глубоком убеждении, что все они нечисты на руку. Возможно, я в какой-то степени нахожусь под действием предубеждения, с тех пор как еще в университетскую пору один из членов труппы, гастролировавшей с «Брошенной невестой» по провинциальным театрам, обчистил меня в Ньюмаркете в игру под названием «Персидский шах», но факт остается фактом. «Реджинальд, — сказал я себе после того случая, — остерегайся актеров, они все с душком».
Вот почему, когда я лихорадочно листал телефонную книгу в поисках номера «Чудесного экрана», мою душу терзали смутные опасения. Вдобавок только теперь меня, словно дубинкой по голове, ударила мысль о том, что даже этот проклятый «Экран» находится на другом конце города, Чаффинч давно уже должен был вернуться. Отправился он туда сразу после обеда, а сейчас уже пятый час, причем отправился не пешком, я своими глазами видел, как он садится в такси.
Наконец я нашел номер, и в других обстоятельствах благоговейный тон, которым было встречено мое имя, доставил бы мне немалое удовольствие, но сейчас слава нисколько не волновала меня. Я хотел убедиться, что все в порядке.
Однако убедился в совершенно обратном. Через минуту гром грянул: редактор сообщил, что полтора часа назад лично передал моему агенту пять тысяч долларов мелкими купюрами. Когда же, стараясь сдержать дрожь в голосе, который ходил ходуном, я спросил, сколько времени заняла бы поездка от редакции до моего дома на такси, мне сказали — десять минут. Получив ответ, я оборвал дурацкую болтовню на другом конце провода насчет интервью, фотографий и посланий американскому народу и повесил трубку.
Ошибки быть не могло, факты говорили сами за себя. Моей доверчивостью беззастенчиво воспользовались. Слепо положившись на бесчестного Чаффинча, я оказался обманут, околпачен, обведен вокруг пальца. Без сомнения, этот демон в обличье дворецкого сейчас уже на всех парах мчал на восток с добычей в кармане, и догнать его не представлялось возможным.
На телефонной кабинке в холле определенно лежало какое-то проклятие. Я входил в нее уже дважды, и потом выходил, не помня себя. В первый раз корчился в муках, и в этот раз корчился точно так же. От мысли, что денег не будет, и надежда вырваться отсюда в безбрежный мир свободы рассыпалась в прах, я шатался, как Эгги в свой день рождения.
Потом мне в голову прокралась на мягких лапках другая мысль. Опьяненный уверенностью, что смогу быстро улизнуть из опасной зоны, я напустил в спальню мисс Бринкмайер лягушек.
Не тратя время на бесплодные сожаления, я сорвался с места. В холл к телефону я бежал со всех ног, но теперь несся обратно вверх по лестнице еще быстрее. Даже самое богатое воображение отказывалось представить, что случится, если лягушек срочно не удалить и мисс Бринкмайер успеет их обнаружить.
Не знаю, случалось ли вам собирать лягушек. Это, безусловно, один из самых непростых видов собирательства. Цветы — нет ничего проще, лесные орехи — раз плюнуть, но справиться с целым взводом молодых полных жизни амфибий, да еще в ситуации, когда время работает против вас, — это задача, требуюшая недюжинной ловкости и умения. Работу еще больше усложнял тот факт, что я толком не помнил, сколько их было всего. Садовник снабдил меня живым товаром от души, и я разбрасывал его щедро и беспечно, как сеятель зерна, даже не подумав сосчитать. Проблема переписи тогда не казалась сколько-нибудь актуальной. Только теперь, задумчиво почесывая подбородок и мучительно стараясь вспомнить, исчерпывали ли те шесть, что шевелились у меня в кармане, весь список личного состава, я осознал, как опасно проявлять легкомыслие в подобных вопросах.
Так я стоял, глубокомысленно морща лоб, и стоял бы неизвестно еще сколько, если бы мои размышления не прервали звуки, донесшиеся снизу, из сада. Звуки впечатляли. Шум и крики, как пишут в театральных ремарках. Больше всего впечатлял истошный женский визг.
Будь это в два часа пополуночи, я бы и ухом, как говорится, не повел. Голливуд есть Голливуд — просто какие-нибудь соседи решили устроить вечеринку. Однако в такое время вечеринки еще не начинались, а если это не вечеринка, тогда что?
В следующее мгновение я уже высовывался из окна. Передо мной расстилались обширные травянистые пространства, в центре был мраморный бассейн, но я видел лишь его часть, потому что вид закрывала беседка, увитая плющом. Визг и крики исходили как раз с той стороны, поэтому вначале издававшая их особа женского пола оставалась для меня загадкой. На основании имеющихся у меня фактов можно было заключить лишь, что с легкими у нее все в порядке.
Дополнительная информация, впрочем, не заставила себя ждать. Из-за бассейна на хорошей скорости вылетела мисс Бринкмайер, а за ней по пятам — смутно знакомая фигура в неброском сером костюме. Когда нижние конечности последней мелькнули в свете вечернего солнца, я заметил, что они заканчиваются серо-зелеными носками и замшевыми туфлями.
Не думаю, что найдется много людей, которым приходилось выглядывать из окна второго этажа, наблюдая, как они сами бегут вокруг бассейна в погоне за женщиной среди их лет. Могу авторитетно заверить, что впечатление не из слабых. Несколько даже выбивает из колеи. Однако в то же время — в высшей степени занимательно. Принимая во внимание характер моих отношений с мисс Бринкмайер, которая с самого момента моего пребывания в заключении упорно обращалась ко мне самой темной и непривлекательной стороной своей натуры, легко понять, что я наслаждался спектаклем от всей души. До такой степени, что испытал немалое раздражение, когда бегущих вновь скрыла беседка с плющом. Когда же вслед за этим до моих ушей долетел громкий всплеск тяжелого тела, упавшего в воду, я даже застонал от разочарования, поняв, что пропустил самый интересный момент.
Впрочем, разочарование тут же вытеснили другие мысли. В частности, простая цепь рассуждений приводила к выводу, что, упав в бассейн, мисс Бринкмайер вскоре появится в своей спальне, чтобы переодеться. Поэтому я, хоть и пребывая по-прежнему в неуверенности насчет лягушек, не мог больше здесь оставаться для дальнейших изысканий. Независимо от того, удалось всех собрать или нет, пора трубить отступление, пока стратегические пути сообщения еще в моих руках.
Чтобы прийти к этому заключению, мне потребовалось несколько минут, но придя к нему, я уже времени не терял. Моя спальня, как уже говорилось, находилась через одну от комнаты Бринкмайерши, и я поспешно юркнул в нее, как кролик в свою нору.
Только тут мои умственные усилия по решению лягушачьей проблемы увенчались успехом. Я все вспомнил. Первоначально лягушек было восемь. Шесть сидели у меня в кармане. Еще двух я выпустил в ботинки моей тюремщицы, где они и продолжали благополучно пребывать.
Последнее открытие добавило хорошую ложку дегтя в море удовольствия, которое мне доставило падение мисс Бринкмайер в бассейн. Ситуация возникла более чем сложная. Идти за оставленными лягушками было уже поздно, в то же время положиться на естественный ход вещей означало, без сомнения, навлечь на себя неприятности еще невиданного масштаба. Это была явно не та ситуация, когда положение могли спасти простые извинения. Короче говоря, спасительный план действий отнюдь не лежал на поверхности, и я старательно морщил лоб в его поисках, когда в комнате материа