Старик встрепенулся, когда лодку стремительно потянуло по теченью вверх. Что делать? Перерезать бы снасть, да не тут-то было — железная цепь! А лодку с хорошей скоростью сом тянул и тянул прямо под мост. Немцы, полагая, что лодка может быть со взрывчаткой, открыли стрельбу и продырявили в лодке борт. Старик, понявший опасность своего положения, делал знаки — мол, рыба, рыба! Немцы сообразили, в чем дело, и подгребли на своей лодке. Силами оккупантов и старика огромный обитатель Донца был выведен на мелкое место, и тут его, боясь упустить, застрелили.
Забыв об охране моста, немцы устроили возле добычи восторженный танец охотников — кричали, свистели. Фотографировались. Лучший кусок — голову с частью туши — охранники отрубили и великодушно отдали попавшему в переплет старику. Заткнув в своей лодочке дыры, поплыл он вниз по теченью к своей старухе.
Вот что бывает там, где водится чудо-юдо рыба сом.
Фото из архива В. Пескова. 23 июня 1992 г.
Лицо похмелья
(Окно в природу)
Байка о петухе, поклевавшем ягод винной настойки и будто бы ощипанном хозяйкой, посчитавшей, что Петро околел, по крайней мере наполовину соответствует истине. Отчасти из любопытства, отчасти из озорства мы с приятелем лет двадцать назад, обретаясь на хуторе Верхнего Дона, провели эксперимент: заманили петуха в загородку и дали ему наклеваться пшеницы, размоченной в самогонке.
Петух на глазах у нас захмелел. Выйдя к курам, остановился он в странном раздумье, наклонял голову то вправо, то влево, как бы соображая, что ему полагается делать, и к изумлению всех повалился посреди двора набок. Испытывая некоторую вину перед птицей, мы отнесли петуха в холодок, и он долго отлеживался, прежде чем выйти к курам и приступить к исполнению своих обязанностей.
Нечто подобное этому эксперименту несколько лет назад наблюдал я в Москве. До реконструкции стадиона «Динамо» на нем был заросший бурьянами пустырь, где ютились любители выпивки «на троих». Я видел их ежедневно, проходя на работу. А однажды был остановлен непривычными голосами: «Дай им, дай. Пусть охмуреют!» Заглянув за ограду, я увидел зрелище трагикомическое — пьяные люди и пьяные воробьи. «Луноходы», как мысленно называл я ползавших в бурьянах выпивох, «милосердно» делились выпивкой с воробьями, давая им хлеб, пропитанный бормотухой.
Давно замечено: алкоголь действует на животных так же, как на людей. В Венгрии, на Балатоне, мне показали курицу и ходивших за нею утяток-пуховичков. Утята бежали к воде, а курица заполошно по-матерински квохтала — обычное дело в ситуации, когда в гнездо курицы подложили утиные яйца. Но уже выведенных утят, если мать у них погибла или были они инкубаторские, курица признавать за своих не желает.
И на Балатоне уже много веков известен прием, заставляющий курицу признавать пасынков, — в клюв ей вливают два-три наперстка паленки (водки). С похмелья наседка уподобляется человеку, говорящему после выпивки «убейте — не помню!», и признает утят за своих.
Рассказанные эпизоды — «пьянка» по соблазнению-принуждению. А добровольно? И добровольно в природе многие из животных тянутся к алкоголю и так же, как люди, могут к нему привыкнуть. Правда, условий в природе к этому мало. Но там, где животные соприкасаются с человеком, они становятся рабами самого распространенного из наркотиков и так же, как человек, деградируют от него. Известны лошади-пьяницы, которых держали на винокуренных и пивоваренных заводах. Алкоголиками становились коровы, которым скармливали отходы, содержащие алкоголь. Для крыс и мышей пивоварня — рай с питьем и закуской. Сегодня варка пива исключает доступ к продуктам крыс. Но раньше в открытый чан с суслом крысы опускали хвосты и с жадностью их облизывали.
Мыши, привыкшие к алкоголю, «вытягиваясь в ниточку», проникают в лежащую бутылку с остатком вина или пива и, налакавшись, в бутылке и засыпают.
Кировский ученый-зоопсихолог Сергей Александрович Корытин, написавший превосходную книжку «Тигр под наркозом (животное — наркотики — человек)», приводит множество любопытнейших фактов небезразличия к алкоголю самых разных животных. Не прочь выпить лошади и коровы, ежи, кролики, медведи, крысы, обезьяны, летучие собаки, бурундуки, соболи.
Описан скворец, с вожделением ждавший момента, когда ему поднесут в пластмассовой пробке порцию выпивки. Пьянеют рыбы, если в воду попадают отходы винокуренья или продукция самогонщиков. Пьяные рыбы утрачивают координацию движений, им не страшной становится щука, некоторые плавают кверху брюхом. Но алкоголь для них все же химикат не смертельный — протрезвев, пескарь становится обычным добропорядочным пескарем.
Самую отвратительную картину являет собой свинья, жадно поглощающая отрыжку лежащего на земле пьяницы. В упоении она может отхватить у лежащего нос или уши, такие случаи были.
