Мысли не новые. Их высказывали давно. От них отмахивались: де человек найдет способ выживанья для всех. Но то, что сейчас происходит в африканской Руанде, заставило «автомобильный и компьютерный мир» содрогнуться — люди истребляют друг друга по каким-то непонятным причинам. Между тем причина ясна, логична и вполне согласуется с биологическими законами.
В Скандинавии каждые четыре года наступает пик численности маленьких грызунов леммингов. Что происходит при этом?
Миллионы зверьков в странном возбуждении устремляются из тундровой зоны на юг и почти полностью погибают. А через четыре года все повторяется вновь. Так механизм стресса регулирует численность безмерно плодящихся организмов. Не будем проводить четкую параллель между человеком и маленьким леммингом, в их существовании на земле очень много различий. И все же, все же…
Происходящее в Руанде заставляет думать об общем универсальном законе жизни. Земные цивилизации могут погибнуть, если люди не сумеют обуздать растущую свою численность и не сумеют ограничить свои потребности. В этом смысле принцип «производить все больше» порочен, он кончается тупиком. При нем вселенский Стресс неизбежен.
Фото из архива В. Пескова. 5 августа 1994 г.
Рыба-загадка
(Окно в природу)
Вечер душного жаркого дня. Солнце скрылось за лесом. Ветер улегся в травах, и вода стала зеркалом. Пахнет погожим сеном, пижмой.
Сухо трещат кузнечики и скрипят уключины лодок — ставим снасть на угрей. Снасть современная — бабышка из белого пенопласта, и от нее в глубину — леска с грузом. Приманка — пучок почти сварившихся в банке червей.
Теперь только ждать, сидя у костра. Бабышки стоят рядком от берега к берегу. Их видно даже в потемках при свете звезд. Если какой-нибудь поплавок «покинул строй», значит, увел его уторь. С темнотой эта странная рыба выходит кормиться, новичок, радуюсь тишине, огню костра, зеркальной воде, чмоканью подлещиков в заводи. Но опытные ловцы хорошо знают: угри лучше ловятся в дождь, в непогоду, почему-то очень любят грозу. Это наблюдение подтверждается — белый строй поплавков сегодня никем не нарушен. Близко к полуночи светим фонариком на воду — никаких изменений. Под погремушки кузнечиков засыпаем в палатке.
Утром — туман. Травы согнуты тяжестью предосенней росы. Фыркает где-то лошадь в луках. Что там на воде с поплавками? «Есть один червячок…» — нарочито небрежно отзываются с лодки. Угрей тут, смотря по размерам, называют либо «червями», либо же «анакондами». То, что снимаем с крючков, тянет лишь на «червей» — каждый угорь примерно по локоть. Все живые, скользкие — удержать в кулаке невозможно. И, конечно, эта странная темно-зеленая с белыми животами добыча на рыбу никак не похожа — змеи!
Мальчишкой, помню, разглядывая репродукцию фламандской картины «Рыбная лавка», я был поражен: зачем же вместе с рыбами продавать змей?! Позже узнал: то были угри. Увидел эту рыбу впервые, уже работая в «Комсомолке».
Юхан Смуул пригласил меня в гости в Эстонию, на остров Муху. Там с рыбаками мы выбирали из моря перемет. На крючках висели уснувшие за ночь крупные окуни и живые, отчаянно не хотевшие переселяться в лодку угри. По стандартам моих подмосковных друзей, то были «анаконды», удержать без «рабочей рукавицы» их было нельзя.
Угорь похож на змею.
В обед за столом Смуула мы лакомились угрями. Жирная сладкая рыба шла только с уксусом. Но соседский рыбак принес тройку копченых угрей, и я понял, почему эта рыба для прибалтийских гурманов ценится выше любой другой.
Позже для передачи «В мире животных» снимали мы ловлю угрей. Проверяли их на живучесть, способность двигаться посуху (по росной траве), брать верное направленье к воде. И всякий раз, наблюдая угрей, я думал: змея же, змея! Однако к змеям утри имеют такое же отношение, какое киты к рыбам. Сходство лишь внешнее. Угорь — рыба, правда, очень своеобразная.
В Центральной России угря не знают. Зато к реках, в прудах и озерах Прибалтики угорь всегда был рыбой обычной. Это касалось и всей Европы, реки которой текут в Атлантику. Рыбу всегда ловили в Исландии, Англии, Франции, Италии, Германии, в скандинавских странах, в части российских, связанных с Балтикой.
И со времен Аристотеля было тайной: как эта рыба рождается? Никто никогда не видел, как нерестятся угри. Полагали, что они «зарождаются из озерного ила» или что в угрей иногда «превращаются дождевые черви». Ученые-ихтиологи улыбались, читая просвещенных своих предшественников. В прошлом веке уже понимали, что угри нерестятся где-то в соленой воде океана. Однако места нереста и пути миграции змееподобных рыб были проведаны только в начале этого века.
Сегодня известно: личинки угрей (крошечные двухмиллиметровые прозрачные существа) появляются в толще воды знаменитого Саргассова моря и являются частью его планктона. Они поднимаются к поверхности океана и постепенно превращаются в плоские стекловидные листики — не очень заметные для хищников и хорошо приспособленные к океанскому дрейфу.