В тропиках знамениты сахаристые величиной с дыню плоды мерулы. Когда они созревают (точнее, перезревают) и в них наступает броженье, джунгли охватывает вакханалия. За плодами охотятся слоны, обезьяны, разные птицы, муравьи и жуки. «В 1964 году, — пишет Корытин, — в национальном парке Крюгера (Африка) отмечен небывалый урожай мерулы. И около двух тысяч слонов в течение нескольких недель с трубными звуками и воспаленными глазами бродили по просторам саванны в поисках зарослей этих деревьев, находили, валили и поглощали плоды. Захмелев, животные двигались мелкими шажками, мерно размахивая хоботами. Когда созревает мерула, все животные забывают об охоте и об опасности. Мир джунглей предается безумию».
Из «наших» животных особо пристрастны ко всему, что пахнет спиртным, медведи. Возможно, это наследственная привычка любителей меда, который при некоторых условиях превращается в медовуху. Зная эту слабость медведей, на Руси в старину их ловили живьем, оставляя в нужных местах колоды, полные медовухи. Напившись, медведь обычно поблизости засыпал, становясь нетрудной добычей ловцов.
Следствия опьянений у животных такие же, как у людей, — нарушается четкость движений, становится невозможной верная оценка обстановки — хищник теряет ловкость, жертва бывает беспечно небоязлива. У пристрастившихся к алкоголю животных (вольно или невольно виновник этому человек) развиваются те же болезни, что и у людей-пьяниц.
Лабораторными экспериментами установлено: так же, как у людей, есть у животных особи, генетически предрасположенные к алкоголизму, других же алкоголь отвращает.
Опытами над крысами и мышами установлено также: к алкоголю устремляются скорее гонимые и угнетенные в группе, чем доминанты, — «потребность замочить горе». Что касается выживания в ситуациях экстремальных, то вот один из множества экспериментов. Крыс бросали в бассейн попарно: «сильнопьющего» и «мало пьющего». В воде на маленьком сухом островке мог уместиться только один из брошенных в воду. В семнадцати парах, подвергнутых эксперименту, шестнадцать раз островком завладевал «малопьющий».
Алкоголизм в мире животных проблемою быть не может. Возможности приобрести пагубную привычку в природе очень невелики. Только рядом с людьми она возникает и может стать роковой. Посмотрите на снимки. Даже среди животных пьяница нехорош, неприятен или вовсе трудно переносим.
Улитка не прочь выпить пива.
Вот оно, лицо похмелья.
Фото из архива В. Пескова. 1 августа 1992 г.
Ореховый ливень
(Окно в природу)
День был погожий. Бабье лето подрумянило лесные опушки, подсинило прозрачные дали, устлало тропинки опавшим листом. Еще не наступил час, когда можно было бы вспомнить Бунина — «Лес, точно терем расписной…», но уже много по зелени было желтых, красных, малиновых пятен. Осины, клены, рябины уже горели осенним огнем и, кажется, добавляли лесу тепла.
Я кинул рюкзак на опушке под ореховый куст и сел, зажмурившись, слушал, как в безветрии тихо дрожали листы на осине. В такие минуты особенно чувствуешь жизнь, чувствуешь неумолимое вращенье колеса времени: «Вот и еще одна осень…» Стрекотала в лесу сорока. Два ворона с веселым криком играли над лесом. Вдруг на колени мне сверху упал орех, тяжелый, как будто точеный из плотного дерева. Подняв глаза кверху, я увидел резвого поползня. Не обращая внимания на сидевшего под кустом человека, он делал заготовки на зиму.
Еще один орех, как видно, едва державшийся, упал на землю, а с другим птица нырнула в чащу.
Орехи так поздно?
Я тряхнул куст, и вместе с листом на землю грянул ореховый ливень. Ничего подобного никогда я не слышал — орехи стучали по веткам и гулко ударялись о землю. Как видно, куст обошли, не заметили люди, и мы с поползнем в последние дни сентября убирали нетронутый урожай. Я потряс орешник как следует и, шевеля палочкой опавшие лопухи листьев, собрал полкепки орехов… Еще один куст. С виду ничего на нем уже не было. Но тряхнул — и опять пулевые удары о землю.
Орешник выраставшие около леса люди знают с раннего детства. Из него, очистив кору и как следует просушив, делают удилища. Наш сосед, сельский бондарь, помню, делал из орешника обручи. Орешник заменял дранку, когда надо было обмазать глиной постройку. Но главное, конечно, орехи! Их как гостинец взрослые приносили из леса вместе с грибами. И наступал день, мальчишка сам, схватившись за упругое, покрытое листьями «удилище», искал глазами и ощупью шершавые комки радости. В карманы, за пазуху, в припасенную сумку суешь добычу.
Кажется, нет уже ни одного на кусте. «Найду еще десять!» Ищешь пристально и находишь. «Еще десять!» Опять находишь…
В старину неписаный деревенский закон запрещал ходить по орехи раньше Успения (середина августа) — давали орехам созреть. Нравственный этот закон позабыли. Теперь срывают орехи, когда в них мякоть еще молочная, рвут, не жалея кустов, и уже в начале августа орешник повсюду поломан, как будто топтали его слоны.
Минувшее жаркое лето оказалось на редкость благоприятным для урожая желудей и орехов. Желуди под дубами лежат, похожие на большого калибра пули. Минуту стоишь под деревом и обязательно слышишь, как падает, пробивая листву, отлитый природой для будущей жизни снаряд. И на землю орехи падают вместе с желудями. «Пропасть орехов в этом году!