Транспортным средством в Европу для них является Гольфстрим. Не быстро, но верно, могучее течение несет личинки к пресной воде. Полупрозрачные плоские «листики» превращаются постепенно в «стеклянные гибкие палочки» размером с половину карандаша. Исландии они достигают на третий год странствия, Скандинавии — на четвертый и пятый.
В пресной воде полупрозрачные змейки превращаются в угорьков — прожорливых донных хищников, не брезгующих ни живым, ни мертвым мясом, поедающих лягушат, улиток, рыбешек, червей и растительный корм.
В любой книжке об этой рыбе мы найдем утвержденье: угри ночами по мокрым травам способны переползать из водоема в водоем, даже кормиться могут на суше, отдавая предпочтенье молодому гороху. Физиология рыбы как будто дает такую возможность. Угорь лишь на треть кислорода усваивает жабрами, две трети — слизистой кожей. Но вот в переведенной недавно с английского книге читаю: «Вопреки распространенному мнению по земле угри не путешествуют, а в изолированные водоемы проникают через подземные водотоки». Сказано категорично, однако неубедительно. Что значит подземные водотоки? Их ведь немного. А может быть, все-таки ночью по росным травам? Свидетельство очевидцев (видел сам!) услышать было бы интересно.
В прудах и озерах угри растут и нагуливают жирное тело (по Сабанееву) до четырех килограммов веса. Рыба эта ночная, днем предпочитает отлеживаться, «свернувшись веревкой», в укромных илистых и тенистых местах. Все рыбы обладают исключительным обонянием, угорь среди них — рекордсмен. Знатоки говорят: «В незагаженное прежде Онежское озеро довольно было уронить несколько капель розового масла, чтобы угорь почувствовал его присутствие». Приманку-насадку угорь находит легко и жадно хватает ее, оказываясь на крючке «автоматически». Немалых усилий стоит извлечение из усеянной мелкими зубами пасти.
На рану рыба-змея крепка. Обильная слизь позволяет быстро ранение залечить. А кровь угря считается ядовитой.
Живучесть угря велика. «Во влажном прохладном погребе угри, на пробу, жили до семи-восьми дней». Срок жизни угрей в природе (до поры размножения, означающего также и смерть) — от семи до пятнадцати лет. Но в маленьком, лишенном выхода водоеме подопытный угорь (по Сабанееву) прожил тридцать семь лет. Рыба эта очень подвижная. Все время ищет жизненное пространство. Из Средиземного моря часть угрей попадает в Черное и отсюда в некоторые реки этого бассейна.
Из рек, текущих в Балтийское море, по каналам и разветвленным, не всегда означенным на картах капиллярам водной системы угри достигают Волги и некоторых ее притоков. Но это «заблудшие» угри. Пути назад, в океан, для них нет.
Любопытно, что в пресных водах обретаются почти исключительно самки угрей. Более мелкие (до пятидесяти сантиметров) самцы держатся прибрежной зоны морей или же в устьях рек. Они ожидают, когда половозрелые самки рунным (массовым) ходом начнут скатываться из пресных вод в море, и тут начинается совместное свадебное и последнее путешествие змееподобных рыб. (Отнерестившись, угри погибают.)
Еще в пресной воде самки обретают брачный наряд: становятся желтыми, потом серебристыми, у них увеличиваются глаза. Попав в соленую воду, угри перестают питаться. Созревание половых продуктов (икры и молок) идет за счет жира, накопленного в теле угрей. Жиром же обеспечиваются энергетические затраты движения против Гольфстрима. Не слишком хорошие пловцы (около пяти километров в час), угри к Саргассову морю обречены плыть долго. От истощенья у них размягчается скелет, они слепнут, теряют зубы.
Некоторые ихтиологи считают, что все угри гибнут в пути, не достигнув места, где должны нереститься. И свадебная их одиссея кончается драматически — «у них изначально нет сил достигнуть Саргассова моря». Кто же, однако, там нерестится? Полагают, что нерестятся угри, которые вырастали в пресных водах Америки и которые в близкое Саргассово море добираются без труда. Они, как считают, поставляют личинки, которые Гольфстрим вносит в Европу. Но это только предположенье, нуждающееся в подтверждении. Во всяком случае, вылавливать всех угрей, валом идущих по рекам Европы «на гибель», пока считают опасным, вдруг часть из них Саргассова моря все-таки достигнут…
Большинство живых организмов чутко реагируют на соленость воды. Пресноводные в океанской воде погибают, морские организмы не живут в пресной. Угри, как видим, интересное исключение. Часть жизни они проводят в соленой воде, другую — в пресной. Но исключение не единственное. Вспомним лососей — кету, горбушу, кижуча, нерку, чавычу. Та же история: часть жизни в пресной воде, а часть — в соленой. Но есть и большое различие. Лососи в пресной воде (в чистых ручьях и речках) рождаются и скатываются в океан, где вырастают в огромных и сильных рыб, которых инстинкт размноженья влечет опять в пресноводные речки. Угри же в океане родятся, а вырастают (чтобы стремиться потом на родину) в тихой пресной воде прудов и озер.